«Все эти пять лет я добиваюсь одного — наказания полицейских, убивших моего мужа»

Пять лет назад в отделе полиции в Северной Осетии был замучен и убит местный житель Владимир Цкаев. В его смерти обвиняются десять полицейских. Второй год суд изучает обстоятельства дела. Адвокаты потерпевших убеждены, что обвиняемые намеренно затягивают процесс, чтобы избежать наказания. Вдова Земфира Цкаева, которая все эти годы добивается расследования убийства и наказания виновных, рассказала спецкору “Ъ” Ольге Алленовой о следствии и суде, о жизни своей семьи после гибели мужа и отца и о том, что помогает ей бороться.

«Я этот выстрел слышала»

— Что случилось 31 октября 2015 года?

— Я хочу сначала сказать про моего мужа… Вова — очень скромный человек, спокойный, добрый. Увидит муху — поймает и выпустит. Паука найдет — выпустит. Я вот не люблю насекомых, мне всегда это было непонятно. А он как будто не из этого мира был.

Пять лет болела его мама. У нее было такое заболевание — она то агрессивной могла стать, то, наоборот, очень мягкой. Под конец было особенно тяжело: мы жили вместе с родителями Вовы. Отец его тоже болел, за год две операции серьезные перенес — Вова ухаживал за ним, в больнице на подоконнике спал. Отец умер, а потом мать совсем слегла… Как он ее обнимал! С какой любовью и заботой к ней относился! Это описать невозможно. Когда она умирала, он на коленях стоял у ее кровати, несколько часов так простоял. Я все думала: он как будто прощения у нее просит, а за что? Лучшего сына трудно себе представить. А он просто хотел рядом с ней провести эти последние часы, смотреть ей в лицо, запомнить. Когда ее не стало, он был сам не свой. Три недели мы с ним прожили одни — только мы и дети. А потом и его забрали.

Из этих трех недель каждая пятница — поминальная, три поминальных пятницы мы сделали.

Он мне еще говорит: «Так хочется просто полежать, никуда не спешить». И вот настала третья пятница, несчастный день.

С утра зарезали барана, с двух часов стали люди приходить — столы накрыли в палатке во дворе. У нас дом двухэтажный, там три хозяина и общий двор. Людей было много. Когда вечером все разошлись и мы все убрали, оказалось, что Вова даже не поел. Мы все устали. Вова говорит: «Позови Марата (Марата Букулова, соседа и друга.— “Ъ”), перекусим». Марат живет недалеко от нас. Его жена с дочкой были у нас, помогали мне с уборкой. Я пироги разогрела, что-то на стол собрала. Мы поужинали, и в первом часу ночи они уехали домой. По дороге заметили припаркованную машину на обочине и там мужчину и женщину с планшетом. Марат семью довез, а сам вернулся к той машине и спросил, что эти люди там делали.

— А что плохого было в этой припаркованной машине?

— У нас в районе постоянно делают закладки наркотических веществ, подростки это находят, потом подсаживают их, требуют деньги. И в пятницу, когда были поминки, мужчины говорили, что эта легковая машина уже несколько раз тут парковалась и что это странно. Ее сразу запомнили — модель старая. Думали, что это закладчики сидят и отслеживают тех, кто вышел на закладку. Мужчины возмущались, что кто-то наркотики у нас распространяет.

— Эта машина только в пятницу там была?

— Нет, соседи говорили, что видели ее и раньше. Там у нас рядом трасса. Странно было то, что машина останавливается и оттуда никто не выходит.

Марат к ним подошел и говорит: «Мы знаем, чем вы занимаетесь, я вас тут уже три раза видел. Уезжайте отсюда». Вова и Марат вообще противники наркомании. Они в пятиэтажке напротив нашего дома, в подвале, сделали спортзал для ребят и, когда делали там ремонт, вытащили два мешка шприцев. Вова рассказывал об этом с таким возмущением… Он вообще в этот спортзал вкладывался из последних сил. Находил спонсоров, составлял смету, чтобы ремонт сделать, тренажеры поставить. Он тогда водителем работал в «РусГидро», у него зарплата была 11 тыс. рублей. Помню, у нас дома кран испортился, я говорю ему: «Вы же все равно ремонт делаете в спортзале, посмотри там эту деталь, наверняка есть». Он на меня посмотрел как на врага народа: «Я за каждую копейку отчитываюсь. Дождись зарплаты, купим в магазине».

Очень принципиальный. Этот спортзал и сегодня работает, память о Вове. Там всегда много ребят — они раньше, как дворняжки, шатались по дворам.

— Что произошло после того, как Марат Букулов сделал замечание людям в машине?

— Мужчина был одет в штатское. Уже потом мы узнали, что это омоновец, Роланд Плиев. Женщина, которая была с ним в машине, Аида Золоева, живет через мост от нас.

Когда Марат сделал им замечание, этот мужчина вышел из машины и врезал ему по лицу, как в боях без правил. У Марата кровь хлынула из носа, все лицо расквашено.

Марат рухнул на землю, вытащил пистолет — у него был травмат, он его как-то переделал — и выстрелил. Я в оружии не разбираюсь, у нас дома оружия никогда не было, у Марата я его тоже не видела. Я поняла потом со слов Марата, что выстрелил он по ногам этому человеку, потому что тот снова хотел его ударить, и это было самообороной. Но попал он не в ноги, а в нижний отдел кишечника.

Я этот выстрел слышала. Когда Марат с семьей ушли, Вова заснул прямо на диване, он устал, был истощен. А я убирала стол и услышала хлопок и крик. Подошла к окну, смотрю — стоит эта иномарка с включенными фарами, какой-то мужчина на коленях стоит, женщина кричит что-то. Я стала Вову будить, и тут звонит Марат: «Вова где?» Я Вовку разбудила, снова к окну кидаюсь, а там уже никого нет.

Вова о чем-то говорил с Маратом, Марат сообщил, что он находится возле школы №1, Вова сказал мне: «Я скоро приеду». Взял машину и уехал. Я выбежала за ним, хотела в машину заскочить, а он двери заблокировал. Никто из нас не знал еще тогда, что это за люди были в машине, в кого выстрелил Марат.

Потом стало известно, что в машине был сотрудник ОМОНа. Но он был не в форме, не при исполнении, это был бытовой конфликт.

Домой Вова вернулся поздно, уже под утро. Зашел в дом, лег на диван лицом вниз и притих. Я ему предлагаю чай, кофе, завтрак, он говорит: «Чай давай, больше ничего не буду». Он мне рассказал, что случилось с Маратом, какое у него лицо было разбитое и что он уехал куда-то в горы.

Я никогда не видела, чтобы он вот так ничком лежал. Мне кажется, он что-то чувствовал. Может, понимал, что полиция будет искать Марата, а выбивать информацию будут из его друзей.

