В одном популярном телешоу артистка остроумно перечисляла ситуации, при которых супружеская измена таковой не считается — и выходило, что изменой не считается ничего. С государственной изменой в России все наоборот: ею может оказаться практически любой контакт с иностранцем, попавший в поле зрения спецслужб. Вчитываясь в формулировки Уголовного кодекса, Мария Литвинова пыталась разобраться, в чем уже полгода обвиняют бывшего журналиста “Ъ” Ивана Сафронова и нет ли и за ней какого греха перед родиной.
Иван Сафронов
Фото: Иван Водопьянов, Коммерсантъ / купить фото
Иван Сафронов
Фото: Иван Водопьянов, Коммерсантъ / купить фото
За советником главы «Роскосмоса» и бывшим журналистом “Ъ” и «Ведомостей» Иваном Сафроновым пришли 7 июля, на пике летнего отступления коронавируса. Оказалось, что долгожданные новости не о пандемии не обязательно хороши.
Как было уже, наверное, сотни раз сказано и написано за эти полгода, Иван Сафронов фактически занял в “Ъ” место своего отца, Ивана Сафронова-старшего, погибшего в 2007 году при так и не выясненных обстоятельствах. Как и отец, он писал про армию и оборонную промышленность: граждане имеют право знать, с кем и как их страна воюет и с кем торгует оружием. У всех, кто знает Ивана Сафронова, никогда не было и тени сомнения в его преданности изданию, профессии и стране. Тем не менее 13 июля ему предъявили обвинение в том, что он в 2017 году передал представителю чешской разведки содержащие гостайну сведения о военно-техническом сотрудничестве России со странами Африки и деятельности вооруженных сил РФ на Ближнем Востоке. Вины своей Иван Сафронов не признает; защита настаивает, что он как журналист не имел доступа к гостайне, поэтому и не мог ее разгласить.
Журналистская работа Ивана Сафронова оказалась для него одновременно и источником надежды, и проблемой.
С одной стороны, “Ъ” и «Ведомости» не пропускают ни одного процессуального поворота в его деле, а десятки коллег из этих и других изданий не забывают о нем ни на секунду и все время ищут возможность помочь. Вероятно, чтобы успокоить сообщество, президент Владимир Путин в конце года дважды подчеркнул, что, по его информации, уголовное дело не связано с работой Ивана Сафронова в “Ъ” — во второй раз ему даже пришлось уточнять, что оно никоим образом не является попыткой оказать давление на руководство «Роскосмоса». С другой стороны, многие люди, не имеющие отношения к журналистике, воспринимают новости, связанные с делом Сафронова, как новости о журналистах, которые касаются только журналистов.
Что ж, это и так, и в то же время не совсем. Не стану утверждать, что каждый день жду прихода сотрудников ФСБ с обвинениями в госизмене — но такая перспектива не кажется мне сверхъестественной. У меня тоже нет доступа к секретным материалам, и я не подписывала никаких обязательств о неразглашении. Но, например, в феврале 2015 года я публиковала фотографии с колоннами военной техники, двигавшейся через Белгород в сторону Украины (а похожие фотографии — при условии передачи абоненту в другой стране — вполне себе становились причиной уголовных дел о госизмене). Я брала интервью у воевавших на Донбассе граждан России. А весной этого года принимала участие в подготовке материала о ситуации с коронавирусом в российской армии на основе оказавшегося в распоряжении редакции документа Минобороны.
Увы, 275-я статья УК РФ сформулирована таким образом, что попасть под ее действие может фактически любой человек, если он пользуется интернетом и общается с иностранными гражданами.
Госизменой в России считается не только шпионаж и выдача гостайны теми, кто к ней допущен. С 2012 года «изменником» может стать и тот, кто узнал гостайну «по службе, работе, учебе или в иных случаях, предусмотренных законом». Оказаться в «Лефортово» может и тот, кто не уберег доверенный государством секрет, и тот, кто распространил информацию, исполняя свою работу — если следствие докажет, что, передавая секреты иностранцам, обвиняемый «сознавал общественную опасность своих действий». Но и этим поле действия ст. 275 не ограничено: она трактует как госизмену в том числе «финансовую, материально-техническую, консультационную или иную помощь иностранному государству, международной либо иностранной организации или их представителям в деятельности, направленной против безопасности РФ».
Направлена ли деятельность против безопасности РФ, решают компетентные органы. Наверное, не стоит доводить дело до абсурда и опасаться, скажем, сообщать своим европейским друзьям, снежная ли в Москве зима. Но вообще говоря, закон написан так, что при желании и small talk о погоде можно счесть метеорологической консультацией. И чтобы оказаться в такой ситуации, необязательно быть журналистом.
Декабрьские публикации, связанные с расследованием доказанной немецкими врачами интоксикации Алексея Навального фосфорорганическим ядом (для официального расследования российские правоохранительные органы в этой истории оснований так и не нашли), напомнили всем, что ничьи личные данные и ничьи коммуникации не могут считаться защищенными. Если сотрудники спецслужб могут без проблем слушать и читать вас, то вы им, оказывается, и вовсе можете просто позвонить. Но это открытие, увы, никак не ослабляет ощущения тупика. Не только в деле Ивана Сафронова, из которого не видно хорошего выхода. Но и в части законов, ставящих граждан в полную зависимость от правоприменителя.
«Нужно набраться сил и терпения»
Иван Сафронов в письме обратился к сотрудникам и читателям “Ъ”
Всем привет! Это Ваня Сафронов. К концу 2020 года я нахожусь в спецблоке СИЗО-2 «Лефортово». Почти полгода взаперти. Что я могу сказать? Во-первых, спасибо. Спасибо за помощь мне и моей семье, моей невесте. Эта история коснулась не только меня и их, но и сотен людей, продемонстрировавших единство и чувство локтя в критической ситуации. Во-вторых, в тюрьме нет ничего страшного. Конечно, это время вдали от семьи, от родных, любимой нельзя назвать лучшим в жизни. Но это место, где человек может найти в себе силы жить, стать сильнее духом. Говорят, что тюрьма ни одного человека не сделала лучше. Я постараюсь сделать так, чтобы тюрьма не сделала меня хуже — остаться тем Ваней, Иванычем, которого вы знаете и любите. Я верю, что все будет хорошо. Просто нужно набраться сил и терпения. Тогда — прорвемся! Обнимаю крепко и жму руку.
Фото: Игорь Иванко, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Игорь Иванко, Коммерсантъ / купить фото