 |
ФОТО: МИХАИЛ ГАЛУСТОВ  Несмотря на возраст, свои взгляды на дизайн Этторе Сотсас отстаивает все так же темпераментно |
Этторе Сотсас родился в 1917 году в Инсбруке. После окончания Туринского политехнического института открыл собственную студию в Милане. К началу 60-х Сотсас стал кумиром бунтующей художественной молодежи. С 1981 по 1988 год возглавлял знаменитую группу Memphis, перевернувшую все современные представления о дизайне. В 1994 году в Центре Помпиду прошла персональная выставка Сотсаса.
— Вы никогда раньше не бывали в Москве, но как-то обмолвились, что все тут представляете себе очень серым. Предчувствия подтвердились?
— Первый раз я ступил на русскую землю в аэропорту много лет назад, еще при коммунизме, когда я летел в Японию. Все мне тогда показались очень сердитыми — мрачный аэропорт, никто не улыбается, все очень сурово. Это совпало с моими юношескими представлениями о России как о месте, где жизнь не сладостная комедия, а невероятная драма. Когда мне было 18 лет, я был страстным поклонником русской литературы — прочитал все, что было переведено на итальянский. Поскольку я человек средиземноморской культуры, для меня русский дух показался очень драматичным. Пушкин мрачно закончил жизнь, Достоевский — вообще сплошная катастрофа. Россия для меня была чарующим и очень мрачным миром. И это ощущение осталось. Сейчас единственное отличие в том, что вашу культуру, видимо, колонизируют американцы. Но есть в этом и свои плюсы — по крайней мере, мне приятно видеть, что вы стали улыбаться.
 |
ФОТО: АЛЕКСЕЙ КУДЕНКО Ювелирные украшения дизайна Сотсаса вызывают обычно или косые, или восхищенные взгляды |
— С этим зданием история была следующая. Однажды ко мне в Италии пришел русский молодой человек. Он улыбался, что меня очень расположило, но ни слова, кроме как по-русски, не говорил. Единственное, что я смог понять: он хочет, чтобы я построил какую-то фабрику. Когда мы нашли переводчика и начались переговоры, он стал очень жестким, говорил четко да и нет, не уступал ни на грамм. Но очень быстро от бизнеса мы перешли к юмору, благодаря которому потом и подружились. Мне предоставили какие-то пейзажи и фотографии того места — был нормальный для России, отвратительный, как сегодня, дождливый день, какая-то неразбериха, черные деревья. И я подумал: здесь необходим цвет. Сделал там все в очень жизнерадостной гамме и даже настоял на ярких туалетах. Я воспринимаю мир чувственно, для меня цвет — это словарь, с помощью которого я хочу делать статичные вещи.
— Ваши ювелирные украшения, которые недавно показали в Москве, многим показались даже слишком яркими и экстравагантными.
— У каждой вещи есть своя философия. Дом — это одно, ювелирные украшения — другое. Вас смущают преувеличения, которые есть в моих украшениях? Но границы, которые прилично или неприлично переходить, каждый себе устанавливает сам.
— Тяжело вам было перейти границы дозволенного в офисе и придумать веселую красную печатную машинку "Валентина" для Olivetti?
— Я лично вообще не развлекаюсь, когда работаю. Сделать вещь, которая создает впечатление веселой, на самом деле тяжкий труд. Всем тут кажется, что жизнь для меня — сплошная развлекаловка. Мне говорят: "Ты же все веселишься, посмотри на свои вещи!" Но я работаю как сумасшедший. Я очень много путешествовал, изучал все возможные мировые культуры. И могу вам сказать, что ни один винтик не появляется случайно. Вот, например, продолжая тему украшений, могу вам сказать, что изучал этот вопрос с исторической точки зрения, смотрел на античные, древние, этнические украшения и из частиц разных культур синтезировал образ той женщины, для которой я создаю свои вещи. Они ведь королевские, потому что я делаю их для королевы — полной чувства собственного достоинства. Эти украшения заставляют человека оглянуться на себя. А что я вижу вокруг? Потную молодежь, которая трясется на дискотеках. Мне кажется, они не очень-то счастливы, они боятся и просто бегут от себя. Современный мир вообще в большой степени — бегство от своей сути. Мои вещи утверждают обратное.
 |
ФОТО: GARY CRANFORD Жилые дома или фабрики в жизнерадостных цветах для итальянского архитектора — дело привычное |
— Ужасная архитектура означает только такое же состояние общества. Мне кажется, ваша молодежь сейчас ищет свое чувство меры. То, что я видел, находится вне чувства меры не только по отношению к классике, но и по отношению к самому обществу. На самом деле это естественно — ведь все это не ваше, это импортное, чуждое. Поэтому вы так и воспринимаете эту архитектуру, которую русским молодым архитекторам еще предстоит менять.
— Вас повсеместно называют патриархом мирового дизайна. Сами вы чувствуете себя живым классиком?
— Я чувствую себя кретином. Если кто-то называет меня патриархом, это его личное дело, запретить никому я этого не могу. Но я просто человек, которому интересно работать. Хотя я понимаю, почему они так говорят. Был период, когда не только я и не только в Италии, а вместе с американскими, немецкими и японскими коллегами задавался вопросом о том, что такое наша профессия. В Европе после волнений 1968 года все задавали себе вопрос: для кого мы работаем — для избранных богатых или для обычных людей? У нас тогда последовала реакция, которую я бы назвал "интеллектуальной агрессией", все стали воплощать в своих работах видение будущего. Я, например, сделал утопический проект "Планета и фестиваль". Мысль была такая: если технология и дальше пойдет вперед, у людей уже не будет необходимости работать. И тогда дизайнеры с архитекторами уже не будут создавать офисы и фабрики, потому что люди будут только развлекаться. Частично мое пророчество сбылось — посмотрите, как изуродовано побережье Испании сплошными развлекательными комплексами.
 |
ФОТО: GARY CRANFORD Печатная машинка "Валентина", придуманная Сотсасом для Olivetti, поднимала настроение не одному поколению секретарш |
— Предназначение дизайнера, как и любого творческого человека, в том, чтобы будить человеческое сознание. Спросите себя, почему все столы должны быть на четырех одинаковых ножках? Просто так удобнее промышленности. Если люди увидят стол на трех разных ножках, они начнут об этом думать. Если к интеллектуальному механизму в предмете добавить историю различных материалов, например, иметь в виду, что мрамор воспринимается как что-то серьезное, связанное с банком или правительством, и использовать пластик или ламинат, можно скомбинировать что-то очень неожиданным образом. Если поставить стойку из картона, а рядом будет ванна красного цвета, это привлечет внимание. Мы немножко встряхнем людей, и они проснутся, будут что-то ощущать по-новому. А промышленный способ жизни и производства заставляет людей спать.
— В России многие предпочитают дремать дальше и платить бешеные деньги за клонированные интерьеры.
— Я видел, что здесь популярна IKEA, которую я — в русле того, о чем мы говорили,— называю снотворным. Ту революцию, что мы сделали 30 лет назад, теперь надо устроить вашим молодым дизайнерам, которые обеспокоены экспансией одинаковых западных производителей. Вы должны понимать, что в дизайне есть два аспекта — индустриальный и эстетический, две разные и несовместимые профессии. История индустриального дизайна насчитывает всего лишь лет сто. Другое дело — вечное человеческое стремление украшать себя и свою жизнь: например, когда вы собираетесь на свидание, то занимаетесь дизайном своего образа, вкалывая цветок в петлицу.
— И что же для вас сейчас важнее — функционализм или цветок в петлице?
— Цветок в петлице. Без вариантов.