Шторм на двоих

На прошлой неделе вышел новый альбом «Машины времени» «В метре». В этом же году несколько новых альбомов, включая «Знак огня», представил Борис Гребенщиков. Альбомы эти — плоды вынужденного заточения, созданы или завершены уже в период самоизоляции. Что сообщают нам классики о новой реальности? Как добывают смысл из времени, которое кажется бессмысленным?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Андрей Архангельский

…Обоим классикам, Андрею Макаревичу и Борису Гребенщикову,— уже за 65, их группам — чуть меньше; конечно, некрасиво так говорить, но первое, чему радуешься, что авторам по-прежнему удается находить новые слова и свежие метафоры. И это не преувеличение. У БГ в этом году вообще вышло четыре альбома, в том числе «Услышь меня, хорошая» в помощь сайту «Ночлежка» (песни городских окраин) и диск «Аквариум in Dub» (хиты группы, переработанные в традициях музыки регги и даб). Но «Знак огня» Гребенщикова — все же иное. Это продолжение той же страстной проповеди, которая длится уже шесть лет. «Знак» завершает собой трилогию, начатую альбомами «Соль» (2014) и «Время N» (2018). По словам Бориса Гребенщикова, работа над «Знаком огня» началась в августе 2018 года, однако автор долгое время оставался недоволен результатом. Весной, оказавшись в Лондоне на самоизоляции, он завершил, наконец, работу.

У «Машины времени» идея альбома сложилась спонтанно и тоже во время самоизоляции. По словам Андрея Макаревича, когда он переделал все накопившиеся дела, у него «вдруг поперли песни». И не только у него, но и у Александра Кутикова. Так сложилось то, что стало новым альбомом «В метре».

Сравнивать творчество обоих лидеров групп, Макаревича и Гребенщикова, одновременно и легко, и трудно. Легко — потому что оба принадлежат к одному мощному корню, из которого вырос весь русский рок (бардовская песня, сложившаяся еще в 1960-е годы). Сложно — потому что стилистическая манера у обоих принципиально разная. Макаревич — поборник нарочитой простоты (если сложное понятие нельзя выразить с помощью общепринятого образа, грош цена этому сложному понятию). Гребенщиков, напротив, тяготеет к стилистической изощренности; его поклонникам доставляет дополнительное удовольствие утопать в этом мире скрытых цитат и аллюзий. Несмотря на всю разницу температур, творчество обоих в течение жизни скорее сближалось, чем наоборот, поэтому вначале о сходстве.

«Знак огня» и «В метре» созданы или завершены уже в течение пандемии, это, конечно, накладывает отпечаток и диктует настроение. Первое, что приходит в голову не только поэту в такой ситуации,— «человек предполагает, а бог располагает». Этот мотив — о роли случайности в мире рациональности — сам собой выступает на первый план в новых альбомах: причем авторы рассматривают пандемию в качестве предупреждения «о чем-то большем». Но для начала оба дают, по традиции, описание текущей ситуации — что-то вроде лекции о международном положении. «Мы шагаем по зоне в процессии длинной, соблюдая дистанцию два с половиной. Наши маски давно прорастают щетиной — я свою восемь дней не снимал». («Зона», «Машина времени»). Это, конечно, не только про пандемию, но заметим в сторону, что маски все-таки нужно менять чаще. «Баста раста» у БГ — то же описание тихого апокалипсиса: «Вашей цивилизации не усидеть на двух стульях, потому что такие, как мы, предпочитают жить в ульях». Гребенщиков констатирует своеобразную перекличку между природными катаклизмами и общим кризисом повседневности («белая береза в поисках подкаста»), но заканчивает на оптимистической ноте: «Ваши терминаторы все равно — травести, никто не может помешать солнцу взойти».

Затем оба поэта напоминают о том самом — о роли случайности в нашей жизни. И, что характерно, у того и другого настроение времени выражено в образе приближающегося шторма. У «Машины времени» — в заглавной песне «Просыпается ветер»: «Он сметет всех подряд, тех, что правы, и тех, что неправы, потому что природа не знает ни зла, ни добра». И этот ветер, переходящий в шторм, бурю, нельзя «ни победить, ни возглавить, ни остановить». Интересно, что Макаревич трижды возвращается к этой теме в разных песнях альбома. Словно бы сам не может окончательно решить: все решает случай?.. Или же наоборот: то, что мы считаем случайностью, так сказать, заранее записано на скрижалях и все предрешено — величинами еще более глобальными?.. Например, самим Временем. Об этом песня «Часы» (с рефреном «ровно в полночь бьют на башне часы»), а также — «Время на мягких лапах»: оно, как известно, до поры никуда не торопится, но потом все равно всем выставит счет. У БГ — тот же шторм в качестве символа («Не судьба»): «А мир говорит: как ты можешь быть так спокоен? Надвигается шторм, который разорвет саму суть бытия». На что поэт отвечает ему, миру: «Шторм — это я». Это известная мировоззренческая позиция БГ: важно не то, что снаружи, важно, как ты сам относишься к происходящему. В этой позиции, конечно, можно усмотреть известную гордыню. Но можно трактовать и как совет для всех остальных: в условиях бури нужно самому стать в известном смысле «штормом».

