«Мы теперь живем на минном поле»

В декабре 2020 года Минюст РФ внес в реестр НКО, выполняющих функции иностранных агентов, центр по работе с проблемой насилия «Насилию.нет». Директор центра Анна Ривина рассказала спецкорреспонденту “Ъ” Ольге Алленовой, как статус иностранного агента повлиял на работу организации и жизнь граждан, получающих в ней помощь.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Ваш центр был признан иностранным агентом, как это отразилось на вашей работе?

— Первая сложность, с которой мы столкнулись,— это огромный объем документации, которую мы теперь постоянно должны подавать в Минюст. Первый отчет мы должны были подать 15 января, то есть люди только вышли с каникул, и им пришлось усиленно работать, чтобы собрать и подать в Минюст отчет. У нас сразу возникла дилемма: новые правовые нормы требуют, чтобы мы предоставляли информацию о всех физических лицах, которые делали пожертвования нашей организации. Иначе могут быть штрафы.

Мы приняли решение, что даже несмотря на вероятность штрафов, мы не будем передавать персональные данные наших жертвователей, потому что это абсолютно неправильно — и с точки зрения закона о защите персональных данных, и с точки зрения защиты интересов тех людей, которые нас поддерживают.

Несколько наших партнеров, выполнивших для нас работу, отказались от оплаты, чтобы не получать деньги от иностранных агентов. Люди не хотят подставляться, мы это понимаем, поэтому нам пришлось с ними попрощаться. Но большинство наших партнеров поддержали нас, сказав, что пойдут с нами дальше, поскольку у них есть своя гражданская позиция.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— А как ведут себя чиновники, с которыми вы раньше взаимодействовали?

— В октябре мы развесили баннеры по всему городу, на которых была представлена информация о нашей организации, чтобы люди знали, куда обратиться за помощью. Это первые баннеры с подобной тематикой в Москве, и мы гордились тем, что смогли это сделать не только без сопротивления со стороны правительства Москвы, но и с его непосредственной поддержкой. Мы были рады тому, что у нас с ними какой-то диалог начинает выстраиваться. По нашим договоренностям мы должны каждый месяц отправлять им на согласование новые макеты баннеров — а они будут предоставлять нам бесплатно рекламные площадки.

В соответствии с приказом Роскомнадзора на всей нашей печатной продукции должна размещаться информация о том, что мы иностранные агенты, причем шрифт, которым эта информация сообщается, должен быть в два раза больше, чем все остальное. И мы сделали макет баннера, который можно растянуть и на 3–4 дорожные полосы, наверху у него крупным шрифтом написано «иностранный агент», а ниже информация о нашем центре, в который могут обратиться пострадавшие от насилия люди. В январе мы отправили этом макет на согласование в департамент, отвечающий за работу со СМИ в московском правительстве. И, конечно, они нам сказали, что не могут такое развесить в Москве. Я с ними разговаривала, они объясняют: «Мы очень хотим с вами сотрудничать, но мы не можем разрешить такие баннеры».

Какие вопросы о домашнем насилии ЕСПЧ задал властям РФ

Город хочет информировать москвичей о проблеме насилия, город готов предоставлять нам бесплатно площади, но они понимают, что реакция у многих людей, а также у чиновников, прочитавших этот текст, будет негативной, и они не могут себе позволить размещать такую информацию. Поэтому для нас сейчас это нерешенная проблема, и выхода мы не видим пока. И если мы не придумаем какой-то макет, отвечающий нормам законодательства и не пугающий наших партнеров, принимающих итоговое решение, то этих баннеров не будет, а значит, москвичи, которым нужна подобная информация и поддержка, не смогут ее получить.

— А как на статус центра реагируют люди, которые приходят к вам за помощью?

— Конечно, тем людям, которых пугает сам термин «иностранный агент», психологически не так легко прийти к нам за помощью. Понимаете, аудиторию «Коммерсанта» или «Дождя» эта информация не испугает, скорее всего, она ударит по той аудитории, которая смотрит условный «Первый канал» и канал «Спас». Именно после моих выступлений на этих каналах появлялись цепочки пострадавших, которые нам звонили, писали, приходили за помощью. Меня и сейчас зовут на федеральные каналы, но если они будут соблюдать законодательство и проговаривать, что мы выполняем функцию иностранного агента, то доверия ко мне и моей организации будет в разы меньше, а упреков и обвинений станет больше.

Но мы решили, что, раз по нам ударили информационно, мы должны работать только лучше и больше. Если раньше у нас в центре психолог работал три раза в неделю и два раза в неделю приходил юрист, то с февраля мы оказываем психологическую помощь пять раз в неделю, а с марта выйдем на пятидневку и по юридической помощи. Мы хотим, чтобы у нас было все больше возможностей именно адресной помощи людям.

— То есть вы работаете с людьми очно, а не дистанционно, как многие в период пандемии?

— Да, мы работали онлайн только во время московского карантина, а потом вернулись к офлайн-помощи. Конечно, если человек не может до нас добраться или у него есть какие-то причины, мы идем навстречу и делаем для него исключение в виде онлайн-консультации, но для нас очень важно не превратиться в сервисную организацию, которая обслуживает потоки людей, не видя их: мы хотим, чтобы те женщины, которые к нам приходят, видели нас, чувствовали нашу поддержку. У нас в центре кроме адресной помощи есть еще курсы самообороны, курсы по HR (работа с кадрами.— “Ъ”), курсы французского языка и еще много всего другого. Мы очень хотим заинтересовать их чем-то, поддержать при переходе в новую жизнь без насилия.

