Старые вещи о главном

Как молодой петербургский историк собрал коллекцию дореволюционной одежды.

Текст: Мария Башмакова. Фото: Александра Корякова

Петербуржцу Никите Оводкову 28 лет, он окончил истфак СПбГУ, работает в одном из музеев Петербурга. Когда молодой человек учился на втором курсе, преподавательница познакомила его с хозяйкой антикварного магазина и коллекционером текстиля 1880–1910-х годов. Никита устроился работать в магазин, полюбил шляпы и брюки, научился правильно вести учет старинным вещам. Хранителем коллекции хозяйки магазина была кандидат искусствоведческих наук — поучиться было у кого. Молодой человек стал прикипать к старым вещам, да и истфак отпечаток накладывал.

Свои сокровища Никита хранит дома — в обычной двушке в спальном районе Петербурга. Пытался перевезти на съемную квартиру, но вышло слишком накладно. Несмотря на стесненность пространства, все разместить и учесть получается в лучшем виде. А сами коробки для хранения — тоже экспонаты. Никита покупает крышки от старинных коробок, отдает их на реставрацию. А под них изготавливают коробки. Получается «предмет в предмете». Сейчас собралось около 350 единиц хранения. Есть у коллекции концепция: мужской, женский, детский текстиль, предметы гигиены, аксессуары — все, что бытовало в Российской империи 1880–1910-х. Каждый предмет имеет паспорт с фото формата A4. Отдельный интерес у Никиты Оводкова как историка и коллекционера вызывает мужской костюм. Он говорит: тема изучена мало.

Вещь и ее хозяин

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Никита находит продавцов по интернету в Санкт-Петербурге, Москве, Туле, Нижнем Новгороде, Ярославле, Кирове, Боровичах. Сайт «Авито» для подобных поисков — удобная площадка. Так начинающий коллекционер нашел и первый экспонат. Покупка Никиты состоялась в метро. Первые 3–4 года Никита на приобретения тратил немного.

Если запастись терпением и расспросить продавца, который распродает семейные вещи, а не перепродает чужое, можно по ниточке выстроить родовую историю. Иногда коллекционеру везет и вместе с покупкой он получает фото владельца вещи, которую купил.

Зачем трое энтузиастов из Петербурга собирают старые двери

Никите так посчастливилось трижды. Он купил невысокий женский цилиндр к костюму для верховой езды. Это большая редкость и удача для ценителя. К шляпе прилагалось фото молодой элегантной дамы в амазонке со стеком в руках и в цилиндре. Шляпа была изготовлена в Ялте, а прислали ее из Ярославля.

В коллекции Оводкова несколько женских хлопчатобумажных фартуков прислуги. Один пришел из петербургской семьи вместе с фотографией, на которой снята в кружевном белом переднике девушка с девочкой. Видимо, это ее горничная или няня. К слову о фартуках — еще один поступил с вещами московских врачей. На поясе синей нитью вышит лейбл знаменитого магазина «Мюръ и Мерилизъ». Никита приобрел его у подруги покойной владелицы, поэтому там как раз история семьи известна мало.

А третья фотография владельца прибыла из Нижнего Новгорода. Там Никита купил в семье потомков местных пряничников праздничный мужской пояс. Он простенький, но нарядный, повязывался на косоворотку, о чем свидетельствует фото, на котором изображен справный молодой мужчина с дородной красавицей. Видимо, супругой. Больше узнать не удалось — перекупщики торгуют вещами, а семейные байки их мало интересуют.

Размерчик маловат

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Никита уже и не помнит, как и почему он купил кожаные дореволюционные борцовки — обувь борцов и тяжелоатлетов. Он как раз тогда листал что-то о борце Иване Поддубном. Борцовки пострадали, когда коллекционер разрешил надеть их знакомому, теперь корит себя за оплошность.

Сам Никита дореволюционные вещи не носит и в исторических реконструкциях не участвует. Но свою подругу снабжал как-то экипировкой для ретромероприятия. Говорит, если сейчас кто-то попросит старинную вещь для реконструкторских затей, откажет.

— Старинные вещи при носке портятся, рвутся,— сокрушается Никита.— Это не по-музейному! Очень мало сохранилось брюк, потому что их донашивали. Брюки, купленные в период Российской империи, носились лет двадцать. Легче всего найти женские лифы платьев и мужские сюртуки.

