«Непотребный обычай в великом употреблении»
Как в Российской Империи боролись с христианским многоженством
275 лет назад, в 1745 году, власти и церковь резко активизировали борьбу с весьма распространенным в Российской Империи своеобразным христианским многоженством. Однако приверженцы этого способа организации семейной жизни годами находили пути для обхода указов и правил. Только три десятилетия спустя, в правление Екатерины II, был найден метод, оказавшийся весьма действенным. Но окончательно искоренить явление, именовавшееся богопротивным и преступным, даже с его помощью не удалось.
Свекор, тянущийся к снохе, в XVIII веке был скорее правилом, чем исключением
«Иные жены в супружество не понимать»
Особое многоженство, широко распространившееся среди христиан Российской Империи, было обязано своим появлением отечественной правовой системе. Пословица «Закон — что дышло, куда повернул, туда и вышло» наиболее точно описывала не менявшуюся на протяжении веков ситуацию. В каждом конкретном случае закрепленные документально законодательные нормы трактовались в зависимости от того, кто представал перед принимавшими решение светскими или духовными чинами. Не были исключением из общего правила и разводы.
Существует распространенное, но абсолютно неверное представление, что в стародавние времена процесс расставания с опостылевшей супругой, во всяком случае у людей знатных и богатых, проходил без особых проблем. Жену отправляли в монастырь и приступали к поиску или венчанию с уже выбранной новой.
Но то, что удавалось царям, да и то далеко не просто, чаще всего оказывалось не под силу даже самым непростым смертным.
К примеру, в правление царя-реформатора Петра I лейб-гвардии унтер-лейтенант князь А. В. Долгоруков решил последовать примеру самодержца и «приневолить к пострижению» в монахини надоевшую супругу. В 1722 году князь, как утверждалось в документах, выбил у княгини Анастасии письменное согласие на уход в монастырь. А чтобы правда не всплыла наружу до ее пострижения, посадил под караул духовника жены — священника Тимофея Вавилова, который мог и должен был оповестить о происшествии родных княгини.
Однако сохранить все в тайне князю не удалось. Узнавший о плане зятя отец княгини генерал-майор В. П. Шереметев, младший брат генерал-фельдмаршала графа Б. П. Шереметева, в феврале 1722 года подал челобитную царю. Но на защиту родственника встали влиятельные Долгоруковы, по всей видимости спрятавшие князя. В итоге 2 мая 1722 года было принято решение вернуть княгиню в дом отца, а ее «не сысканного» мужа продолжать разыскивать. Желанного развода он так и не получил.
Надежное теоретически средство избавления от опостылевшей жены насильственным пострижением ее в монахини далеко не всегда срабатывало на практике
Фото: Heritage Image Partnership Ltd / Alamy / DIOMEDIA
Не лучше обстояло дело, даже если оба супруга действительно были согласны на развод. Так, 30 мая 1728 года генерал-майор князь В. М. Вяземский с супругой подали прошение о разводе. Причем княгиня подтверждала, что хочет развестись после 18 лет брака ввиду многочисленных болезней.
Из-за того, что вместо княгини, по всей видимости не знавшей грамоты, прошение подписал ее внук, возникли сомнения, и супругов подвергли допросу при свидетелях. А после того как сомнения в добровольности согласия княгини на развод отпали, было принято решение развести их, но наложить следующий запрет:
«Как ему, генерал-майору князю Вяземскому, иные жены в супружество не понимать, так и княгине Марье за иного мужу не посягать, но жить безбрачным».
Правда, супруги, желавшие развестись по обоюдному согласию, вскоре нашли лазейку, позволявшую осуществить задуманное. Духовное родство тогда считалось более важным, чем обычное. А потому восприемникам, крестным родителям ребенка, категорически воспрещалось вступать в брак. Запрет распространялся и на тех, кто были крестными у разных детей одних и тех же родителей. Чем и воспользовались пары, уставшие от совместной жизни.
Они каялись духовнику, что, например, муж по темноте и незнанию стал крестным ребенка в семье, чьему брату или сестре его жена уже приходилась крестной. Священник докладывал о случившемся по инстанции, и Святейший правительствующий синод повелевал развести согрешивших.
Однако синодские чины скоро поняли, что имеют дело не с грешниками, а с обманщиками, и закон повернули как дышло.
Повинившихся в этом грехе начали приговаривать к разным видам покаяния, но разводить практически прекратили.
В случае бегства мужа (случалось, что сбегали и жены) и его противозаконного вступления в новый брак после обнаружения подобного случая виновного приговаривали к возвращению в первую семью. Причем даже если первая жена категорически возражала против этого. А отказывавшихся исполнить такой приговор в назидание могли отлучить от церкви. Что по тем временам было крайне суровым наказанием.