Соседи наверняка видели, что Вова ночью куда-то уезжал. «Если за мной придут, скажу, что я уходил на ночь к другой женщине и Марата не видел»,— предложил он. Но я надеялась, что никто за ним не придет. Легла рядом с ним, руку ему на спину положила. Так мы пролежали какое-то время. Утро уже было. Вдруг стук в дверь. Я испугалась. «Наверное, тебе надо было тоже спрятаться»,— говорю ему. А он: «Мне 40 лет, я ничего плохого не сделал, ни от кого бегать не буду».

Из материалов дела известно, что сотрудник ОМОНа Ролан Плиев был ранен в ночь на 31 октября. По подозрению в «причинении огнестрельного ранения полицейскому» 31 октября полиция задержала 39-летнего жителя Владикавказа Владимира Цкаева. Однако официально задержание Цкаева оформили задним числом — уже после его смерти.

Я открыла дверь — а там стоят 12 человек в полицейской форме. Спросили: «Здесь живет Владимир Цкаев?» Да, говорю. Они меня отодвигают и идут в комнату. Вова уже сел на диване, смотрит на них. «Мы вас заберем для дачи показания»,— говорят они ему. Я спросила Вову, может, брату его позвонить? Он мне не разрешил. У него брат — инвалид, старше Вовы на 12 лет. После потери матери он сильно сдал. Вова велел позвонить его другу Алану, сообщить, что происходит. В общем, забрали Вову. Он абсолютно не сопротивлялся, вышел из дома спокойно, в машину сел спокойно. Это есть и в показаниях наших соседей.

На предварительном следствии сотрудник уголовного розыска Ираклий Бестаев сообщил, что Цкаев оказывал сопротивление сотруднику полиции, когда его выводили из дома. Поэтому, по словам Бестаева, на Цкаева надели наручники. Впоследствии, после ознакомления со свидетельскими показаниями, Бестаев изменил свои: 15 апреля на заседании суда он сообщил, что Владимир Цкаев сопротивления не оказывал и вел себя спокойно.

А со мной в квартире остался оперуполномоченный Руслан Хугаев. Сидит в центре комнаты, и мы с детьми сидим. Он не дает ни встать, ни пойти в другую комнату.

— А зачем он остался?

— Наблюдать за мной — может, думали, что я оружие спрячу или еще что. Я его постоянно спрашивала, где Вова, а он отвечал: «С ним работают, поговорят, отпустят». Я его просила позвонить коллегам, узнать, он звонил и сообщал мне, что «работают». Максимум, чего я боялась,— что Вову побьют. Он такой, знаете, правильный, принципиальный, не сгибается. Где-то до 16 часов он у нас просидел, потом пришел его сменщик по имени Спартак. И тоже отвечал мне в таком духе, что все нормально, наши дела вас не касаются, сидите спокойно.

Я еще, помню, стала спрашивать его о зарплате, а он стал откровенничать, мол, платят мало, но заработать всегда можно: задержать малолетнего, наркотики ему сунуть, а потом родители, чтобы отмазать ребенка, 50 тыс. руб. приносят. Вот тогда мне стало страшно. Хорошо помню — сижу и думаю: «Боже мой, какие же вы полицейские?»

Примерно в 18–19 часов к нам пришли с обыском. Разворошили весь дом, ничего не нашли. Один из оперов велел дать ему вещи Вовы — рубашку и джинсы. Я подумала, что они ему сменную одежду хотят дать, чтобы мог помыться в камере. А он говорит: «На его брюках обнаружена кровь, надо сдать вещи на экспертизу». Забрали вещи и паспорт мужа.

— Как на его брюках оказалась кровь?

— Они нанесли на его джинсы кровь раненого омоновца Плиева. Потом была проведена экспертиза, которая показала, что кровь была нанесена механическим путем. То есть они фальсифицировали улики.

— Зачем?

— У них не было другого подозреваемого. Они хотели повесить это дело на Вову.

«Здесь, кажется, Вовка ваш. Труп»

Когда они ушли из нашего дома после обыска, я стала звонить оперуполномоченному Хугаеву, он дал мне свой телефон, когда уходил. И он сказал, что если до 12 ночи Вову не выпустят, то уже утром отпустят. Это была для меня очень странная и тяжелая ночь. Я впервые так мерзла, никак не могла согреться. Утром уже не выдержала и позвонила Вовиным брату и двоюродной сестре. Говорю им: надо что-то делать, забрали Вову, до сих пор не выпустили. Я опять стала звонить этому оперу Руслану Хугаеву, но он перестал трубку брать. Родственники уже начали искать Вову. Демура (Ирина Демурова-Цкаева.— “Ъ”), сестра, поехала в МВД — ее не пустили.

Владимир Цкаев умер в больнице после допроса в Иристонском отделе полиции Владикавказа в ночь с 31 октября на 1 ноября 2015 года. Причина смерти — асфиксия, наступившая в результате удушения пластиковым пакетом.

В ноябре 2015 года следователь Виссарион Дзидаханов рассказал в Ленинском райсуде Владикавказа, что Владимир Цкаев был доставлен в отдел полиции 31 октября в 15:30, а в больницу попал 1 ноября в 00:35, где умер в 7:40, не приходя в сознание. При осмотре тела, по словам следователя, были обнаружены «многочисленные телесные повреждения».

При этом первоначальные показания врачей были противоречивы. Врач скорой Фуза Цагараева, доставившая Цкаева в больницу из отдела полиции, в отчетных документах указала, что пациент был «в сознании». Согласие на госпитализацию было подписано от его лица. В суде врач признала, что ошиблась в оформлении документов и в машине скорой помощи Цкаев был без сознания. Кто подписал за него согласие на госпитализацию, она не знала. По словам врача-нейрохирурга РКБ Соны Туваковой, дежурившей в приемном отделении, врачи скорой сообщили ей, что нашли Владимира Цкаева на улице. После смерти пациента эта информация не подтвердилась. В суде врач скорой Цагараева подтвердила, что забрала пациента из отдела полиции. Такие расхождения позволили семье убитого предположить, что на медиков оказывалось давление со стороны полицейских, пытавшихся замести следы. Оба свидетеля в суде рассказали, что у пациента были травмы на запястьях и признаки черепно-мозговой травмы (в частности, синяки вокруг глаз).

Я о смерти Вовы узнала не сразу. В больнице работала его одноклассница, она позвонила одной нашей родственнице и сказала: «Слушай, Валя, здесь, кажется, Вовка ваш. Труп».

Валя позвонила брату Вовы, а я еще ничего не знала. Родственники поехали в больницу, потом в морг — тело уже туда передали. А я еще ничего не знала… Я поехала к своей знакомой, она помощница судьи, я надеялась через нее получить хоть какую-то информацию. Доехала до нее, звоню, говорю, помоги, мол. Она мне отвечает, что сейчас спустится ко мне. И в этот момент звонит Демура и говорит, что мне надо в больницу ехать, в РКБ. У меня внутри все упало. Я спрашиваю: «Куда конкретно?» Она отвечает: «Со стороны Гагарина». У нас все знают, что со стороны Гагарина — морг.

