дело Яндарбиева
Вчера суд в столице Катара Дохе по делу российских граждан, подозреваемых в убийстве Зелимхана Яндарбиева, продолжал заслушивать свидетелей обвинения в закрытом режиме. По мнению адвокатов россиян, сведений, подтверждающих их вину, не прозвучало и на этот раз. Глава группы российских адвокатов ДМИТРИЙ АФАНАСЬЕВ в интервью корреспонденту Ъ МИХАИЛУ Ъ-ЗЫГАРЮ рассказал, что происходит на процессе.
— По чьей инициативе процесс был объявлен закрытым?
— Перед процессом проходили консультации обвинения и защиты. Был достигнут консенсус, что закрытый режим соответствует интересам обеих сторон. Это вызвано тем, что в зале собрались представители разных общественных организаций, которые не создавали обстановку, способствующую объективному рассмотрению дела судом.
— То есть вы не хотели допускать в зал чеченскую диаспору?
— В первую очередь мы были обеспокоены безопасностью членов семей наших подзащитных. А прокуратура не возражала потому, что показания давали сотрудники правоохранительных органов, которые раскрывали в суде методы следствия, которые, на мой взгляд, продемонстрировали их несостоятельность — они арестовали не тех людей! И им было не очень интересно, чтобы эти методы были на виду у общественности.
Никаких ссылок на наличие каких-либо аудио- или видеопленок на процессе не озвучивалось. Один из свидетелей говорил, что они использовали технические средства, чтобы установить местонахождение мобильных телефонов, обнаруженных потом на вилле. Но это технически невозможно. Возникает вопрос, почему катарские правоохранительные органы решили вломиться именно на российскую дипломатическую виллу? Кто им подсказал, что надо вламываться именно туда?
— Вы считаете, что им кто-то подсказал?
— На наш взгляд, материалы следствия состряпаны, чтобы скрыть истинный ход расследования. Почему это делает катарская сторона, мне сказать сложно. Могу лишь вспомнить заявление помощника заместителя госсекретаря США Стивена Пфайфера, который сказал, что США оказывали незначительную помощь катарским властям в расследовании. Я не могу сказать, есть ли связь между этим заявлением и тем, что мы видим в материалах дела.
— То есть, по вашему мнению, дело сфабриковано?
— Я бы сказал, что да. В деле нет доказательств причастности этих граждан к этому преступлению, а значит, просто непонятно, почему следствие решило, что надо арестовывать именно их, а не кого-то другого. Все, что есть в деле,— это показания работника компании по прокату автомобилей Budget. Он опознал, что мой подзащитный арендовал минивэн. Он этого и не скрывает, потому что они регулярно ездили на пикники, а в тот день как раз планировалась очередная тусовка. Но посол попросил их остаться — потому что приезжал дипломат из Москвы. Любопытно, что этот свидетель сначала опознал фотографию другого дипломата, который уже давно выехал из Катара. Он опознал не того человека, и это в материалах дела сохранилось! Второй раз он опознал нашего подзащитного и сказал, что уверен процентов на 40-50. И только в третьем протоколе допроса написано, что он узнает нашего клиента.
— А потом его видели у мечети?
— Но у мечети якобы видели как раз другого подзащитного. Причем в первоначальных показаниях свидетель говорил, что тот, кого он видел, похож на филиппинца. Впоследствии же он опознал одного из подзащитных.
— Этот свидетель — тот полицейский, о котором говорила вдова господина Яндарбиева Малика?
— Нет, этого нет в материалах дела. Это выдуманная история. Полицейского там близко не было. Этот свидетель — сотрудник металлургической компании. Вокруг этого дела очень много недостоверной информации. По поводу всех заявлений замглавы МИД Ичкерии Усмана Ферзаули я бы хотел сказать, что в связи с тем, что процесс закрытый, этот человек не участвует в заседании суда — его вывели из зала. Насколько я видел, он около здания где-то ходит. Он заявил, что на суде выступали представители служб безопасности, которые осуществляли наблюдение за подсудимыми, записывали разговоры на пленку. Я точно знаю, что в материалах дела этого нет и на суде это не озвучивалось. Наконец, он говорит, что подзащитные выступали на суде и все "валили на Александра Фетисова" (высланный из Катара бывший первый секретарь посольства РФ.— Ъ). Во-первых, наши подзащитные еще не выступали в суде, поэтому в принципе не могли ни на кого валить. А во-вторых, заявляю, что они ничего не валили на Александра Фетисова. И уж точно не говорили, что он взрывал Яндарбиева.