Добавьте к этому неодобрительное отношение церкви ко вторым и негативное к третьим бракам, не говоря уже о внебрачных связях, и станет ясно, почему стремившиеся изменить ход своей семейной жизни искали нестандартные пути для осуществления своих желаний.
«Являлись перед зрителями в природном виде»
Чем состоятельнее и влиятельнее был помещик, тем большего размера гарем мог себе позволить
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Выбор пути напрямую зависел от сословной принадлежности искателя. Знатные и состоятельные вельможи позволяли себе обзавестись гаремом из крепостных. Самым известным в России любителем такого времяпрепровождения был богатейший помещик генерал-лейтенант Л. Д. Измайлов, в гареме которого постоянно находилось, по свидетельствам современников, до 30 дворовых и крестьянских девиц. Состав обитательниц его сераля регулярно обновлялся, и поднадоевшими «серальками» генерал нередко «угощал» своих гостей.
О том, насколько пренебрежительно высокопоставленные особы относились к церковным запретам, свидетельствовала история действительного тайного советника князя Н. Б. Юсупова, который в своем московском доме в Харитоньевском переулке не только завел гарем из 15–20 красивейших крепостных девушек, но и составил из них особую балетную труппу, которую обучал знаменитый танцмейстер П. А. Йогель. Представления труппы проходили именно тогда, когда всеми церковными и светскими законами развлечения были запрещены.
«Великим постом,— писал издатель И. А. Арсеньев,— когда прекращались представления на императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представление своего крепостного кор-де-балета. Танцовщицы, когда Юсупов давал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг стариков, любителей всего изящного».
Можно предположить, что именно изящность танцовщиц позволяла сановным зрителям считать это зрелище постным.
Разрешить себе что-либо похожее могли лишь самые богатые и влиятельные сановники. Но очень многие помещики пользовались своей почти неограниченной властью над крепостными девушками и женщинами.
Купечество выбрало иной путь. Обзаведение содержанкой, а то и не одной, постепенно стало нормой для купцов в столицах, а затем и в губернских и уездных городах. А наличие красивой пассии рассматривалось как столь же непременный и престижный символ достатка, что и обширный и богато декорированный дом, щегольской экипаж и лучшие лошади. Так что к концу XIX века, как утверждали мемуаристы, купеческим сыновьям к 17-летию дарили деньги на обзаведение квартирой для первой, своего рода учебной, дамы сердца и на ее содержание.
Среди людей менее состоятельных выделялись однодворцы, среди которых, как считали в Святейшем правительствующем синоде, и возник широко распространившийся в Российской Империи вид греховного многоженства. Их предками были дети боярские, составлявшие до правления Ивана Грозного основную часть русского воинства и костяк чиновничества. За службу и постоянную готовность выступить в военный поход детям боярским чаще всего платили не деньгами, а землями. Причем не слишком щедро.
А после появления стрельцов и регулярных войск начали отправлять на охрану южных границ, где и определяли для них земельные наделы. Обзавестись там крестьянами не было никакой возможности. Никто из земледельцев не желал отправляться в опасные места. Так что дети боярские волей-неволей начали сами, объединяясь или порознь, заниматься сельскими работами. В ходе реформ Петра I наименование «дети боярские» было упразднено и те из них, кто имел лишь небольшие земельные участки и дом, стали называться однодворцами.
Формально пожилые главы семейств, обзаводясь новой снохой, хотели получить дополнительные рабочие руки. На деле их интересовали совсем другие части тел
Крестьяне благородного происхождения не отличались богатством и, как правило, не имели крепостных (законодательство в этом отношении менялось) и после того, как торговля ими превратилась в обыденное дело, а границы отодвинулись далеко на юг от сел однодворцев. При этом рабочие руки в хозяйстве требовались до крайности. Так что привести в дом девушку из другой однодворческой семьи, которая по каким-то причинам не вышла замуж и лет в 18–20 уже считалась «засиделкой», выглядело вполне логичным решением.
Родители девушки тоже не возражали, поскольку, как правило, получали «выводные» — своего рода калым.
Ну а поскольку сам глава семейства жениться на ней не мог, девушку венчали с его сыном, какого бы возраста он ни был.
«Лет по двенадцати, по одиннадцати и по десяти сущих,— говорилось в указе Святейшего правительствующего синода от 15 февраля 1745 года,— и женят в таком малолетстве на девках совершенного возраста… из какового несравненных лет союза и сожития приключаются разные (как по делам в Святейшем Синоде явно) греховные падежи, иногда же и кровосмешение, волею и неволею бываемое, ибо некоторые таких малолетних сынов отцы, не страшась гнева Божьего и страшного суда Его, видя сыновей своих в том несмыленных летах находящихся, и сами ложе тех детей своих оскверняют, валяющеся и кровомешествующе со своими снохами».
