«В следующей жизни хочу быть скульптором»

Франсуа-Поль Журн успешно сочетает роли изобретателя, менеджера, общественного деятеля. Оставаясь настоящим ученым-механиком, он хорошо ведет дела. Пожалуй, он единственный пример того, что преуспевающей часовой маркой в наши дни может управлять часовщик. Кроме того, он образец для молодых независимых мастеров, которые тоже мечтают однажды построить с нуля в Женеве свою знаменитую мануфактуру, подобно той, на которой с Франсуа-Полем Журном встретился корреспондент «Стиль. Часы».

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— В Швейцарии есть официальные школы часовщиков, но есть ли то, что можно назвать молодой независимой школой?

— Школы нет, но молодые часовщики есть. Например, Реджеп Реджепи. Он создает красивые часы, он нашел свой стиль. Но хотелось бы видеть, как развивается его талант, знать, что он будет делать дальше. Успех доказан только тогда, когда вы можете его повторить.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Что отличает вас от других в мире независимых?

— Когда говорят «независимые», почему-то подразумевают гениев, которые собирают часы на кухне. Но независимые — это не маленькие лавочки, это Patek Philippe, Chopard и, на минуточку, Rolex. Так что многое отличает.

— В августе вы не участвовали в Geneva Watch Days, почему?

— Мне казалось, что для F.P. Journe это бессмысленно, слишком рано. Я понимал, что наши иностранные клиенты не смогут приехать в конце августа, мы наделялись на осень, но, как видите, легче не стало. Поскольку я запускал новый Chronometre a Resonance, я сделал выставку на мануфактуре к двадцатилетию этой модели.

— Значит, пандемия вас не остановила?

— Мы все время работали и работаем сейчас. Карантин может быть очень продуктивным временем. В Женеве закрыли рестораны, бары, ночные клубы. Тем лучше — можно сконцентрироваться на деле. Я встаю рано утром и сажусь за работу, остаюсь дома, занимаюсь кулинарией, вечером собираю друзей. Ничего не изменилось. На мануфактуре точно так же. Инженеры, которые пользуются компьютерами, могут работать из дома, а часовщики здесь не на конвейере и не в тесноте, между ними разумная дистанция. В Женеве с этим строго, к нам приходили контролеры, они остались довольны и разрешили нам работать.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Как вы отнеслись к крушению Базельской ярмарки и Женевского часового салона?

— Во всем можно увидеть и хорошее, если постараться. Я всегда думал, нужны ли маленькой Швейцарии целых два часовых салона. Теперь все марки соберутся в Женеве, появится один общий часовой салон. Когда он сможет состояться, другой вопрос.

— Но когда сможет, если сможет, вы будете в нем участвовать?

— Нет, мы останемся здесь, у себя дома. Я не знаю, как Palexpo, выставочный зал, где проходит Женевский салон, сможет вместить всех желающих, не хочется толкаться локтями. Но главное — что Женева возвращает себе место часового центра, потому что Базель стал для меня неинтересным.

— Глядя на ваши работы, понятно, что кроме удивительных механизмов вы смогли предложить ваш собственный художественный, дизайнерский стиль, при этом следующий часовой классике. Ваши часы выглядят часами, в то время как у других иногда надо спрашивать: «А это что у вас такое?»

— Да, есть такие марки. Сделают интересную вещь, но через год у них уже другой дизайн, а еще через год — третий. Мне трудно понять, зачем это нужно.

Потому что если вы посмотрите, например, на развитие Chronometre a Resonance, которое продолжается уже более двадцати лет от первого прототипа, вы увидите одну руку, один стиль, один дизайн.

Стиль рождается не в метаниях от одного к другому, а в постепенной эволюции. Я не сравниваю F.P. Journe и Rolex, у нас разные масштабы и цели, но у их «устриц» 1960-х годов тот же стиль, что и у современных часов. Конечно, технически и дизайнерски это новые модели, но они сохраняют главное. Rolex — великолепный пример верности своему стилю. И кстати, все, что они делают, кроме «устриц», для меня не так убедительно.

— Вы говорили, что продажи на аукционах — это «суд Божий». На последней продаже Only Watch вы поставили миллионный рекорд на F.P. Journe и с тех пор много раз оказывались самым удачливым часовщиком среди современников.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— При чем же тут я? Это коллекционеры, которые ищут мои вещи. Сложных часов не хватает на всех. Я сам сейчас пытаюсь участвовать в аукционах, чтобы выкупить свои прежние вещи. Это началось так: коллекционер американец искал Vagabondage II. Мы сказали ему: «Один экземпляр будет продавать Christie’s, вы можете купить». Он ответил: «Я не хочу его покупать сам, вы его купите у Christie’s, приведете в идеальное состояние и перепродадите мне». Так я обнаружил, что есть люди, которые бояться покупать мои часы не у меня. Часы ко мне возвращаются. Я всегда говорю, что в следующей жизни хочу быть скульптором. Ты сделал вещь, она закончена — вперед в музей. С часами так не получается. Автомобили живут пять лет, гаджеты и того меньше, а часы могут пережить два века, если за ними следить.

Беседовал Алексей Тарханов