Оба автора советуют на свой лад, что делать в период шторма. Идти на свет. Искать его. Вот и весь рецепт. Оба, что характерно, употребляют слово «свет» в его величественном значении: Свет, которые противостоит тьме. «Мир опять сошел с ума, и лишь одно спасет его. Свет рождает свет, а тьма не рождает ничего». («Машина времени»). В этом вопросе БГ буквально вторит коллеге: «Мой ясный свет, даже когда разверзается дно, <…> — подлинный мой провайдер. Рухнут софты и железо сгниет, а мы — мы остаемся одно». Словом, тут у классиков полная симфония. Можно, конечно, сказать, что в течение всего альбома авторы то находят, то снова теряют этот самый свет (прямо как в известной сценке, когда клоун пытается поймать лучик света шляпой). В каком-то смысле оба автора напоминают нам, что поиски света — это все-таки кропотливая работа.

Но есть, однако, и несколько позиций, по которым классики между собой спорят. Заглавная песня у БГ: «Пошел вон! Вон, Вавилон! Твои души взяты в полон. Но ты не живой, ты — клон». Макаревич отвечает ему: «Я согласен петь "пошел вон, Вавилон", жаль, что сам никуда не уходит он».

Это старый спор между классиками: какой путь оптимален для спасения души? Не замечать, игнорировать навязываемую политическую реальность (а она всегда по определению будет уже человеческой души) или все-таки участвовать в ней, считаться, замечать, тем самым отдавая душу на «обтесание» обществом?..

Рок-музыка у нас всегда играла на поле публицистики, так что обоих музыкантов можно воспринимать и в качестве лидеров общественных настроений. Оба автора не впадают в пессимизм — это важно отметить. При этом оба по характеру — затворники, так что общемировой «затвор» для них в какой-то степени комфортен. Но все равно за всей бравадой чувствуется некоторая общая «растерянность гуманитария». Конечно, нельзя бросать любимое дело; наоборот, следует воспользоваться вынужденной паузой и провести «нулевое время» с пользой, что нам и демонстрируют авторы. Не терять себя, помнить о надежде и сохранять дистанцию. Кстати, понятие дистанции — многообразное, богатое, казалось бы, а почти никак в нынешних песнях не обыграно. Скорее всего потому, что всем уже опостылело. Правда, у Макаревича альбом называется «В метре». Игра смыслов: мы все в метре от пропасти, но этот же метр оказывается и спасительным.

Как россияне понимают счастье

Итак, стихия ставит под сомнение само понятие разумности в качестве универсального критерия. Тем самым нанося удар по другим базовым понятиям: рациональности, вере в просвещение, учености... В этом смысле показательна песня БГ «Эй, грамотей», которая не вошла в альбом, но предваряла его в качестве сингла. Под мрачно-спокойный блюзовый аккомпанемент констатируется общий кризис гуманитарности: «Смотри, грамотей! Людей здесь меньше, чем стен. Случись что — и уже не спасет CNN. На улицах больше нет никого, ктo бы ждал перемен». Заметим этот парадокс: те, кто выходит на улицы, тоже не ждут перемен. Как так может быть? Зачем же они тогда выходят? Как говорится, запишем это в загадки. Возможно, что сама стихия в итоге и подарит новый смысл или укажет путь к нему. Для этого нужно самому слиться со стихией (стать штормом, как уже было сказано). Почувствовать ее энергию, не боясь смотреть, куда вынесет. Это можно трактовать как призыв к гуманитарной смелости. Прелесть обоих авторов в том, что на самом деле они не скрывают своей растерянности от уже подступающей неопределенности, хотя и бодрятся. Оба отливают в отточенных формулировках свою неуверенность в будущем. Вот это, вероятно, самое симпатичное в альбомах, и роднит их с нашим тревожным мироощущением.