Я упала на асфальт, меня прямо скрутило. Какие-то ребята знакомые ехали мимо, стали запихивать меня в машину, я вырывалась, кричала, что в морг надо, но они меня домой отвезли, я по двору шла и кричала, что Вову убили. Первые дни после этого я плохо помню. Помню только, как меня утром куда-то ведут, я в чьих-то тапочках. Меня водили в Следственный комитет, в прокуратуру, а я не понимала, чего они от меня хотят и почему Вовы нет дома. Какие-то врачи были у меня дома, какие-то уколы мне делали. Помню, везут меня в машине, и я слышу, что Вову привезли домой. Из морга — домой. Я помню, что очень боялась его увидеть. (Плачет.) Это не его роль была, понимаете? Он не мог вот так лежать на нашей кровати — в костюме и туфлях, весь зашитый (после вскрытия.— “Ъ”). Я хотела его потрогать и испугалась. Я даже не смогла прикоснуться к нему.

1 ноября сестра Владимира Цкаева Ирина, опознавшая его тело в морге, распространила в интернете фотографии, на которых видны следы нанесенных ему увечий — гематомы по всему телу, следы пыток.

2 ноября 2015 года в 11 часов МВД Северной Осетии сообщило в пресс-релизе, что Владимир Цкаев погиб от побоев, нанесенных самому себе. В документе говорилось, что он «внезапно встал со стула и, упав на колени, лобной частью головы нанес несколько ударов об пол». Также ведомство сообщало, что врачей вызвали сотрудники полиции. В тот же день, 2 ноября, на главную площадь Владикавказа вышли несколько сотен человек, протестующих против пыток и фальсификации улик в деле Владимира Цкаева.

К протестующим вышел глава МВД Северной Осетии Артур Ахметханов. Вскоре слова о том, что погибший Цкаев сам себе нанес смертельные травмы, из пресс-релиза МВД исчезли. Зато там появилась предварительная информация о том, что причиной смерти Цкаева стала «острая сердечная недостаточность». Этот пресс-релиз и сегодня можно увидеть на сайте МВД по РСО-Алания.

В 12 часов дня 2 ноября МВД сообщило, что полицейские, «работавшие» с Цкаевым, отстранены от своих обязанностей. Глава Северной Осетии Тамерлан Агузаров заявил, что берет дело под личный контроль.

«Я сказала им, что с этого дня я буду бороться с ними, как наши деды с немцами боролись»

Потом были похороны, я их плохо помню. Все 40 дней меня возили то к одному следователю, то к другому, то к третьему. Все мне что-то обещали. Я на тот момент была далека от всей этой правоохранительной системы, я даже не знала, где находится здание прокуратуры, где здание Следственного комитета. Когда уже 40 дней прошли, я заметила, что похудела — весила 47 килограммов, стала как скелет. Ходила в косынке черной, вся опухшая, зареванная.

Я ходила по всем кабинетам и один раз шла по коридору и услышала: «Да она скоро подохнет, потяните время». И тогда я поняла, что если сейчас не соберусь, то проиграю, не начав борьбы. И убийцы моего мужа не будут наказаны. Они добьют меня, мои дети останутся сиротами, а этим убийцам ничего не будет.

Я поняла, что должна быть сильной. Что я не могу дать им возможности радоваться жизни, когда мой муж, избитый, запытанный до смерти, лежит в могиле. Я не дам им возможности издеваться над другими людьми.

Я заболела аутоиммунным заболеванием, получила инвалидность третьей группы, у меня неспецифический язвенный колит. Болезнь обостряется на нервной почве — я тогда еле хожу. Но я покрасила волосы. Подкрасила лицо. Надела каблуки. И пришла к следователю в другом виде. Они меня не узнали. И я сказала им, что с этого дня я буду бороться с ними, как наши деды с немцами боролись, и даже если это будет стоить мне жизни, я не пожалею об этой борьбе.

С того дня почти каждый день я приводила себя в порядок и куда-то шла. Чего мне это стоило, никто не знает. Я хотела только одного — запереться дома в пижаме, укрыться с головой и ничего не видеть и не знать. Если мне не надо было идти в прокуратуру или Следственный комитет, я весь день лежала.

Женщина украшает себя, чтобы нравиться, а я делала это назло этим людям в кабинетах — не для себя, а чтобы играть роль и добиваться справедливости. Потому что если ты еле ходишь, опухшая и вообще как замарашка, то тебя в расчет не берут. А когда ты идешь с высоко поднятой головой — совсем другие результаты. И все эти пять лет я добиваюсь одного — наказания полицейских, убивших моего мужа.

Марат Букулов явился в полицию спустя 17 дней после смерти Владимира Цкаева — 17 ноября 2015 года. Он сознался, что стрелял в Роланда Плиева в целях самообороны, и сдал пистолет, из которого стрелял. По версии следствия, 31 октября около 1:30 Букулов несколько раз выстрелил в Плиева, ранив его в живот. Ему было предъявлено обвинение по статье 111 УК РФ (причинение тяжкого вреда здоровью с применением оружия). На судебном процессе выступил и потерпевший полицейский Роланд Плиев — в первый день судебного заседания по делу Букулова он сказал, что в него стрелял Владимир Цкаев, но впоследствии изменил показания и сообщил, что в него «два или три раза» стрелял Букулов. Потерпевший сообщил, что Букулов его толкнул, за что он нанес ему несколько ударов. По словам Плиева, в тот вечер он возвращался из ресторана со своей знакомой Аидой Золоевой. Некоторые детали конфликта с Букуловым он не смог вспомнить. При поступлении в больницу Плиев отказался сдать анализ крови на наличие в ней алкоголя. Аида Золоева также давала противоречивые показания о внешности стрелявшего.

Свидетели защиты, находившиеся 30 октября на поминках во дворе дома Цкаевых, подтвердили, что в течение дня видели неподалеку незнакомых людей, которые искали закладки наркотиков.

Один из свидетелей, сосед Цкаева и Букулова Батраз Самаев, рассказал, что в ночь на 31 октября проснулся от женского крика «Помогите!». «Я выглянул и увидел машину. Позади нее на коленях стоял парень. Но когда я вышел из дома, машины уже не было. Я хотел идти домой, но увидел, как Вова Цкаев выехал. Я спросил его, куда он едет. Он сказал: «По-моему, Рыжий (так называли Марата Букулова.— “Ъ”) кого-то подстрелил». Я сел к нему в машину, мы поехали к первой школе и там увидели Марика Букулова». По словам свидетеля, на лице Букулова были следы побоев.

В суде также было зачитано заключение экспертов от 19 января 2016 года, в котором говорилось, что на рубашке Плиева была обнаружена кровь, принадлежащая Букулову. Баллистическая экспертиза подтвердила, что пуля, извлеченная из тела Плиева, была выпущена из пистолета Букулова.

