Великий и всеядный

На 80-м году жизни в городе Сент-Максим на юге Франции умер Бертран Тавернье: ведущий на протяжении полувека режиссер Франции, директор лионского Института братьев Люмьер и человек-оркестр.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Огромный, громкий, страстный, с львиной гривой седых волос, Тавернье врывался в жизнь тех, в ком с первого взгляда — иначе он не умел — распознавал дружескую душу, как смерч. Тормошил, засыпал вопросами, задаривал полюбившимися ему книгами («Как, ты не читал?»), тащил на частные показы напрочь забытых фильмов («Как, ты не видел?»).

Он «страдал» интеллектуальной булимией: обожал и жадно поглощал жизнь и искусство. Он не только был накоротке со всеми титанами кино за полвека и о каждом имел наготове забавно-поучительный анекдот. Он знал все на свете и обо всем судил компетентно и категорично. О сюрреализме и колониализме, интригах Версальского двора и уличных бандах.

Как-то я переводил его застольную беседу с Анатолием Собчаком: заговорили они об авторском праве. Через час, тряхнув шевелюрой, Бертран припечатал: «Не знаю, какой вы мэр, но юрист — никакой».

У его колыбели стояли Луи Арагон и Эльза Триоле, беглецы из оккупированного Парижа. Их приютил отец Бертрана — лионский поэт и издатель: «Отец растратил свой талант. Я приложил огромные усилия, чтобы не походить на него». Разлад и примирение отцов и детей — без всяких фрейдистских глупостей — частая тема Тавернье.

Измученный жестокими порядками пансионата, которым управляли монахи-ораторианцы, больной туберкулезом, маленький Бертран «убегал» в джаз и кино. Джазу он посвятит сумрачный «блюз» о смерти «Около полуночи» (1986). Прообразом героя — угасающего в парижских меблирашках чернокожего саксофониста — станут мученики джаза Лестер Янг и Бад Пауэлл.

Кино же он полюбил все и сразу: дерзкое и нафталинное, нуары и мюзиклы, салонные мелодрамы и вестерны, трэш и метафизику. Став режиссером, он не откажет себе в удовольствии «пощупать» кино на любой вкус. Он перепрыгивал из костюмированного XVIII века («Пусть начнется праздник», 1975) в омытый импрессионистическим светом 1912 год («Воскресенье за городом», 1984). Или в «прекрасный новый мир» будущего, где наемник-репортер с вмонтированной в глазницу камерой втирался в жизнь больной женщины, чтобы торговать зрелищем ее смерти («Прямой репортаж о смерти», 1980). Играл в жанр «плаща и шпаги» в «Дочери Д’Артаньяна» (1994). И тут же нырял в злой быт полицейских и учителей из неблагополучных кварталов в социологических драмах «Л-627» (1992) и «Это начинается сегодня» (1999).

Его всеядность была на диво органична, его интонация всегда узнаваема. Его компетентность как критика и историка — он знал мировое кино наизусть — не иссушала страстность любви.

В юности он был единственным в мире пресс-атташе, достойным титула «великого».

Ни один из режиссеров, с которыми его свела работа, даже мастодонт Джон Форд, не устоял перед его вдохновенным натиском. Их многочасовые не банальные интервью, а дружеские беседы почти сообщников Тавернье собрал в толстенные тома «Американские друзья» и «Игры авторов, слова актеров».

Тавернье приложил всю свою энергию для исправления огромной, на его взгляд, несправедливости, лежавшей на совести «новой волны», которая предала остракизму «папино кино», выплеснув вместе с водой классицизма мастерство диалогов и сюжетосложения. Что ж, в сценаристы дебютного «Часовщика из Сен-Поля» Тавернье взял самых одиозных «папаш» Пьера Боста и Жана Оранша. «Старомодно» нюансированная драма лионского буржуа, чей сын убил «сильного мира сего», прозвучала как почти революционное откровение на фоне сумятицы зашедшего в тупик авторского кино.

Оранш, Бост и вообще люди 1940-х станут героями «Пропуска» (2002), честного и мощного ретро о стыдном, горьком и легкомысленном быте французского кино под оккупацией. А «Часовщик» — первым из нуаров Тавернье. В них — а это лучшее, что он снял,— слились его дар рассказчика, жесткость социолога, страстность левого социалиста.

Тавернье влекло темное общественное зазеркалье, из которого вырывались, обнажая лицемерие и хрупкость социума, кровожадные демоны.

Изнанка «прекрасной эпохи» 1890-х в истории («Следователь и убийца», 1976) первого во Франции серийного убийцы и бездушного функционера, обрекающего больное чудовище на гильотину. Колониальная изнанка демократической республики в «Безупречной репутации» (1981), где африканская жара, алкоголь и безнаказанность белого человека превращали ничтожного полицейского в своего рода «ангела смерти». Наконец, изнанка современного капитализма в «Приманке» (1995): бессмысленные хлыщи, строившие из себя богачей перед смазливой девицей, принимали жестокую смерть от рук ее дружков — столь же бессмысленных убийц.

Последние фильмы Тавернье — оборванные на полуслове фразы великого говоруна. «Набережная Орсэ» (2013) — фарс о напыщенных мидовских ничтожествах, распоряжающихся судьбами мира,— выплеск задиристого, мальчишеского темперамента. А трехчасовое «Путешествие по французскому кино» (2016) — последнее из его неутомимых объяснений в любви к делу его жизни.

Михаил Трофименков