Шарик в голове

Девочке девять лет. Она с Камчатки. Там служит ее отец-военный. У Леры опухоль в голове, краниофарингиома. Опухоль доброкачественная, ее дважды удаляли, но она продолжает расти. Поэтому Лера слепнет. Левым глазом уже ничего не видит, в правом зрение пока удалось сохранить, но оно постепенно ухудшается. Уничтожить опухоль совсем поможет только протонная терапия. Такое лечение проводят в Санкт-Петербурге, в частной клинике МИБС (Медицинский институт имени Березина Сергея). Все регионы России за счет бюджета посылают своих детей лечиться в МИБС от злокачественных опухолей. Но краниофарингиома — доброкачественная, не метастазирует, не распространяется по всему телу. Уничтожение ее не подлежит бюджетному финансированию, но она легко может лишить зрения и даже убить.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Когда бывшая жена военнослужащего Максима Будникова трагически погибла в автомобильной катастрофе, Максим вернулся к дочерям. Он понимал, что будет непросто одному воспитывать двоих детей, но не понимал насколько. Готовился варить супы, помогать с уроками и стирать платьица, но не был готов к тому, что младшая дочь начнет вдруг слепнуть.

— Пап, я совсем не вижу этим глазом.

— Как не видишь? Дом видишь? — Максим и Лера стояли перед подъездом.

— Вижу серую стену, но не вижу, что в ней окошки.

Максим повел дочь к окулистам. Окулисты послали к неврологам. Неврологи — к онкологам. Онкологи диагностировали краниофарингиому — доброкачественную опухоль, при которой показана немедленная операция.

Максим не стал морочить дочке голову и сразу объяснил ей, как можно объяснить ребенку, суть дела:

— У тебя шарик в голове, дочь, он растет и давит на глаза. Его надо вырезать.

К перспективе «вырезать шарик» Лера отнеслась на удивление спокойно. Первую операцию перенесла легко. После операции зрение существенно улучшилось, и девочка попросила папу записать ее… в художественную школу. Она любила рисовать. И Максим все на свете бы отдал, лишь бы дочь увлеклась, например, музыкой, а не рисованием.

— Мы не можем сейчас устроиться в художественную школу, дочь. Нам надо лечиться. Вот полечимся, тогда…

Воинская служба, как выяснилось, устроена более или менее по-человечески. Условия контракта так или иначе предполагают, что у военнослужащего может заболеть ребенок и за ребенком надо ухаживать. Максим брал отпуска по уходу за ребенком, взял экстренный трехмесячный отпуск, который предоставляется единожды за время службы,— и всегда был с дочерью в тяжелые моменты.

Перед второй операцией Лера была почти слепой. На оба глаза. Гулять всегда ходила с папой за руку, потому что не видела уже, куда ставит ноги. И особенно расстраивалась, когда не смогла учиться рисованию по телефонным приложениям. Есть такие программы в интернете — они учат, как нарисовать лошадь, автомобиль, дерево, дом, человека. Лера, раз уж художественная школа недоступна, училась по ним, пока могла отличить лошадь от автомобиля.

Вторая операция прошла тяжело. Максима долго не пускали к Лере в реанимацию, а когда пустили, первое, что сказала дочь:

— Пап, я могу видеть одним глазом.

И первое, что попросила:

— Принеси мне телефон и бумагу с карандашами.

В третий раз Лера и Максим не стали дожидаться слепоты. Когда врачи увидели на МРТ, что опухоль опять растет, они сели в самолет и полетели в Петербург — один из двух городов в России, где делают протонную терапию.

Протонная терапия — то есть очень точное облучение остатков опухоли — единственный способ справиться с болезнью радикально.

Лера видела это свое путешествие. Камчатку под крылом самолета. Огромную страну, над которой надо лететь восемь часов. В Санкт-Петербурге частный человек по собственной инициативе построил протонный центр, чтобы принести в Россию современную протонную технологию лечения опасных опухолей. И — я не знаю — Лера, наверное, рисовала. Зарисовывала свои путевые впечатления. Или училась рисовать людей, не очень задумываясь о том, что именно люди могут скинуться понемногу и спасти ее от надвигающейся слепоты.

Валерий Панюшкин, Камчатский край