Суд учел чистосердечное признание подсудимого, помощь следствию, отсутствие умысла на убийство, наличие у него малолетних детей, неработающей жены и больной матери и приговорил Букулова к 2,5 года колонии общего режима.

30 ноября глава МВД Северной Осетии Артур Ахметханов подал рапорт об отставке.

«Он пролежал там несколько часов на полу, без сознания»

— Вам известно, кто именно пытал вашего мужа?

— Обвиняются десять человек. Я знаю из материалов дела, что в кабинете №57 с Вовой сразу стали работать оперативники Алан Хохоев и Георгий Цомаев. Они хотели, чтобы Вова сознался в том, что стрелял, но он не признавался, и они стали его пытать. Вместе с ними в этом участвовал еще один полицейский, Шота Майсурадзе. Они искали полиэтиленовые пакеты — это потом было видно на записи с камер наблюдения. Они надевали пакеты Вове на голову. А скотчем закрепляли их на шее, чтобы воздух не проходил.

Пытки длились с 14 до 18 часов — они то снимали пакеты, то надевали снова. Когда Майсурадзе снимал и надевал пакеты, Хохоев и Цомаев били Вову ногами. Когда он терял сознание, они останавливались, потом начинали снова. Когда ему стало совсем плохо, его положили на пол лицом вниз, даже руки не развязали. И Майсурадзе ударил его несколько раз ногой по голове. В районе 18 часов Цомаев и Хохоев ушли, а Майсурадзе продолжал пытать Вову. Это все есть в деле. А потом он бросил моего мужа там и приехал в мой дом на обыск. Ходил по нашему дому, смотрел мне и моим детям в лицо.

Из обвинительного заключения. 31 октября 2015 года полицейские Датиев и Валиев, осуществлявшие мероприятия по раскрытию преступления против сотрудника ОМОНа Плиева, «без объяснения причин» доставили Владимира Цкаева в отдел полиции. В 13:47 они «принудительно сопроводили» его в служебный кабинет отдела уголовного розыска №57. Примерно в 15 часов в кабинет пришли сотрудники угрозыска Цомаев и Хохоев. Опросив задержанного и не получив от него признательных показаний, оперативники «приискали два полиэтиленовых пакета черного цвета, предполагая надеть их на голову Цкаева В. Б., используя в качестве орудия пытки, и таким образом ограничивать его возможность к свободному дыханию, чем принудить последнего признать вину в совершении тяжкого преступления».

Примерно в 16:21 в кабинет пришел оперуполномоченный отдела уголовного розыска Шота Майсурадзе — он присоединился к пыткам. Примерно с 16:30 задержанного усадили на стул, зафиксировали ему руки за спиной, стали надевать ему на голову пакет, фиксируя его скотчем на подбородке и лишая доступа к кислороду, наносили побои — «стали наносить Цкаеву В. Б., находящемуся в беспомощном состоянии, множественные удары руками и обутыми ногами по различным частям тела». Участвовали в этом все трое. В 16:45 Цомаев и Хохоев вышли на «перерыв», а Майсурадзе снял с задержанного пакет, «принудительно уложил (его.— “Ъ”) на пол, животом вниз, оставив его руки закованными за спиной наручниками», и «нанес не менее двух ударов обутой ногой по голове Цкаева В. Б.».

Вернувшись, Цомаев и Хохоев вместе с Майсурадзе продолжили пытать Цкаева. «В результате длительных и систематических истязаний и пыток» задержанный с 17:40 до 18:40 терял сознание. В 17:45 Хохоев и Цомаев, «опасаясь ответственности за содеянное», покинули отдел полиции. Майсурадзе остался в кабинете №57 и с 17:45 до 18:40 «продолжил применять в отношении Цкаева В. Б. пытки». В 18:34 Цомаев и Хохоев вернулись в отдел, обнаружили в кабинете №57 Цкаева в бессознательном состоянии и Майсурадзе и, не оказав помощи задержанному, покинули здание УМВД.

Потом Вову пытал Ситохов (начальник одного из отделов угрозыска Сослан Ситохов.— “Ъ”), он приехал в райотдел около 19 часов, зашел в кабинет № 57 и стал бить Вову. Бил он его, пока Вова снова не потерял сознание.

Из обвинительного заключения. Около 18:40 оперуполномоченный Бигаев вышел из служебного кабинета №52 и направился в сторону кабинета №57, откуда в это время вышел Майсурадзе. Зайдя в кабинет, Бигаев обнаружил Цкаева на полу, расстегнул надетые на него наручники, оказал ему помощь, привел в сознание и покинул кабинет.

В 19:45 пытать Цкаева продолжил начальник отделения по раскрытию имущественных преступлений отдела угрозыска Ситохов: «Cвязал Цкаеву В. Б. руки клейкой лентой-скотч… стал наносить Цкаеву В. Б. многочисленные удары обутыми ногами и руками в различные части тела, причинив тому многочисленные телесные повреждения, от которых последний в указанный промежуток времени вновь потерял сознание».

После этого мой муж уже не приходил в себя. Они долго не вызывали медиков. Ждали, что он очнется. Видя, что он не двигается и почти не дышит, они не оказали ему никакой помощи.

Когда мой муж лежал без сознания и без помощи, Ситохов звонил своему начальству и говорил, что в больницу Вову везти нельзя. Он пролежал там несколько часов на полу, без сознания.

В августе 2019 года Ленинский райсуд Владикавказа огласил содержание телефонных переговоров подсудимых в день смерти Владимира Цкаева. Сослан Ситохов звонил замначальника управления МВД по Владикавказу Казбеку Казбекову и докладывал, что Цкаев «умирает». «Давай в больницу его»,— говорит Казбеков, добавляя нецензурное выражение. «Какая больница, это исключено»,— отвечает Ситохов.

Из материалов дела известно, что 31 октября около 23:00 один из полицейских вызвал в ОВД знакомую медсестру Оксану Цакоеву. Потом она рассказала следователю, что в кабинете №57 было несколько сотрудников полиции, пахло нашатырным спиртом и корвалолом. На полу лежал человек, накрытый простыней и курткой. Измерить давление медсестра смогла не сразу: руки мужчины были согнуты в локтях и крепко прижаты к груди. Она заметила синяки под глазами у лежащего и сведенную челюсть. Тонометр показал давление 36/25, нитевидный пульс. Медсестра ввела Цкаеву кордиамин, посоветовала полицейским вызвать скорую и уехала. Цкаев в себя не пришел.

«В реанимации Вова лежал в одежде»

— Я считаю, что ответственность за смерть моего мужа несут не только те люди, которые его пытали. Все, кто знал об этом и не сообщил, тоже виноваты. Я не кровожадная. Тюрьмы для тех, кто не убивал моего мужа, я не хочу. Но какую-то ответственность должны нести все. Медики, которые фальсифицировали документы, чтобы представить все так, будто Вову нашли на улице.