«Тех мужей своих умерщвляют»
В том же указе подчеркивалось, что это явление распространилось среди всех поселян, включая помещичьих крестьян. Говорилось там и о том, что у подобных браков были крайне тяжелые последствия:
«Девки, негодуя на тех малолетних мужей своих, не удобже рассуждая, что не сами они… их таковому неправильному и в летах неравному сопряжению их виновны, тех мужей своих умерщвляют».
Укоренившиеся обычаи «снохачества» со временем стали предметом множества прибауток. Не до шуток было лишь малолетним мужьям
Мало того, Святейший синод указывал, что «снохачество», как позднее назвали этот вид многоженства в народе, порождает новых «снохачей»:
«Которые такие мужья придут в совершенный возраст, а жены их тем временем состарятся, тогда те мужья их, гнушаясь старостью тех своих жен, беззаконствуют… грех к греху и беззаконие к беззаконию».
В итоге священникам было приказано такие браки «по пастырскому долгу своему воспрещать», а для народа составить разъяснение этого запрещения.
Однако эти запрещения и увещевания ни к чему не привели. Пять лет спустя, в 1750 году, в указе Святейшего правительствующего синода говорилось:
«Некоторые поселенные при Украинской линии в Слободах однодворцы детей своих малолетних к вступлению с рослыми девками и вдовами в брачное супружество принуждают, и потом сами они чинят с теми снохами своими кровосмешение».
В итоге было снова приказано следить и не допускать таких браков.
Через шесть лет, в 1756 году, светскими властями была наконец установлена причина, по которой не прекращались «снохаческие» браки.
«Между однодворцами,— констатировалось в доношении (послании) Правительствующего сената в Синод,— непотребный обычай в великом употреблении… чрез что как закону великая противность, так и однодворческим домам разорение происходит не от чего иного, как от лакомства попов».
В документе указывалось, что браки взрослых девиц с мальчиками совершают «протопопы и попы за венчанье взятьем денег и прочего сверх положенного, с великим излишеством».
Святейший синод в очередной раз предписал священникам следить за строгим исполнением прежних указов. А архиереям приказал послать указы, чтобы в их епархиях правила не нарушались.
В немалом числе случаев только Святейший синод мог решить принадлежность и определить судьбу малолетних детей из «снохаческих» семей
Однако ничего не изменилось и после того. «Снохачи» начали применять трюк, помогавший и им, и венчающему малолетку с девицей священнику избежать наказания. Приходской священник объявлял себя больным, и венчание переносилось в другую церковь, где якобы не знали, какого возраста брачующиеся, и, оплошав, поверили родственникам жениха и невесты. Немало способствовали распространению «снохаческих» браков и разного рода индивидуальные послабления в наказании для «снохачей» и неправомерно венчавших священнослужителей, применявшиеся при рассмотрении конкретных дел.
Перелом наступил в правление Екатерины II, в 1774 году. Поводом для резкого ужесточения применявшихся мер стало удавление взрослой крестьянкой своего двенадцатилетнего мужа, судя по всему обратившее на себя внимание императрицы. Святейший синод 17 декабря 1774 года приказал:
«К Синодальным Членам и ко всем епархиальным архиереям, а где оных нет, в духовные Консистории, подтвердить еще из Святейшего Синода указами, коими велеть всем находящимся в епархиях их священно- и церковнослужителям о невенчании, в противность святых правил, таковых малолетних с возрастными девками, учинить наистрожайшее подтверждение с подписками, под неупустительным лишением их чинов; а если и за таковыми подписками кто в таковом же преступлении окажется, тех, по исследовании, лишать священства, а бывших при том церковников их звания, не отписываясь в Святейший Синод; браки же такие расторгать и законными не почитать».
В следующем, 1775 году следить за неукоснительным исполнением этого указа поручили всем губернаторам.
Тяжело достававшегося священства и места в приходе лишаться никто не хотел.
Дошло до того, что священники вообще начали отказываться венчать всех, кого сочли малолетними. И в 1781 году им были даны уточняющие указания.
Так что «снохачеству», казалось бы, пришел конец. Но на самом деле с появлением массового отхода молодых мужчин в города на заработки — «отходничества» — оно лишь изменило свою форму.
«Укоренившийся народный обычай этот,— писал в 1871 году известный этнограф С. В. Максимов о "снохачестве",— еще сверх того обусловленный обыкновениями уходить на дальние заработки у крестьян и на долговременную службу у казаков, сумел породить новый вид преступления… Отец, уславший сына на службу или на работу, на старости лет впадает в грех любовных связей, включает себя в число снохачей».
Окончательно победила «снохачество» отмена всех прежних ограничений на разводы после революции. А новое, нехристианское многоженство, как и прежде, имело разные формы, зависевшие от положения и состояния приверженных ему.