Сам коллекционер соблазн примерить сюртуки поборол — слишком маленький размер. И это притом что молодой историк обладает стройной фигурой и обычным для мужчины ростом. Но в прошлом люди были мельче и миниатюрнее.

— Я с ростом 178 сантиметров для начала XX века — крупный,— смеется Никита.— Попытки примерить старые вещи были, но раздавался характерный треск. Плечи у владельцев были уже.

Средний женский размер обуви был 35–36, встретить старинные дамские туфли 39-го размера нереально, говорит Никита. Мужской обуви меньше сохранилось. Порой лоты довольно дорогие, например пара обуви может стоить 35 тысяч рублей. Почему мужской обуви сохранилось меньше, чем женской, Никита не готов ответить, а вот почему сохранилось мало юбок, кажется, понятно. В советское время их перешивали, перелицовывали, донашивали, одним словом. Так же как и брюки, кстати. «Царские» кальсоны могли донашивать даже и в советское время, а вот вместо женских панталон появились трусы, потому дамское ретродезабилье находить проще. Никита объясняет: дореволюционные кальсоны, хотя и родственники современным, все же имеют отличительные черты: высокая талия и обтяжные пуговицы.

Конструктивные особенности

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Чем ближе к началу века, тем уже и ниже талия мужских брюк,— рассказывает Никита, указывая на манекен с мужским костюмом.— Шлевки для ремня на мужских брюках появились в советское время, до этого брюки крепились подтяжками. А талия в брюках уходит. А когда возник мужской ремень и шлевки, вы знаете? И я не знаю! К 1920-м годам появляется современный фасон брюк с узким ремнем. Для меня главный атрибут дореволюционных брюк — кнопки, пуговицы для подтяжек.

У мужской рубашки тоже есть своя тайна — специальная петля, с помощью которой рубашка прикреплялась к брюкам, чтобы не вылезала, когда человек поднимает руки. Далеко не все рубашки имели такую петлю. По всей вероятности, рубашка пристегивалась к пуговицам, подшитым внутри брюк на уровне пояса,— тем же самым, куда пристегивались и подтяжки.

В прежние времена к своему телу относились трепетно, но и деньги считали. Скажем, если манжеты или воротничок сносились, их можно было сменить. Получался «конструктор» — удобно и практично. Купить десять воротничков дешевле, чем одну рубашку, объясняет Никита.

Яркие цветные манишки и бабочки, которые демонстрирует коллекционер, разрушают стереотип о мужском гардеробе как унылом.

Поддержи своих

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Никита признается, что старается приобретать вещи, которые производились в Петербурге.

— У нас и до революции было предприятие «Треугольник», потом ставшее «Красным треугольником»,— рассказывает коллекционер.— Старой продукции этого предприятия практически нет. Так, на аукционе мужские ботинки, обозначенные как «старинная, дореволюционная обувь» марки «Треугольник», идут от 4 до 15 тысяч рублей. Все зависит от того, за сколько продавец их купил для перепродажи. Я смог урвать дореволюционные галоши и штиблеты.

Как-то Никита купил женские дореволюционные босоножки в антикварном салоне, в котором когда-то работал. Узнать о них ничего не удалось, кроме марки изготовителя. Спустя время молодой человек увидел такие же босоножки той же мастерской, но другого цвета на «Авито». Начал переписку с продавцом. Оказалось, вещь досталась по наследству. Торг затянулся больше чем на год. Правда, встреча с продавцом оказалась нервной. Тот с подозрением спросил: а что, собственно, Никита собирается делать с этой вещью. Получив объяснения, продавец — молодой мужчина — выдохнул и рассказал: кто-то хотел купить босоножки и… разрезать для починки сундука. Это больно ранило сердце наследника!

Другая памятная история покупки связана с наследниками петербургских купцов Комольцевых, которые торговали текстилем.

— На «Авито» я нашел лот под названием «Старинный текстиль»,— рассказывает Никита.— Меня среди выставленного заинтересовали женские сапоги мастерской Генриха Вейса, а он был поставщиком императорского двора. Это один из самых редких и дорогих мастеров. Сумма была небольшой — 4 тысячи рублей. Договорились встретиться перед Новым годом. Я позвонил в день встречи. Продавец сонно ответил: «Нет. Моя бабушка работает в Эрмитаже и отнесла сапоги туда».