Начальники, которые все были в тот день в отделении, но покрывали своих подчиненных. Следователи, которые пытались замылить дело. Когда Вову задержали, его даже не оформили. Его держали в райотделе незаконно. Они потом уже вписали задним числом, что он был задержан, сделали протокол задержания, рапорты. Все эти люди творили беззаконие, которое сложилось в трагедию. И если каждый из них не понесет ответственности, то завтра их жертвой станет кто-то еще.

Из материалов дела. Около полуночи Сослан Ситохов вызвал скорую, но не в отдел полиции, а на городской перекресток. Когда скорая приехала, в машину сел полицейский и велел ехать в отдел. Врач Фуза Цагараева забрала Владимира Цкаева в больницу. Однако в отчете она написала, что у пациента было ясное сознание и он согласился на госпитализацию. Впоследствии она признается следователю, что допустила «описку» и на самом деле пациент был без сознания. А согласие на госпитализацию за него заполнили полицейские.

В приемном отделении дежурила врач Сона Тувакова. Ей коллеги из скорой сказали, что нашли пациента Цкаева лежащим на улице. Тувакова заметила кровоподтеки на руках Цкаева и круглые синяки под глазами. По ее словам, она пыталась привести его в чувство и он открыл глаза. Но в процедурном кабинете, где у него пытались взять кровь, он впал в кому, и его перевели в реанимацию. В 7 часов утра пациента перевели на искусственную вентиляцию легких. Около 7:40 врачи констатировали его смерть. Официальной причиной смерти в материалах дела указана «острая гипоксия, связанная с длительным пребыванием умершего в ограниченном объеме замкнутого пространства».

В это время Сослан Ситохов задним числом составил протокол задержания Цкаева, появились рапорты полицейских Датиева, Валиева, Дзампаева и Бигаева — все они утверждали, что Цкаев в отделе полиции вел себя агрессивно, использовал нецензурную брань в адрес полицейских, а после стал биться головой о пол в кабинете. Поэтому на него составили протокол по статье 19.3 КоАП (неповиновение законным требованиям сотрудников полиции) и надели наручники. Впоследствии судья зачитал телефонные переговоры подсудимых, в которых они обсуждают необходимость переписать рапорты.

— Только после полуночи его забрали в больницу. Возле реанимации приказали поставить конвойных. Кого они охраняли? Умирающего человека? Или боялись, что об их зверствах кто-то узнает?

В реанимации Вова лежал в одежде. Странно, да? Все знают, что в реанимации пациенты раздетые, под простыней. Почему мой муж был одет? Чтобы врачи не увидели следы пыток? Почему врачи не спросили об этом? Мы вообще не знаем, Вову живым в больницу привезли или уже мертвым. Все врут. Правды надо добиваться потом и кровью.

«Их тактика — затягивать дело»

Дело о смерти Владимира Цкаева Ленинский райсуд Владикавказа начал рассматривать 18 февраля 2019 года. На скамье подсудимых — десять бывших полицейских. По данным следствия, Алан Хохоев, Шота Майсурадзе и Георгий Цомаев непосредственно пытали Владимира Цкаева — били и душили пакетом. Им предъявлены обвинения по статьям 286.3 и 111.4 УК РФ (превышение должностных полномочий с применением насилия и оружия, приведшее к тяжким последствиям, и умышленное причинение тяжкого вреда здоровью).

Майор Сослан Ситохов также участвовал в пытках: бил задержанного, замотав ему руки скотчем, а после того как жертва потеряла сознание, запрещал вызвать врача. После смерти Цкаева Ситохов фальсифицировал документы об административном задержании Владимира Цкаева. Ему предъявлено обвинение по статьям 286.3, 285.3 УК РФ (злоупотребление должностными полномочиями, повлекшее тяжкие последствия) и статье 292.2 УК РФ (служебный подлог).

Капитан Владимир Валиев и лейтенант Ацамаз Датиев обвиняются по статьям 285.3 и 292.2 УК РФ. По версии следствия, они не составили рапорт о доставлении Цкаева в отдел полиции, не оформили его в дежурной части, а впоследствии согласились на подлог. По тем же статьям предъявлены обвинения майору Олегу Дзампаеву и старшему лейтенанту Алану Бигаеву — они знали о пытках в кабинете №57, не приняли мер, а вскоре подделали рапорты.

Лейтенант Азамат Цугкиев также фальсифицировал документы — составил задним числом протоколы о личном досмотре вещей Цкаева, изъятии у него нательного креста и брюк, дактилоскопии. Он обвиняется по статье 292.2, а также по статье 285.1 УК РФ, хотя последняя касается другого дела: незадолго до задержания Владимира Цкаева полицейский отказался принять заявление о краже от жительницы Владикавказа, написав рапорт об отсутствии состава преступления.

Лейтенант Спартак Бузоев (обвиняется по статье 285.3 УК РФ) видел, как Майсурадзе бьет задержанного ногой по голове, но не остановил пытку.

— Вы и ваши адвокаты часто говорите, что судебный процесс намеренно затягивают подсудимые и их защитники. Почему вы так считаете?

— Три года дело расследовалось в Следственном комитете. За это время все полицейские, которые были задержаны, вышли на свободу. Все десять человек живут своей обычной жизнью, у них подписка о невыезде. Кто-то из них женился, родил детей. Хорошо выглядят, холеные, шутят, смеются. А моего мужа нет, дети мои растут без отца.

Их быстро начали выпускать из-под ареста — уже в 2016 году.

В начале 2018-го следователь Хугаев отпустил под подписку последних трех (Хохоева, Майсурадзе и Цомаева.— “Ъ”), они вышли из суда, увидели меня и говорят: «Ну мы пошли три пирога делать, а ты иди два делай» (по осетинской традиции два пирога ставят на поминальный стол.— “Ъ”). Просто издевались.

Следователь Хугаев, кстати, вскоре уволился. У меня к нему есть вопросы. Он не предъявил обвинения полицейским за то, что те незаконно держали моего мужа в ОВД. За то, что проводили незаконный обыск в моем доме. Он не проводил следственных экспериментов. По документам выходит, что он допрашивал одновременно по несколько обвиняемых. Он ни разу в материалах дела не назвал то, что сделали с Вовой, убийством.

В июне 2018 года против бывшего следователя СКР по Северной Осетии, расследовавшего дело Цкаева, Аслана Хугаева было возбуждено уголовное дело о служебном подлоге (часть 1 статьи 292 УК РФ). Хугаев был третьим следователем из семи в этом деле. По данным Генпрокуратуры, следователь «внес ложные сведения в подготовленные им процессуальные документы, необходимые для неоднократного продления сроков следствия и содержания обвиняемых под стражей». В интервью североосетинскому порталу «КрыльяTV» Аслан Хугаев заявил, что в уголовном деле против него заинтересованы подсудимые, у которых могут быть в правоохранительных органах «родственники, друзья, близкие».