— В обвинительном заключении говорится, что Яндарбиева убили со второй попытки — якобы за неделю до этого он слишком поздно вышел из мечети. Это правда?
— В обвинительном заключении говорится, что они пытались ликвидировать Яндарбиева 6 февраля. Почему они этого не сделали, не объясняется. И есть два доказательства. Первое — их признания, полученные на четвертый день пыток, когда они готовы были подписать все что угодно. Тем более что обратный перевод с арабского на русский им не предоставлялся, они не знали, что подписывают. А второе доказательство — то, что они брали в аренду автомобиль Jeep Cherokee. Я узнавал у них, они правда брали его — и ездили кататься в пустыню. У нас даже есть фотографии этого джипа на пикнике — там хорошо видно, что это далеко от города.
— А есть ли у них алиби на день убийства Яндарбиева?
— Когда придет время защите выступать со своим отзывом на обвинительное заключение, мы озвучим свою позицию.
— То есть вы будете не только доказывать незаконность ареста и допроса?
— Да, у нас есть процессуальные позиции и фактические. Процессуальные — это Венская конвенция, по которой необходимо аннулировать арест, произведенный на дипломатической вилле, и результаты обыска. И также есть Нью-Йоркская конвенция против пыток 1984 года, по которой нужно аннулировать признательные показания. Если из дела эти три вещи убрать — дела нет. Но мы не слишком надеемся, что их уберут — потому что это был бы очень смелый шаг катарского суда, фактически признающий, что правоохранительные органы нарушили международное право. Поэтому мы собираемся оспорить дело и по фактическим позициям. Тем более что доказательств нет.
Другое дело, что катарский суд будет руководствоваться так называемым внутренним убеждением. Там ведь процесс так называемый "инквизиторский", а не "состязательный", как в США. Ну, например, мы видим в кинофильмах, как защитник спорит с обвинителем, а независимый судья на это смотрит со стороны и решает: кто прав — кто виноват. Точнее, не судья, а присяжные. В Катаре же вся власть по ведению процесса — в руках судьи. Нет состязания между защитой и обвинением, там даже все вопросы свидетелям вправе задавать только судья. А стороны должны ходатайствовать, чтобы он задал тот или иной вопрос. Это сильно удлиняет процесс — сплошные повторения. И это дает возможность судье перефразировать все вопросы. Если судья настроен в сторону обвинения, то он может исковеркать вопрос защиты так, чтобы на него было легче ответить. Нет возможности подловить свидетеля на неточности.
Например, катарская сторона скрывает, что они заранее знали, что вилла является дипломатической. На допросе руководитель оперативно-следственной группы говорит, что при задержании и у него был ордер обыск на вилле и в автомобилях, принадлежащих проживающим там лицам. Около виллы был припаркован автомобиль Pagero с дипномерами российского посольства. Адвокат спрашивает: "Вы что, не видели дипномера?" Судья занервничал, перефразировал, свидетель говорит: "Нет, я не видел, потому что на машину смотрел только издалека". Адвокат: "А как же проводить обыск, если вы ее только издалека видели?" А тут судья и говорит: "А зачем вы задаете такие вопросы, какое это имеет отношение к делу?" Сегодня (во вторник.— Ъ) выступал другой свидетель, рядовой сотрудник полиции, входивший в ту же оперативно-следственную группу. Адвокат опять спросил у него про дипномера. А он отвечает: я не видел, потому что подъехал настолько близко, что моя машина загородила номера.
— Вы считаете, что судья предубежден?
— У судьи очень сложная задача: он должен не позволить опозорить катарское государство. А наша задача — заявить все, что можно заявить, чтобы вне зависимости от того, какой будет вердикт, мы могли продемонстрировать, что вердикт, если он будет обвинительным, необоснованный.
— Допускают ли вас к подзащитным?
— Сначала не подпускали — наверное, боялись, что под видом русских адвокатов приедут спецназовцы. Или начнут отбивать, или начнут убивать. Физических контактов у нас нет, но общение идет нормально. У одного из них были проблемы с сердцем — он жаловался консулу, и МИД неоднократно, в виде дипломатических нот, требовал допустить к ним врачей. Сначала требования не были удовлетворены. Потом его показали катарским врачам, но подзащитный говорит, что никакую помощь ему не оказывали. Затем усилиями адвокатов и МИДа удалось добиться того, чтобы их посетил Красный Крест. Это были не катарцы — я разговаривал с французом. Когда они вошли в камеры к задержанным, у них забрали медицинские инструменты и оборудование, то есть освидетельствовать их и оказать помощь врачи могли только голыми руками. У меня, как у адвоката, возникает вопрос: что хотели скрыть?