В пятницу в эфире YouTube-канала «Соловьев Live» громко прозвучали слова главы российского МИДа Сергея Лаврова о возможности «разорвать» отношения с Европейским союзом. После того как СМИ начали выпускать материалы под едва ли не сенсационными заголовками, слово взял пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков. Он пояснил, что Россия предпочла бы эти отношения не рвать, а, наоборот, укреплять, но может быть вынуждена пойти на крайние меры.
Политолог Дмитрий Суслов
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ / купить фото
Политолог Дмитрий Суслов
Фото: Эмин Джафаров, Коммерсантъ / купить фото
Оба эти заявления выражают одно — категорический отказ вести с ЕС диалог о российской внутренней политике.
Позиция очень проста: лучше никакого диалога, чем диалог по внутренним делам.
Действительно, давление со стороны ЕС и повод для вероятных новых санкций касаются не каких-то аспектов внешней политики России или международного права, а ее сугубо внутренних дел — истории с оппозиционером Алексеем Навальным.
Это иллюстрация окончательного краха прежней модели отношений России и ЕС, сформированной еще в начале 1990-х и пришедшей в кризис уже в середине 2000-х годов, но с тех пор так и не менявшейся. В основе той модели лежало подтягивание России к ценностям, стандартам и правилам ЕС. Именно в соответствии с этой моделью Евросоюз по-прежнему позволяет себе требовать от России тех или иных действий во внутренней политике, а глава европейской дипломатии Жозеп Боррель — с прискорбием констатировать, что «Россия не хочет быть демократией западного образца», и называть это причиной для новых санкций и пересмотра политики ЕС в отношении России в целом.
Россия же всеми силами дает понять, что включение в повестку дня вопросов внутренней политики, не говоря уже об открытой поддержке борцов с политическим руководством страны, которую ЕС демонстрирует с августа прошлого года,— красная черта, пересекать которую недопустимо. И что Москва стремится к диалогу с ЕС по вопросам внешней политики, по общим вызовам (климат, распространение оружия массового уничтожения, терроризм, иранская ядерная программа, Арктика), заинтересована сотрудничать по таким областям, как энергетика, наука, образование и туризм, но категорически не готова слушать, что ей следует делать внутри страны.
Тактическая задача этих заявлений — оказать давление на крупные западноевропейские страны (Германия, Франция, Италия), которые постоянно подчеркивают необходимость сохранять диалог с Россией, припугнуть их разрывом этого диалога и тем самым минимизировать новые санкции.
Последний пример — заявление главы МИД ФРГ Хайко Мааса о недопустимости разрыва отношений с Россией. Предполагается, что после слов Сергея Лаврова Маас будет бороться за минимизацию новых санкций еще более решительно.
Однако новые санкции, конечно, будут, и дальнейшая деградация взаимодействия с Евросоюзом неизбежна. Здание, выстроенное в 1993–1994 годах, когда Россия и ЕС вели переговоры по Соглашению о партнерстве и сотрудничестве (ст. 55 которого предполагает сближение законодательства РФ с законодательством ЕС), рушится, и его не спасти. Бессмысленно ставить подпорки и пытаться сохранить ту или иную стенку. Оно должно рухнуть полностью.
При этом «полный разрыв», то есть полный отказ от какого-либо взаимодействия с институтами ЕС, невозможен.
- Во-первых, эти институты обладают эксклюзивными компетенциями в целом ряде областей и Москве придется и далее вести с Еврокомиссией отраслевые диалоги по вопросам торговли, сельского хозяйства, рыболовства, санитарии и фитосанитарии, частично — энергетики и климата и многого другого.
- Во-вторых, во многих вопросах международной повестки дня, которые Россия считает приоритетными (например, иранская ядерная программа), Евросоюз опять-таки представлен не странами-членами, а общими институтами в лице того же верховного представителя по иностранным делам и политике безопасности — и Москве придется с ним взаимодействовать в многосторонних форматах.
- В-третьих, вряд ли стоит вопрос о денонсации Соглашения о партнерстве и сотрудничестве — политико-правовой основы отношений с ЕС: слишком многое на него завязано, в том числе то, что нужно самой России. Например, права российских граждан, работающих в странах ЕС.
Поэтому речь, скорее всего, будет идти о дальнейшей минимизации диалога с институтами ЕС по тем вопросам, где этот диалог не является неизбежным в силу внутреннего европейского законодательства, и о еще большем переносе центра тяжести взаимодействия на уровень двусторонних отношений с ключевыми странами—членами Евросоюза.
Например, полностью прекратить любой двусторонний диалог с ЕС в лице его интеграционных институтов по Украине, Белоруссии, Закавказью, молдавско-приднестровскому конфликту, а также по Сирии, Ливии и Ближнему Востоку в целом и перевести взаимодействие по этим вопросам полностью на уровень двустороннего взаимодействия с отдельными странами-членами.
Это перекроет и возможность для диалога по вопросам внутренней политики России.
Это вполне реалистичный сценарий, и большого ущерба от его реализации для России не будет.
По большинству из этих направлений ключевые решения и так принимают отдельные страны-члены, а в механизме урегулирования конфликта в Донбассе («нормандский формат») ЕС представлен Германией и Францией, а не брюссельскими институтами. Перспективы же сотрудничества России и ЕС по большинству из этих вопросов отсутствуют напрочь в силу противоположности интересов и позиций. Конечно, в этом случае Евросоюз может отказаться от диалога по тем вопросам, где этот диалог нужен самой Москве,— климат, экология, Арктика. Здесь придется сопоставлять выгоды и издержки.
Главный же риск отказа от двустороннего диалога с институтами ЕС по внешнеполитическим сюжетам — неизбежность в этом случае обвала уже двусторонних отношений России с ключевыми государствами—членами Евросоюза и признание этого обвала обеими сторонами. На протяжении последних 10–15 лет диалог с Брюсселем позволял Москве, Берлину, Парижу, Риму и другим столицам сохранять видимость позитивных двусторонних отношений, притом что отношения РФ и Евросоюза в целом становились все более конфликтными и отчужденными. И России, и крупным западноевропейским странам это было удобно.
Москва могла говорить, что это, мол, институты ЕС, Польша и страны Балтии «плохие», а Германия и Франция — «хорошие».
Последние же сохраняли возможность конструктивного взаимодействия с Россией по важным для них вопросам (тот же «Северный поток-2» для ФРГ), канализируя весь негатив на уровень Россия—ЕС в целом.
Теперь эта прослойка может исчезнуть, и сторонам придется признаться в том, что ни Германия, ни Франция уже давно не являются для России партнерами и наоборот и что по большинству значимых международных сюжетов их интересы носят очень различный, если не сказать противоположный, характер. Это было понятно и ранее: внешнеполитическая позиция «плохого» коллективного Брюсселя является производной национальных подходов крупных государств—членов ЕС. Но вслух об этом предпочитали не говорить. Теперь, возможно, придется, как в случае с «нормандским форматом», где ЕС как интеграционный институт отсутствует и Россия вынуждена возлагать вину за потакание Украине в ее открытом отказе выполнять минские соглашения на Берлин и Париж.
Если же российское руководство решит, что время для открытого кризиса в двусторонних отношениях с Германией и Францией еще не пришло, то и «разрыва» отношений с Евросоюзом в целом пока не случится.