«Даже если я специально не уведомил о продлении сроков следствия, общественная опасность в чем? — говорит бывший следователь.— Кому от этого какой вред причинен? Эти сроки в любом случае надо было продлевать. Что бы я ни написал, их бы все равно продлили. Какая разница, скольких я уведомил?»

Если вина следователя будет доказана в суде, то дело Цкаева может быть направлено на новое расследование, полагает Хугаев: «По моему уголовному делу вещественным доказательством признали не отдельный документ, а все уголовное дело Цкаева в 76 томах. И если меня осудить, то получается, что я все дело сфальсифицировал. Более того, обвиняемые затягивают процесс. Они там все время "болеют", потому что ждут, что будет со мной». В другом интервью — североосетинскому порталу «ОсНова» Хугаев сообщил, что в правоохранительной системе приняты «недозволенные методы дознания».

Когда начался суд по делу об убийстве моего мужа, была надежда, что хоть что-то сдвинулось. Но в суде происходит замыливание дела. Десять обвиняемых, у каждого один или два защитника. Их тактика — затягивать дело. То один адвокат заболел и не пришел, то другой. То у одного подсудимого режим изоляции, то воспаление седалищного нерва у другого. При этом никаких справок, подтверждающих эти причины, я не видела.

В августе прошлого года одна из адвокатов подсудимых была на море и просила на две недели перенести слушания из-за своего отпуска. Вернувшись, она сразу же в суде отказалась от своего подзащитного. Думаю, у них это было согласовано. Это все укладывается в их тактику затягивания дела. Ведь каждый новый адвокат — это время для того, чтобы он ознакомился с материалами дела. Даже судья возмутился: «Почему вы нам не сообщили ранее, что не будете участвовать в процессе?»

Часто бывает так: в суд не пришел адвокат, судья спрашивает подсудимого: «Где ваш адвокат?» «Не знаю, я не смог ему дозвониться»,— отвечает тот. «А вас почему не было на прошлом заседании?» — спрашивает судья другого подсудимого. «Я болел».— «Справка будет?» — «Будет».

И потом его еще несколько раз спрашивают про эту справку, он обещает принести, а потом говорит, что справка в электронном виде и в бумажном не дают. А я знаю, что он в тот день, когда «болел», был с женой в магазине, его видели мои знакомые.

«Из 113 назначенных судом заседаний состоялось меньше половины»

— Для чего подсудимым затягивать процесс?

— Они выбрали две линии защиты. Первая — поставить под сомнение, что мой муж умер от асфиксии, к которой привели действия подсудимых, уже доказанные следствием. Вторая — затягивать процесс, перекладывая вину друг на друга, чтобы запутать суд и сделать невозможным установление конкретной вины каждого из них.

В 2021 году у некоторых истекают сроки по нетяжким статьям. Даже если суд вынесет им приговор, то он не будет приведен в исполнение. Вот чего они добиваются.

Из 113 назначенных судом заседаний состоялось меньше половины (58 заседаний было перенесено). Я требовала в суде, чтобы за пропущенные без подтвержденной причины заседания подсудимым назначались взыскания, менялась мера пресечения.

Потому что они ведут себя так, как будто им можно все. Как будто они могут обманывать суд, открыто демонстрировать мне свою агрессию, нагло врать всем. Вы бы видели, как по-хамски со мной разговаривают их адвокаты.

Иногда я думаю: если этих людей, совершивших такое страшное зло, отпустят, если они будут жить в этом мире не наказанные за то, что отняли жизнь моего мужа, сломали судьбу моей семьи, то где справедливость?

Я всегда жила, зная, что в мире есть справедливость. Но я ее здесь не вижу. Десять здоровых мужчин издевались над одним человеком и убили его. Теперь они издеваются над его семьей. Они создали мир, в котором зло побеждает, в котором нет справедливости. На наши деньги, на наши налоги. Они не защищают нас, а убивают. У них по рукам кровь течет людская. Они приходят домой, к своим детям, гладят их этими руками. Мне страшно за моих детей и за всех остальных, которые будут жить в этом страшном мире без справедливости.

В суде подсудимые неоднократно меняли свои показания. Бигаев дал подробные показания против Ситохова и трех других полицейских. По его словам, он поговорил с Владимиром Цкаевым всего несколько минут, после чего того забрали в кабинет №57. Именно Бигаев дал показания, что видел Цомаева и Хохоева с двумя черными пакетами, а потом заглянул в кабинет и увидел там задержанного на стуле с руками, зафиксированными за спиной, и пакетом на голове. Вечером, когда Цкаев остался в кабинете один, Бигаев заглянул туда и увидел его лежащим на полу, без сознания, с синяками на лице, голова и шея были «вздуты», как будто ему «вкачали внутрь воздух». Бигаев утверждает, что привел его в чувство и ушел. Чуть позже он услышал крики и увидел, как Ситохов бьет задержанного. Узнав о смерти Цкаева, Бигаев согласился подписать поддельный рапорт о том, что Цкаев сам себе нанес увечья.

Дзампаев сначала давал показания о том, что Цкаев бился головой о стены кабинета и сейф, грозил обратиться в прокуратуру, вел себя неадекватно и на него надели наручники. Но после предъявления обвинения отказался от прежних показаний и признал, что они не соответствуют действительности.

Цугкиев, Валиев и Датиев признали, что подписали фальшивые рапорты по приказу начальства. Бузоев поначалу признавал вину, но позже отказался от своих показаний. Майсурадзе заявил на допросе, что обвинение является «творческой фантазией следователя (Аслана Хугаева.— “Ъ”)». По его словам, он занимался раскрытием имущественных преступлений, а расследованием преступления против омоновца Плиева должен был заниматься Бигаев, так как оно произошло на его участке. Майсурадзе утверждал, что его вообще не было внутри кабинета №57, якобы перед уходом с работы он постучал в кабинет №57, увидел там задержанного на стуле, на голове его был противогаз, рядом стоял военно-полевой телефон, провода от которого были подведены к Цкаеву. Майсурадзе якобы доложил об этом Ситохову.

Ситохов также отрицал вину. Он заявил следователю, что услышал крики из кабинета №57, заглянул туда, увидел мужчину на полу и велел вызвать скорую. А когда Цкаева увезли, заехал домой, взял деньги, чтобы купить лекарства, и поехал в больницу. Реаниматолог якобы сказала ему, что угрозы для жизни Цкаева нет. Ситохов также обвинил Бигаева в избиениях Цкаева — по его словам, Бигаев стоял рядом с измученным Цкаевым и говорил: «Он у меня отдыхает и приходит в себя».

Цомаев и Хохоев также дали показания против Бигаева: они якобы видели его с противогазом и военно-полевым телефоном. Хохоев утверждает, что черные пакеты ему понадобились не для пыток, а чтобы выбросить мусор.

До марта 2019 года обвиняемые числились в штате Иристонского отдела полиции и получали зарплату. Вскоре после публикации в региональном издании «ОсНова» они были уволены из полиции. Обвиняемые не согласились с увольнением и обратились в суд, потребовав восстановить их на работе и выплатить компенсации.

