В Государственном Эрмитаже проходит выставка «Линия Рафаэля: 1520–2020», посвященная 500-летию со дня смерти великого урбинца — главной художественной дате уходящего года. Год, конечно, подкачал, и пару намеченных было вещей из Лувра до Петербурга пока не довезли из-за коронавируса, осложнившего международную логистику. Но огромная и энциклопедичная экспозиция от такой малости не проиграла, считает Сергей Ходнев.
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Фото: Коммерсантъ / Александр Коряков
Рафаэлевский юбилей наверняка запомнится мировому музейному сообществу как дата злосчастная. Несколько лет готовить выставочные планы, большие или малые, смотря по масштабу музея,— и все это только с тем, чтобы большую их часть перечеркнула эпидемия. Одна грандиозная выставка — она должна была открыться в Лондоне осенью — перенесена аж на 2022-й. Другая, римская, все-таки открылась в конюшнях Квиринальского дворца в марте, проработала три дня и закрылась (летом, правда, открылась снова, но все равно показатели посещаемости совсем не те, что можно было бы себе вообразить в «здоровое» время).
Эрмитажные кураторы Зоя Купцова и Василий Успенский поступили, как оказалось, прежде всего очень дальновидно. Ведь что можно было противопоставить римскому рафаэлевскому параду? Собрать в Эрмитаже несметное количество шедевров Санти со всего света, беря числом,— это вряд ли, времена не те. Но кто-нибудь другой наверняка взялся бы, например, как раз-таки в духе нынешних времен придумать что-то в жанре «Рафаэль и Россия». Вот Чуковский, помнится, в 1910-е доказывал же, что Оскар Уайльд уже давно наш, русский, писатель. Что бы не выступить аналогичным образом насчет Рафаэля — один культ «Сикстинской Мадонны» в среде нашего родного «золотого века» дорогого стоит.
Самое занятное — тема «Рафаэль и Россия» на выставке действительно есть. Понятно, что с 1520 года тут начинать затруднительно, но с «Юпитера и Фетиды» Лосенко (1769) — пожалуйста. А дальше можно наблюдать, с одной стороны, как рафаэлевская образность преломляется в пейзанской «мадонне» Венецианова, в этюдах Иванова к «Явлению Мессии» (без «Преображения» Рафаэля здесь, доказательно говорят кураторы, не обошлось), в Богородицах Бруни, Васнецова, Врубеля, в счастливых красавицах Самохвалова, в том, как советский воин Вучетича из Трептов-парка держит спасенного младенца — и, наконец, в работе Егора Острова (2020), где «Сикстинская Мадонна» проступает из линейного растра.
С другой — налицо сюжеты не из «большого» художественного мейнстрима, но все равно изумительные. Скажем, Рафаэль и православная иконография: вот икона, где чин чином — левкас, позолоченный фон и так далее — выписана все та же «Сикстина», вот еще одна, неловкое повторение «Святого семейства», ставшего под названием «Богоматери Трех радостей» чтимым чудотворным образом.
И за всем этим — монументальный образ Эрмитажа как главного в России хранителя рафаэлевского наследия. В конце концов, несмотря на точечные заимствования из лондонской Национальной галереи, венской Альбертины, Британского музея и Лувра (авось оттуда все-таки прибудут рафаэлева «Прекрасная садовница» и «Женщина с жемчужиной» Коро), основной массив выставки сделан именно на эрмитажном материале. В том числе, если говорить о живописи, на том, что обычно висит в постоянной экспозиции, но воспринимается совершенно не так, как здесь.
Собственно, в этом и дело. «Русский» Рафаэль оказывается на выставке только подсюжетом, пусть важным и интересным, колоссальной истории приключений рафаэлевского идеала в веках, где отметились все: маньеристы и модернисты, романтики и классицисты. На стендах, спроектированных Агнией Стерлиговой, все они выстроились в хронологическом порядке, но не без формальной игры: «консерваторы» (римские маньеристы, «ложноклассический» холодок XVII–XVIII веков) — справа, капризники-«бунтари» (маньеристы флорентийские, пармские, нидерландские, барокко и так далее) — слева.
Где-то эта игра ожидаема: Джулио Романо и Рафаэль, болонские академисты и Рафаэль, Пуссен и Рафаэль, Менгс и Рафаэль — это все хрестоматия. Но Рафаэль и позднее барокко, Рафаэль и фламандские маньеристы, Рафаэль и Рубенс — разве не оксюмороны?
Нет, говорят нам и скрупулезно показывают с помощью гравюр, что все эти как будто бы катастрофически несходные мастера обращались к одному и тому же. К рафаэлевым композиционным схемам, жестам и соположению фигур, к его трактовкам наготы и святости, античной мифологии и новозаветных сюжетов — словом, всему тому, что именно в этой ретроспективе придает замурзанным словам «классический идеал» живое, обаятельное и драгоценное звучание.
Пресловутая римская выставка проходила под заголовком «Рафаэль. 1520–1483» — и сознательно двигалась против хода времени: от закатных сумерек Ренессанса вглубь. Эрмитажная выставка (которая открывается не только подлинными рисунками Рафаэля, но и фресками с палатинской виллы Статти-Маттеи, созданными, вероятно, именно в 1520-м) двинулась в ровно противоположном направлении — и, как оказалось, не прогадала.