спецоперация
Вчера член олимпийской сборной по классической борьбе Катара ИБАД АХМЕДОВ рассказал корреспонденту Ъ ВЛАДУ Ъ-ТРИФОНОВУ о своем аресте и освобождении из лефортовской тюрьмы. О том, как спортсмена обменяли на российского дипломата, Ъ писал вчера.
— Наша газета сообщала, как 26 февраля вас задержали в Москве. Сотрудники ФСБ тогда говорили, что у вас была незадекларированная валюта. Однако потом оказалось, что заподозрили вас чуть ли не в терроризме. А что произошло на самом деле?
— В Шереметьево-2 мы шли уже на посадку в самолет, который должен был вылетать в Сербию, когда нас задержали таможенники. Начали смотреть вещи. Я сначала думал — ничего страшного. Но один посмотрел, потом другой, потом вновь начали досматривать. Мы уже спрашиваем: а что ищете? Они говорят, что надо досмотреть еще раз, и раз пять, наверное, наши сумки досмотрели. Тут представитель авиакомпании пришел и говорит: мы не можем держать самолет столько времени (рейс был задержан на 45 минут.—Ъ), нам надо отправляться. А таможенники опять за свое. Ну а потом приходят какие-то люди, надевают на нас наручники и повели, как я понял, в отделение милиции. Потом посадили в микроавтобус и куда-то отвезли. Я спрашиваю: "Где мы?" "В тюрьме,— отвечают.— Где еще?"
— За что, почему, не объясняли?
— Конечно, нет. Я думал, что завтра все это закончится, думаю, ладно, сядем на другой самолет и полетим, я даже воды не пил весь день, чтобы вес не набрать. Я же вес перед соревнованиями сгонял в Минске, шесть килограммов согнал, да тренировался много — две тренировки в день и не очень хорошо себя чувствовал.
А наутро меня куда-то привезли, сказали, что это суд, дали какие-то бумаги — подписывай. А рядом мужчина. Говорит, что мой адвокат, а я его в первый раз вижу и, что делать, не знаю. Я, конечно, растерялся, что дали, то и подписал. А после этого десять дней в одиночке сидел. Маленькая такая камера. Вот там страшно было. Похудел даже. А потом перевели в камеру с двумя парнями — одного Андреем звали, другого Лехой. Вот они и объяснили, что я в "Лефортово" и что мне за обвинение предъявили. Оказалось, что обвинили меня в участии в незаконных вооруженных формированиях. Очень хорошие и добрые были эти ребята — успокаивали, говорили, что все обойдется. В камере телевизор был небольшой, вот по нему я все смотрел, все новости. Столько времени у телевизора я в жизни не проводил. А утром, знаете, бывало просыпаюсь в камере и думаю — это плохой сон, сейчас он закончится. А он не заканчивается.
— Когда к вам впервые допустили работников посольства?
— В понедельник, 15 марта. Вместе с послом был переводчик с арабского, потому что я не очень язык знаю. Посол сказал, что все будет нормально, держись, мы тебя не оставим, и после этого мне передача была: сахар, чай, соки и фрукты, очень они мне помогли. В тюрьме ведь еда невкусная.
— На допросах о чем спрашивали?
— Спрашивали, участвовал ли я в террористических организациях, что я знаю о взрыве дома в Волгодонске в 1999 году. Был ли в Чечне. Знаком ли я с Абу аль-Валидом?
— Фотографии Абу аль-Валида показывали?
— Нет, просто имя называли. А я даже не знаю, что им сказать. Я политикой вообще до этого не интересовался. Я спортсмен, у меня тренировки утром и вечером. Мне даже гулять-то некогда, после тренировок сил не остается. Я вот азербайджанец по национальности, а даже не знаю, где Нагорный Карабах находится и зачем за него воевали. Честно говорю. А в 1999 году я в Германии с августа по декабрь выступал. Я им (следователям.—Ъ) так и сказал. Они покивали, записали, а на следующий день опять про Волгодонск спрашивают.
— ФСБ сообщила, что в деле об убийстве Зелимхана Яндарбиева может быть азербайджанский след. Мол, кинул он кого-то в Азербайджане, вот его и взорвали. А вас о Яндарбиеве спрашивали?
— Нет. Кто такой Яндарбиев?
— Как вас освобождали?
— Мне друзья по камере сказали — тебя сегодня освободят. Я им не верил. А в четыре часа дня пришли надзиратели, забрали у меня матрас и одеяло, а потом отвели в какое-то помещение. Я думал, что переводят в новую камеру. Просидел часа четыре, заходит конвойный, а с ним — человек в штатском. Подпиши, говорит, вот эти бумаги. Я подписал, не прочитав, и меня сразу на выход. Там уже были посол Катара и его сотрудники. Они отвезли меня в посольство, а оттуда — в аэропорт Шереметьево-2. Там нас уже ждал самолет эмира Катара.
— Как вы думаете, у вас еще есть шанс поучаствовать в Олимпиаде?
— Мне 29 лет уже, и эта Олимпиада для меня — последний шанс. Все планы, конечно, с этим арестом порушились. Тренер будет писать заявление в Федерацию борьбы, чтобы допустили к выступлению. Потому что не по своей вине я на отборочных не выступал. Обидно — столько готовился и так все нехорошо вышло. Но если не получится, буду бороться за Катар. А в Россию, я, наверное, больше не поеду. Как-то боязно. Я даже подумать не мог, что в вашей стране вот так можно взять человека и в тюрьму ни за что посадить.