«Из этой экспертизы получалось, что человека убили, а кто убил — попробуй докажи»

— Во время суда подсудимые ходатайствовали о назначении новой экспертизы. Почему?

— Самая первая экспертиза была проведена в морге, она была невнятной и предполагала, что причиной смерти могла стать «легочно-сердечная недостаточность». Когда Вову из морга привезли домой, наши родственники решили, что надо сделать еще одну экспертизу.

Мы поехали в Следственный комитет, настояли, чтобы они дали нам своего — не прокурорского — эксперта, ее фамилия Олейник (Наталья Олейник, завотделом судмедэкспертизы филиала центра судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны РФ.— “Ъ”). Про нее говорили, что она хороший и честный эксперт. 2 ноября Вову в гробу отвезли на вторую экспертизу. Олейник сразу сказала, что у Вовы явные признаки асфиксии. Но там среди экспертов были разногласия, было понятно, что такая экспертиза никого не устроит.

Комиссионную судебную экспертизу проводили три эксперта, мнения которых разошлись: двое из них написали, что коматозное состояние Владимира Цкаева возникло в результате асфиксии, а третий — что причиной остановки сердца могло послужить введение потерпевшему лидокаина. Впоследствии было установлено, что лидокаин потерпевшему ввели уже в реанимации, когда он был в состоянии комы.

Вова уже в земле лежал, а мы все добивались экспертизы, которая ответила бы на вопрос, от чего он умер. Уже стал главой Вячеслав Зелимханович (глава Северной Осетии Вячеслав Битаров.— “Ъ”), мы к нему пошли, попросили нормальную экспертизу провести. Думаю, это он помог, потому что экспертизу для выяснения причины смерти Вовы провели в Москве, в центре судебно-медицинской экспертизы Минздрава РФ. И они заключили, что Вова умер в результате механического удушения. Его душили и били ногами по телу, по голове. Ему не хватало кислорода, клетки мозга начали отмирать.

Эта экспертиза заняла несколько месяцев.

Полтора года шли наши битвы в суде, и тут адвокат одного из подсудимых говорит, что надо еще одну экспертизу сделать о причинах смерти моего мужа. Якобы следователь допустил процессуальное нарушение и экспертиза с нарушением может быть признана незаконной. Потом я узнала, что это нарушение незначительное и по решению Верховного суда, ранее вынесенному по другому делу, такое нарушение не требует новой экспертизы. В крайнем случае они могли бы не новую экспертизу назначать, а дополнительную, исключив нарушения в процессуальной части. Но 28 октября 2019 года суд их ходатайство удовлетворил и назначил новую экспертизу.

Очень странные вопросы поставили для экспертов: мог ли мой муж, падая с высоты собственного роста, нанести себя такие увечья? Мог ли нанести их себе собственными руками?

Я тогда вообще не понимала, зачем они это делают. Очевидно, что экспертиза ответит: не мог. Еще они хотели знать, мог ли мой муж умереть по причине несвоевременного оказания ему медпомощи. Наш адвокат возражал: этот вопрос не влияет на существо обвинения, ведь по всем обстоятельствам очевидно, что медпомощь оказывать было уже поздно.

Для меня было ясно, что они опять затягивают процесс: еще семь месяцев мы ждали эту новую экспертизу, судебных заседаний не было. А когда пришли ее результаты, я поняла, зачем они ее требовали. В ней, по сути, написано, что причину смерти установить невозможно. Хотя делала ее та же экспертная организация, что и предыдущую,— Российский центр судмедэкспертиз Минздрава РФ,— но в другом составе.

Вот эта вторая экспертиза выявила, что у моего мужа был, кроме всего прочего, поврежден ствол головного мозга. Первая экспертиза этого не выявила. Я поначалу думала, что это заключение лишь доказывает, что побоев было больше, к ним добавилась черепно-мозговая травма. Но оказалось, что это новое заключение разрушает всю линию следствия, потому что следствие работало, доказывая, что моего мужа пытали полиэтиленовыми пакетами и наносили ему побои и он умер от асфиксии (что подтверждала предыдущая экспертиза), а раз причину смерти установить невозможно и есть новые данные о черепно-мозговой травме, то надо снова доказывать, кто нанес моему мужу побои, которые привели к его смерти.

Из этой экспертизы получалось, что человека убили, а кто убил — попробуй докажи. Я спросила эксперта, который вышел в суд по видеосвязи, как первая экспертиза пропустила такой важный момент, как повреждение ствола головного мозга? Он говорит: «Это вопрос не ко мне».

Потом я спросила: «То, что вы установили это повреждение, может исключить выводы предыдущей экспертизы?» Он говорит: «Нет, это только дополняет ее. Но смерть могла наступить и от этого удара, повредившего мозг». И та сторона вцепилась в эту экспертизу, мол, причина смерти не установлена.

27 июля 2020 года в суде был допрошен завотделом судебно-медицинских экспертиз Российского центра судмедэкспертиз Минздрава РФ Арман Кочоян. Журналистов на заседание не пустили из-за нехватки мест в зале видеосвязи. Эксперт уточнил, что черепно-мозговая травма в виде ушиба ствола головного мозга, нанесенная Владимиру Цкаеву, — «наиболее вероятная причина смерти», поскольку «это тяжелое повреждение мозга, именно отделов, ответственных за дыхание и сердцебиение». В заключении, зачитанном экспертом, написано, что «категорично установить причину смерти не представляется возможным ввиду неполноты и противоречивости имеющихся данных».

Адвокат Земфиры Цкаевой Анжелика Сикоева после заседания сообщила «Кавказскому узлу» о трех выводах, сделанных после выступления эксперта Кочояна: «Во-первых, ни при каких условиях? такую травму человек сам себе нанести не мог. Во-вторых, ушиб ствола головного мозга, безусловно, приводит к смерти… Третий вывод — никакие медицинские средства, даже если бы (в больнице.— “Ъ”) был аппарат МРТ и было бы назначено лечение, не привели бы к тому, что Владимир бы выжил».

Вот и все. Мы были ошарашены заключением экспертизы. В первом заключении четко называется причина смерти. А во втором картина размыта. По сути, вторая экспертиза говорит мне: «Да, вашего мужа пытали и убили. Он мог умереть от удушения, а мог умереть от сильных ударов ногами по голове и шее. И поскольку точную причину смерти установить невозможно, то и тех, кто совершил действия, ставшие причиной смерти, тоже идентифицировать нельзя».

«Неужели же эти люди не понесут никакого наказания?»

— Как ваши дети перенесли смерть отца и все, что было потом?

