 |
ФОТО: ВАЛЕРИЙ МЕЛЬНИКОВ  |
— В ваш адрес периодически звучат упреки, что "Намедни" — легковесная программа. Все отмечают, что в ней есть стиль, форма, оригинальная подача, но за этим нет содержания.
— Мне не кажется, что наше дело делать выводы. Королем жанра все равно является репортаж. Думаю, что ни у кого нет столько "программных" репортажей, как в "Намедни".
— Владимир Познер недавно в интервью журналу "Итоги" заявил, что "Парфенов может здорово завернуть (информацию.— 'Власть'), а дальше-то что? Мне нужна информация, мясо. Красивые бантики уже не интересны". Согласны с такой оценкой?
— Я не буду оспаривать никакого мнения о своей работе. Может, я и бантик, может, я и шнурок, но с такой оценкой работы репортеров я не соглашусь никогда — считаю, что Лошак, Пивоваров, Лобков, Такменев делают лучшие в стране телерепортажи, и другое мнение, из чьих бы уст оно ни исходило, моего убеждения ничуть не поколеблет. Вот был у нас материал про Аджарию в условиях выборов в грузинский парламент. Ну что сегодняшней Марь Иванне, в невнимании к которой меня упрекают, сепаратистская автономия на юге Грузии? И мы пытаемся делать человеческую историю про то, что есть бывший министр бытового обслуживания населения, княжеского рода Абашидзе, который правит этим краем с XV века, а есть его сын, как бы подразумеваемый принц, наследный мэр столицы этого княжества. Про образ жизни и строй мыслей, про мечту о будущих двухэтажных автобусах в Батуми и нынешних бытовых электрогенераторах. И название репортажа "Аджария: перезагрузия" я бантиком не считаю. Он — важная часть содержания.
— Что все-таки собой представляет "Намедни" — это политические итоги недели или тележурнал?
— Это тележурнал. А в нем и взгляд на какие-то явления с обозначением причинно-следственных связей. Есть и просто актуальные репортажи на темы недели и на темы, которые более или менее актуальны, в которых есть современность, картина сегодняшней жизни. Ведь люди смотрят тележурнал или читают журнал и для того, чтобы проинвентаризировать главные новости на неделе, и для того, чтобы почувствовать какой-то общий нерв жизни.
— Насколько вы сегодня самостоятельны, работая на НТВ, в выборе тем, в расстановке акцентов?
— Абсолютно самостоятелен. "Намедни" — это телеиздание, орган трех комнаток в углу технического, девятого этажа "Останкино". Мы сами решаем, что нам делать с расширением НАТО на Восток, как относиться к письму Ходорковского, заявлению Куроедова, ситуации в Узбекистане, ипотеке, борьбе с бедностью или феномену Геннадия Семигина... Нам это делать или не делать, а если делать, то как.
— А если говорить о подаче в "Намедни" российской политики — в частности, действий и решений президента. Удается ли, увлекшись стилем и формой, не утратить смысл и содержание происходящего?
— Политическая тема редко решается репортажем, политика обычно бессобытийна, особенно такая, как наша, которая конфликтности уже лишена напрочь. Это чаще материал статейного типа, с использованием анимаций, каких-то видеовставок. Многие вещи приходится как-то реконструировать, создавать на экране, потому что собственно политика — в принципе глазом не замечаемая вещь, а тем более — нынешняя виртуальная российская.
— Вы принципиально не хотите давать никаких оценок власти?
— Наше дело давать информацию. Мне кажется, что у нас было все весьма очевидно: и по поводу отставки кабинета министров, и по поводу назначения нового кабинета как спецоперации, когда все в тайне и в последний момент.
— Но так получается, что от "Намедни" — главного противовеса государственным итоговым программам — аудитория ждет чего-то особенного.
— А мне не кажется, что дело программы — быть позиционной или оппозиционной. И то и другое — не свобода.
— А какой тогда должна быть программа?
— У нас вполне либералистский еженедельник. А свобода заключается не в том, что "мимо путинского дома я без шуток не хожу"...
