На сцене БДТ имени Товстоногова встретились Нильс Бор и Вернер Гейзенберг. В спектакле "Копенгаген", поставленном Темуром Чхеидзе по пьесе англичанина Майкла Фрейна, их сыграли Олег Басилашвили и Валерий Дегтярь, роль Маргрет Бор досталась Марии Лавровой. На премьере побывала ЕЛЕНА ГЕРУСОВА.
"Копенгаген" не ответит на вопрос, зачем приезжал осенью 1941 года возглавивший немецкий проект по атомным исследованиям Гейзенберг в оккупированную столицу Дании к Бору. Хотя именно попытка реконструкции этой встречи и составляет ее сюжет. Четыре раза Гейзенберг, Бор и его жена Маргрет пытаются восстановить события того дня, смещаются акценты, меняются аргументы, появляются новые факты. Нарастает бремя вины, в ответ множатся мотивы оправданий. Пьеса совершает пробежку по истории атомной физики в стиле серии ЖЗЛ и использует горы научных терминов. При всем этом мера документальности "Копенгагена" более чем условна. Достаточно того, что диспут о рождении атомной бомбы ведут ожившие призраки, так сами они себя рекомендуют: "Мы, кого давно нет на этом свете". Их ноющая память бередит историю, но кто греховнее, физик Третьего рейха Гейзенберг или антифашист Бор, причастный к созданию американской атомной бомбы, они, конечно, не ответят. Хотя некоторый свет эта пьеса на историю все же пролила. После появления "Копенгагена" ожил старый спор: не могли или не хотели немецкие физики сделать атомную бомбу? В ответ дети Бора нарушили решение, по которому частный архив их отца мог быть открыт не ранее 2012 года, и опубликовали черновик неотправленного письма Бора к Гейзенбергу, из которого вовсе не следовало, что немецкие физики, в отличие от американцев, саботировали изобретение атомной бомбы.
В "Копенгагене" Темура Чхеидзе не в жестокой истории и не в занимательной физике дело, а в философии и свойствах человеческой памяти. Художник Георгий Алекси-Месхишвили придумал декорацию, способную служить образцом интеллектуального минимализма. Большой световой экран, разделенный на квадраты, подвижная вогнутая ширма и цилиндрический объем помещены в центр сцены. В оформлении использованы два основных цвета — черный и белый, под лучами прожекторов они превращаются в единый серый, неопределенно стальной. Спектакль очищен от быта, разве что Нильс Бор возьмет в руки газету или Маргрет Бор сменит шерстяной кардиган на жакет. На сцене они появляются, будто материализовавшись из собственных мыслей, которые звучат где-то до сих пор. По экрану бегут напряженные облака, слышится какое-то бормотание, потом слова становятся все отчетливее, а темные тени превращаются в людей из плоти и крови. Они все еще думают о той встрече в 1941-м.
Первый раз их встреча проходит при полном ощущении супругов Бор своего морального превосходства перед явившимся из Берлина Гейзенбергом. Но потом Маргрет иногда даже приходится защищать супруга от нападок ученика. В спектакле именно Гейзенберг оказывается метущимся, одиноким, одержимым страхом. К четвертой попытке продраться к смыслу встречи 1941 года троица приходит с азартным предчувствием разгадки того, зачем же они снова и снова возвращаются в тот день. Олег Басилашвили замечательно красиво, сдержанно и весомо играет Нильса Бора. Валерий Дегтярь оказывается почти виртуозным Гейзенбергом, амплитуда уверенности которого в себе самом заставляет увидеть в нем то мелкого изворотливого беса, то большого ученого, но маленького страдающего человека. Даже обычные актерские сухость и прямолинейность Марии Лавровой на этот раз идут на пользу спектаклю. Ее Маргрет Бор кажется в "Копенгагене" воплощением здравого смысла и образцовой преданности спутницы ученого.
На всем протяжении сдержанного, аскетичного "Копенгагена" Темур Чхеидзе устраивает один взрыв. Нильс Бор предлагает Гейзенбергу представить, что было бы, если бы он подсказал своему ученику ход исследований. Гейзенберг мелом пишет на цилиндре нужную формулу, сцена погружается в темноту, формула вырастает в ядерный гриб, ядерные взрывы беззвучно множатся и раздуваются на экране. Когда на сцену дают свет, мы видим подавленного, обессилившего, но успокоившегося Гейзенберга. Чета Бор тихо смотрит на него. Они все поняли. Гейзенберг не создал атомной бомбы — это его удача, может быть, случайная, но и удача его учителя тоже. Возможно, именно поэтому он может в вечности беседовать с Борами, а не гореть в аду.
Что касается Темура Чхеидзе, то он в "Копенгагене" верен своей излюбленной теме: ответственности человека в роковых обстоятельствах перед своей душой. Оттого-то перегруженная фактами, долгая, состоящая сплошь из разговоров, практически лишенная действия пьеса о встрече в Копенгагене для него оказывается предельно ясной, как формула. На совести Гейзенберга не лежит изобретение атомной бомбы — это факт. А вот Бог его уберег или Бор — остается тайной истории.