«Галеев-галерея» завершила публикацию дневников Ивана Ювачева (1860–1940). Народоволец и мистик, знатокам литературы он известен как отец Даниила Хармса, но и без этого обстоятельства десять томов читаются взахлеб, утверждает Алексей Мокроусов.
Фото: «Галеев-галерея»
Фото: «Галеев-галерея»
Иные жизни похожи на приключенческий роман. Биография Ивана Ювачева уместится разве что в несколько сезонов длинного сериала, к тому же поставленного не худшим из режиссеров. Одно лишь путешествие его из Владивостока в Петербург в 1897 году, когда еще не был построен Транссиб, и сегодня вызывает зависть самим маршрутом: Гонолулу, Сандвичевы острова, Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорк, Лондон, Берлин, Гатчина, Тосно, Любань.
Любань в Новгородской губернии — ближайший к Петербургу город, где Ювачеву разрешили жить. В 1884 году его приговорили к смертной казни за революционную деятельность (главной виной была переписка с Верой Фигнер), казнь заменили тюрьмой и каторгой. В Шлиссельбурге Ювачев обратился к христианству, стал переводить с греческого Евангелие по Матфею. Библию, которую ему сначала не разрешили взять в ссылку, на Сахалин досылали отдельно, посылка из Одессы шла полгода.
Мало кто из знавших семью Ювачева мог предвидеть такую судьбу. Он был сыном придворного полотера, ставшего капельдинером дворцовой ложи в Мариинском театре, а в старости жившего в казенной квартире вблизи Аничкова дворца. Сын воспользовался льготами, полагавшимися детям дворцовых служащих,— изучал штурманское дело в Техническом училище Морского ведомства в Кронштадте, служил на Черноморском флоте. Там он создал кружок морских офицеров, что в итоге и привело к аресту в 1883 году.
Дневники Ювачева теперь поделены между четырьмя собраниями. Большая их часть хранится у издателя Ильдара Галеева, они поступили в составе коллекции литературоведа Владимира Глоцера вместе с материалами Александра Введенского, Николая Олейникова и Алисы Порет, остальное — в Пушкинском Доме, частной коллекции в Петербурге и в Государственном архиве Тверской области. В Твери дневники оказались перед революцией — во время служебных поездок Ювачев, работавший в инспекции Управления сберегательными кассами, подружился с сотрудниками тамошнего архива и в итоге решил сохранить у них часть тетрадей. Что-то уже публиковалось, но впервые все сохранившиеся дневники — половина их пропала в годы Большого террора и блокаду — собраны вместе, их заново прокомментировал крупнейший знаток Ювачева Николай Кавин; примерно две трети записей опубликованы впервые. Кавин, прошлым летом вынужденный из-за сгоревшего компьютера дважды готовить к печати десятый том (те, кто видел каракули Ювачева, оценят тяжесть этой работы), написал и вступительный очерк на 130 страниц — практически готовая биография в ЖЗЛ, и Ювачев ее заслуживает.
Много кого знавший, в том числе Льва Толстого и Антона Чехова, Сергия Булгакова и Максимилиана Волошина, не говоря уже о народовольцах и товарищах по заключению, Ювачев далеко не идеальный автор дневников. Общественно значимое словно оставлено для публичных текстов — под псевдонимом Миролюбов он издал до революции 25 книг и брошюр, не считая мемуаров и путевых очерков. В дневниках же он словно провоцирует будущего читателя — о собрании Религиозно-философского общества пишет вскользь, без деталей, зато нет числа бытовым подробностям. Из них вырастает в итоге портрет и личности, и эпохи — мало кто оставил столько подробного материала о повседневной жизни, хоть часы сверяй и пиши сценарии. Современность, конечно, прорывается, автор скептичен, часто с непривычного угла зрения. Даже о ценимом о. Иоанне Кронштадтском он пишет независимо: «взобрался на головокружительную высоту. Из России сделал один приход. Писание его слабо. Есть еретическое». А рядом — провидец и поэт, вот запись 1903 года: «Поезда теперь пресмыкаются, как черви. Пользуются всею поверхностью земли; но скоро люди полетят, как бабочки, по голубому эфиру».
Многое цензурировано. Вырезано все о Волошине, а в дневнике за 1932 год отсутствуют первые страницы, связанные с арестом сына, Даниила Хармса. Так неожиданно вернулась шлиссельбургская молодость, отец ходил к сыну на свидания, носил передачи и даже тайком пробрался на вокзал, чтобы посмотреть, как Хармса отправляют в ссылку.
Знаменитый сын упоминается в дневниках не так часто, особенно если сравнивать с хроникой церковной жизни отца. Но и эти записи, связанные в основном с детством, важны для истории.
Семь лет работы над изданием, десять томов, почти шесть тысяч страниц, подробные комментарии и указатели — огромный труд. Госструктуры не стали финансировать проект, который не выглядит прибыльным — его значение для культуры прямо пропорционально затратам и обратно пропорционально доходам. Как профессиональный ревизор, Иван Ювачев вряд ли одобрил бы подобное разорение, но как отец Даниила Хармса вполне мог и простить расходы ради подвига.
Он умер от заражения крови, начавшегося после пустякового пореза во время бритья. Абсурдный финал большой и сложной жизни.
Иван Ювачев. Собрание дневников в десяти книгах. М.: Галеев-галерея. 2016–2020