— Но у вас-то как раз шуток часто бывает много, и не только по поводу Путина.
— Никакой специальной задачи что-то там вышучивать у нас нет. Наша задача — показывать: вот такая она, жизнь, зависимая от политики или не зависимая от политики. Такой вот есть уклад жизни: летим ли с отцом одного из обмороженных солдат на Камчатку, или хороним погибшего на мадридском вокзале с чилийской семьей, которая ценой жизни своего главы получила испанское гражданство, или пресловутый русский сезон в Куршевеле, или ударник капиталистического труда в глубинке, затеявший частный отель, и семья прапорщиков, живущих вместо дома в машине "Москвич", и новые положительные герои из контркультуры, пытающиеся найти свои ценности. Телелиберализм — это снимать репортажи про жизнь людей. Мне это представляется гораздо большей свободой, нежели вот просто обличительные тексты о квартире Владимира Устинова. Состояние нашего басманного правосудия — это все, конечно, должно быть. И у нас есть. Но должна быть жизнь, а не только памфлеты. Мы все-таки занимаемся журналистикой, а не публицистикой ленинской школы.
— Но порой в "Намедни" бывают репортажи, пусть и мастерски сделанные, но не имеющие никакого отношения к событиям минувшей недели.
— Но имеющие отношение к актуальным проблемам мира, в котором мы живем. Люди борются с ожирением, устраивают флэш-мобы, ходят к психоаналитикам. Мне это кажется посильным вкладом телевидения в расширение представлений о возможностях, о допустимом, о богатстве человеческих натур, о многообразии жизненных проявлений.
— На фоне того, как подаются события недели на государственных каналах, "Намедни" смотрится выгоднее, или вам вообще это неважно: у каждого свой формат, свой канал и свои функции?
— Я никому не судья, каждый выбирает свое. К примеру, коллеги неделю назад сочли возможным ситуацию вокруг конфликта в Косово решить в виде беседы с Виктором Черномырдиным (интервью у Черномырдина брал ведущий программы "Вести недели" Сергей Брилев.— "Власть"), который был российским спецпредставителем во время предыдущего косовского кризиса. А наш корреспондент ездил туда, ходил по сожженным сербским и целым албанским домам, монастырям, блокпостам и митингам в честь пятилетия прошлых бомбардировок. Но методом от противного мы ничего не делаем. Мы просто хотим, чтобы нас смотрели, ведь "Намедни" выходит в девять вечера и идет, когда на других каналах обычно показывают зарубежные блокбастеры или отечественные концерты. Мы должны ведь еще и оправдывать воскресный вечер у телевизора, когда зритель вместо нас может выбрать Траволту или Николсона...
— Но вы сами выбрали для "Намедни" такой длинный хронометраж — более полутора часов. Ваши основные конкуренты в эфире гораздо короче.
— Хочу еще заметить, что у нас внутри два блока рекламы, и блок после — тоже наш. Итого 12 минут. В "Вестях недели" рекламы меньше в разы, а в программе "Время" в воскресенье рекламы вообще нет ни внутри, ни после. Так что в состязании за цифры рейтинга мы с одними коллегами с самого начала оказываемся без ладьи, а с другими — без ферзя.
Не только публика, которая пишет письма о том, что тут вот недостаточно оппозиционно, а вот тут чрезмерно позиционно, но и сами телевизионщики к информации относятся как к какой-то священной корове. Информация у нас — не телепродукт, а некая непоследняя правда или неправда, которая льется с экрана. Внутри информационных программ в России нет рекламы, которая, например, в Америке есть. Я не понимаю, вот, что это за святыня такая, информация, которую нельзя рекламой разрывать? А если это телепродукт, потребляемый зрителем, то должно быть соответствующее его продвижение. Ведь телевидение очень современная вещь: есть Россия-2004, есть представление о том, каким должен быть темп монтажа, какой драйв разговора, какой тип общения с аудиторией. Особенно, если мы хотим, чтобы публика вернулась к нам через пять минут рекламы и потом еще раз вернулась после рекламы. А досмотрев до конца, через неделю снова захотела бы нас смотреть. Вот и все.