— Я им так благодарна… Моим детям… У меня девочка и мальчик. Артуру было 11, когда папу убили. Стелле — восемь. Сын был у маминой сестры Зои в тот день, она одинокая, Артур ее любимчик. Когда все случилось, она привела Артура домой. И вот я сижу на диване, меня трясет, и я говорю ему: «Артур, папу убили» — и слышу дикий крик. Мне мозгов не хватило как-то по-другому ему сказать. Он не заплакал, а начал орать, пошел в нашу спальню и стал кулаками по стенам бить. А дочка была у моего брата. В поминальную пятницу мы детей отводили к родственникам. И Стелла не сразу узнала. Артура родственники попросили не говорить ей. Ее отвезли к Зое. Я Стеллу увидела только в день похорон. Я не хотела, чтобы она запомнила папу в таком виде. Он весь был избит, такие синяки… Скрыть это было нельзя. В день похорон я пошла туда, сняла косынку, иду по двору и не понимаю, как мне сказать ребенку…

Я ее взяла на руки, говорю: «Стелла, ты у меня уже большая, мне надо тебе кое-что сказать. Папа умер, сегодня похороны». Господи, как она плакала! Так рыдала, что я ее попросила: «Стелла, маме сейчас плохо станет, пожалуйста, успокойся. Я тебе как взрослой сказала, как подруге». Она плачет, а сама косички себе заплетает, одевается в свой школьный сарафанчик…

Так мы провели все эти годы — мои резко повзрослевшие дети, которые плакали в ванной под бегущую воду, чтобы я не слышала. Берегли меня. Я только по красным глазам их вижу, что плакали. Они за все это время ни разу не сказали: «Мама, купи нам что-то» или «Мы хотим вот это». За пять лет мои дети никуда за город с школой не поехали, потому что они боятся оставлять меня. Вот мы с вами сидим разговариваем, а они уже четыре раза мне написали и спросили, где я.

Все время спрашивают: «Мам, у тебя все в порядке?», «Мам, тебе не плохо?». Недавно у меня кровотечение было сильное, давление, я рухнула на пол без сознания, они, бедные, скорую вызывали, сидели со мной…

Они живут пять лет в этом негативе. У нас стояла фотография Вовы в гостиной, Стелла унесла ее к себе в комнату, поставила на стол. Через три года после смерти Вовы я попросила ее: «Нельзя все время фотографию умершего держать на столе, мне сказали, что папе от этого нехорошо, надо ее убрать, а если захочешь посмотреть, достанешь». Она стала рыдать.

Я говорю: «Стелла, папа в раю, ему на том свете хорошо, не тревожь его». Но она ни в какую. Ложится спать — опускает фотографию, просыпается — снова ее ставит.

Меня обида душит. Почему это случилось с нами? Почему нашей семье не дали побыть счастливой? Столько людей живут вместе в ненависти… Расходятся, ссорятся, заводят новые семьи… А у нас было столько любви, нам ничего не надо было — мы ни денег не просили, ни богатств каких-то. Мы просто были счастливы вместе. И у нас это забрали. И я готова идти до конца, чтобы убийцы были наказаны. Мне кажется, я сделала уже все, что могла. Я не знаю, чего еще я не сделала. Даже в СК писала, Бастрыкину. Я не могу уйти, не могу бросить это и добиться ничего не могу. Эти мытарства длятся уже пять лет.

Я не могу понять людей, от которых это все зависит, начиная от МВД и заканчивая судейскими. Когда берут за экономические преступления, я понимаю, что это не смертельно, я не ханжа. Но когда такая мучительная смерть человека и вы виноваты в этом, это на вашей совести, почему вы, мужчины, не можете сказать: я ошибся, я виноват? Неужели же эти люди не понесут никакого наказания?

Это же для всей системы будет сигнал: пытать можно любого.

— Вы довольны своими адвокатами?

— Да, оба адвокаты — очень хорошие. Один — владикавказский (Анжелика Сикоева.— “Ъ”), второго, Андрея Сабинина, нам предоставила международная правовая группа «Агора». Они нам помогут пройти все инстанции. Если подсудимые не будут наказаны за убийство моего мужа, я пойду в Европейский суд. Я сразу сказала адвокату из «Агоры», что не хочу никаких компенсаций. Я инвалид, у меня двое детей, мне где-то брат поможет, где-то родители, но ни одной копейки я не хочу в своем доме от этих убийц. Но адвокат сказал, что в ЕСПЧ нельзя иначе, требование компенсации обязательно. В конце концов, из этих средств может быть оплачен труд адвокатов, потому что я не могу им платить. Я согласилась и сказала, что если какие-то компенсации будут, то пусть эти деньги идут в благотворительный фонд «Быть добру», они детям помогают. Он на это согласился.

Из обвинительного заключения. «В результате преступных действий Цомаева Г. К., Хохоева А. А., Майсурадзе Ш. С. и Ситохова С. А., выразившихся в длительном избиении Цкаева В. Б., последнему причинены телесные повреждения в виде кровоизлияния в мягкие ткани головы в лобно-теменной области слева, в височных областях, ссадины в подбородочной и подчелюстной областях, ссадины в области задней поверхности груди справа, кровоподтеки в орбитальных областях; кровоподтеки и ссадины в области спинки носа, множественные ссадины в левой поясничной области, ссадины на наружной поверхности левого плеча в нижней трети, кровоподтеки на передней и задней поверхностях левого предплечья в нижней трети, множественные ссадины в области внутренней поверхности правой голени на границе средней и нижней трети, ссадины в области задней поверхности левой голени в нижней трети, множественные ссадины в проекции левого голеностопного сустава; ссадины в правой скуловой области, ссадины в проекции верхней ости левой подвздошной кости, ссадина и кровоподтек на наружной поверхности левого плеча, в нижней трети, на уровне локтевого сустава, кровоподтек на тыльной поверхности левой кисти, в проекции 1 пястной кости и тыльной поверхности правой кисти в проекции 1 пястной кости, с переходом на переднюю поверхность правого предплечья, кровоподтек и ссадина в области передней поверхности левого колена, кровоподтек и ссадина в области передней поверхности правого колена; циркулярная прерывистая ссадина в области правого запястья, множественные циркулярно расположенные ссадины в области левого запястья, кровоподтеки и ссадины в области задне-наружной поверхности левого запястья, ссадины в области передне-наружной поверхности левой голени в нижней трети, кровоизлияния в мягкие ткани головы.

…В результате преступных действий Цомаева Г. К., Майсурадзе Ш. С., Хохоева А. А., Ситохова С. А. и других должностных лиц УМВД РФ по г. Владикавказу, согласно выводам повторной комиссионной судебно-медицинской экспертизы №135/16 от 14.06.2016, 01.11.2015 в 7 часов 40 минут в реанимационном отделении РКБ наступила смерть Цкаева В. Б. от острой гипоксии, возникшей от механической асфиксии и связанной с длительным пребыванием последнего в ограниченном объеме замкнутого пространства (полиэтиленовый пакет), развития коматозного состояния и, как следствие, нарастающего отека головного мозга, приведшего, в свою очередь, к развитию дыхательной и легочно-сердечной недостаточности».

Ольга Алленова