Для нас важно, чтобы они пришли в наш офис, который мы стараемся делать красивым и комфортным, выпили из красивой чашки хороший кофе, поговорили с нами, друг с другом, вспомнили, что у них есть уважение и любовь к себе и что они имеют право жить комфортно.

Это невозможно сделать через экран компьютера. Наша программа работы с женщинами предусматривает до пяти встреч с психологом, и во время этих встреч выстраивается особый личный контакт, чего тоже трудно добиться онлайн. Еще у нас в центре есть группа поддержки, общение в такой группе очень помогает, а по интернету такого эффекта не будет.

— Вы помогаете только тем, кто живет в Москве?

— Не совсем: для нас не важно, где человек прописан, но он должен иметь возможность физически до нас доехать. Наша задача — создавать комьюнити, культуру ненасилия. Цифры у нас, кстати, довольно высокие: в формате адресной помощи мы проводим в месяц в среднем около 100 консультаций, а порой и больше. И не собираемся на этом останавливаться.

— Если женщину дома бьют, ей опасно там оставаться, и она пришла к вам, как вы ей поможете?

Как россияне относятся к проблеме домашнего насилия

— Убежища у нас нет, но, если оно нужно, мы рассказываем людям, где они могут спрятаться от насильника. При наличии прописки можно попасть в государственный кризисный центр бесплатно, а если прописки нет, то мы связываемся с нашими коллегами из НКО, у которых есть убежище, и направляем людей к ним.

— В реестре НКО—иностранных агентов есть две организации, которые помогают жертвам домашнего насилия, а также несколько НКО, помогающих ВИЧ-инфицированным. Как вы думаете, почему подобные организации попадают в этот «политический» реестр?

— В одном из регионов такая организация пришла в школу с лекцией для старшеклассников, во время которой они рассказали о контрацепции, которая позволяет защититься от ВИЧ. Их обвинили в том, что они развращают молодежь, а поводом для их признания иностранным агентом стал какой-то пресс-релиз, который власти расценили как публичную политическую деятельность.

То есть годится любой повод.

Логика действий со стороны чиновников не процессуальная, а идеологическая — у нас федеральные власти считают, что в семье не может быть насилия, что не надо лезть в семью и что это все какие-то западные веяния, а мы ломаем устои и разрушаем скрепы.

— В каких именно ваших действиях власти нашли политическую деятельность?

— Когда произошла трагедия с сестрами Хачатурян, даже оппозиционные политики говорили, что это семейное дело, а мы объясняли, что проблема не в семейном деле, а в системе, в институтах и в общественно-государственном восприятии проблемы. Мы постоянно говорим, что нашей стране необходим закон о профилактике домашнего насилия. Что нужен институт охранных ордеров для женщин, пострадавших от насилия. Все это власть решила расценивать как политическую деятельность. Я могла бы возразить, что мы говорим о безопасности граждан, а не о политике. Но в России сегодня вопрос безопасности стал политическим. И не мы сделали эту тему политической — если бы закон был принят, если бы государство всячески способствовало решению проблемы домашнего насилия, то мы спокойно могли бы восприниматься как организация, которая занимается социальной тематикой и собственно, защитой здоровья граждан, потому что, конечно же, у нас нет никаких амбиций избирательного толка. Мы просто хотим, чтобы государство работало в интересах людей, которые живут в нашей стране.

— В западных странах НКО, работающие с темой домашнего насилия, получают от муниципалитетов гранты и субсидии на работу. Вы о таком, наверное, и не мечтаете?

— Во-первых, у нас очень слабая муниципальная власть, во-вторых, власть в целом не хочет или боится поддерживать НКО, потому что не видит в нас партнеров. Показателен пример центра «Анна», который с 1993 года работает в России и благодаря которому в стране есть единственная федеральная горячая линия помощи пострадавшим от домашнего насилия. До весны 2020-го этот телефон горячей линии работал с утра до вечера, но благодаря парфюмерной компании Avon центр «Анна» смог сделать горячую линию круглосуточной. Если вы зайдете на сайт Минюста, то увидите, что центр «Анна» в список иностранных агентов попал в этом году из-за двух денежных переводов — и один из них как раз сделала американская компания Avon, благодаря которой в России запущена единственная в стране круглосуточная линия помощи пострадавшим от домашнего насилия.

При этом, когда наши государственные деятели разного уровня хотят показать международным партнерам, как у нас все хорошо, они говорят: «Смотрите, у нас есть горячая линия по предотвращению насилия 24/7». То есть когда надо, они ею прикрываются, но именно за эту работу бьют сотрудников центра по голове.

— Поправки в законодательство об иностранных агентах, вступившие в силу 30 декабря, вводят уголовную ответственность для организаций, получивших два и более штрафов. Это ведь сильно усложнит вашу работу?

— У всех этих поправок такие объемные формулировки, и не всегда понятно, что имеется в виду. Мы с нашим юристом Кириллом Коротеевым пришли к пониманию, что мы теперь живем на минном поле. Совершенно не понятно, вот здесь ты поставишь ногу — ее оторвет или не оторвет?

Почему Мосгорсуд вернул в Генпрокуратуру дело сестер Хачатурян

Да, мы видели это нововведение, касающееся уголовной ответственности, но при этом из текста закона не очень понятно, за что именно такая ответственность может наступить. Очевидно, что эти ограничения придуманы, чтобы ставить палки в колеса неугодным.

Но есть и хорошие новости. Мы поражены и тронуты тем общественным откликом, который был вызван внесением нашего центра в список иностранных агентов. Люди публичные и непубличные называли абсурдом то, что с нами делают.

Мы почувствовали огромную поддержку и в очередной раз поняли, что мы заметны, востребованы, что нам доверяют. И, конечно же, мы не являемся иностранными агентами, потому что мы нужны людям, которые живут в России.