Никита все же приехал к этому продавцу и не прогадал — купил много одежды из семейного наследства купцов Комольцевых. Купец Василий Комольцев жил в том же доме на Гороховой улице, что и Григорий Распутин. Все это Никита выяснил сам, оттолкнувшись от скудных сведений, которыми поделился наследник.

Кстати, наследники, даже если неглубоко погружены в семейную историю, с родовыми сокровищами расстаются тяжело. Потомок купца Комольцева так и не решился продать пеленальный конверт, объяснив, что, возможно, когда-нибудь он пригодится его будущему ребенку…

Сам Никита этот конверт очень хотел купить, чтобы не разлучать семейные вещи.

Но чаще бывает, увы, иначе. Лиловое платье из тафты Никита купил в лавке старьевщика в спальном районе Питера. Углядел на «Авито» и заинтересовался, несмотря на плохое фото. Как эта изящная вещь попала в полуподвальный магазин — вопрос с драматическими ответами. Понятно, что кто-то платье хранил как реликвию, а менее любящие руки отнесли его в скупку на окраину города. Очевидно одно: заботиться о нем больше некому. Известно, что владелица платья в 1917-м продала его, покидая Россию. Никита в той лавке купил и платье, и сюртук — с него была срезана бирка. Никита полагает, что там был лейбл с императорской короной — опасным знаком прошлого, от которого старались избавиться.

Лишние вещи

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Иногда продавцы сами не сдерживают любопытства и задают вопрос молодому коллекционеру, купившему дамское белье или мужскую шляпу: зачем молодому человеку старые вещи? Многих смущают расспросы о семье, но, узнав, что имеют дело с историком-коллекционером, успокаиваются и понимают значимость происходящего.

Чаще в коллекцию попадают вещи из семей купцов и разночинцев. Как-то знакомая прислала видео, сделанное на рынке в Москве. Никита заинтересовался и в тот же вечер купил четыре понравившиеся вещи — все из одной семьи. Он уже видел эти предметы на «Авито», но там они стоили дороже, а знакомая, приценившись, поняла, что продавец готов отдать на 10 тысяч рублей дешевле. Одежда принадлежала женщине средних лет с хорошим достатком. Никита надеялся с вещами получить и семейную историю, но… Продавцы развели руками: «Нам это принесла бабуля, сказала, что она потомок дворянского рода». Спросить фамилию продавцы не додумались.

«Огонек» познакомился с петербургским хором мам

— Эти вещи — для многих лишние, только место дома занимают,— сокрушается Никита.— Приведу пример. Приехал я в Гомель. Пришел в антикварный магазин. Там сидела средних лет продавщица. Я спросил: есть ли у них старый текстиль. Она удивилась: «А что такое старый текстиль?» Я говорю: ну, например, сюртуки… Она замахала руками: «Да ну вы что? Как могли они сохраниться?! Они ж все молью съелись!» Хорошо, что хозяин магазина краем уха услышал наш разговор и открыл шкаф, а там — то, что надо.

Друзья порой поддерживают Никиту материально, а бывает, и одаривают. Например, знакомая отдала шлафрок, который она считала «советским халатом», а он оказался почтенной дореволюционной вещью 1890-х с декором из сутажного шнура. Халат был официальной домашней мужской одеждой, которая надевалась поверх брюк и рубашки. Скажем, именно так мог принимать адвокат или врач.

Текстиль нежен, время его ранит. И хотя Никита старается не покупать убитые вещи, но понимает: бывают настолько редкие лоты, что второго шанса не будет и надо потратиться на реставрацию. Он начал сотрудничать с реставраторами, теперь ищет на блошином рынке костяные пуговицы. А сам, смеется, дырку зашить не сможет.

— У меня нет одинаковых предметов. Текстиль — вообще вещь редкая. А делалось раньше все качественнее,— говорит Никита.

Он человек современный и не хотел бы жить в другом времени, потому что чувствует грань между своей жизнью и коллекционированием. В старинные вещи не влюбляется, носить их не мечтает. Историю своей семьи Никита знает, но огорчается, что мало вещей сохранилось.

— Я храню чужое, а у самого семейных реликвий не имеется,— сетует Никита.— У нас остались лишь семейные документы, которые я доставал трясущимися руками из сервантов родственников. Что-то из документов переснимал, чтобы восстановить семейную историю. Те, кому есть что передать по наследству,— счастливые люди…