Незаживающие Ираны
Спектакль Такого театра на «Золотой маске»
На фестивале «Золотая маска» показали еще одну версию «Иранской конференции» драматурга Ивана Вырыпаева, умеющего создавать пьесы, которые вызывают цепную реакцию массового спроса. Вероятно, рекордсменом здесь по-прежнему остаются «Пьяные», написанные девять лет назад и шедшие, кажется, во всех театральных городах России. Такую ураганную популярность можно было бы объяснить особенной метафизической привязанностью к теме, обозначенной в самом названии пьесы, но история повторяется и с «Иранской конференцией», и это уже на тему не спишешь, считает Ольга Федянина.
Несмотря на виртуозность исполнителей, спектакль превращается в беспомощный танец слов
Фото: Дмитрий Дубинский
Несмотря на виртуозность исполнителей, спектакль превращается в беспомощный танец слов
Фото: Дмитрий Дубинский
Иван Вырыпаев как будто бы задался целью доказать, что череду длинных, абсолютно статичных монологов можно превратить в сценический шлягер. И пока что это получается — «Конференции» множатся. В прошлом году на «Золотой маске» в номинации «Лучший спектакль большой формы» победила «Иранская конференция» Театра наций в постановке Виктора Рыжакова, в этом — в конкурсе малой формы в четырех номинациях представлена работа Такого театра из Петербурга, постановка Игоря Сергеева и Владимира Кузнецова.
Для тех, кто еще не в курсе: «Иранская конференция» — это десять выступлений у микрофона, в которых спикеры, представляющие условную Данию, а на самом деле современный западный мир, начинают говорить об «иранской проблеме» — проблеме взаимодействия с чужой цивилизацией, а заканчивают неизменно своими собственными страхами, комплексами и бедами. Среди этих спикеров есть и консервативный пастор, и радикальная активистка, и буржуазная благотворительница, и ученый, и странствующий репортер, и великий дирижер. Завершается все выступлением единственной здесь представительницы Ирана, поэтессы, которая отсидела на родине 20 лет под домашним арестом за якобы богохульные стихи и теперь в собрании своих европейских почитателей выступает с поэтичной и вычурной речью.
Одна из причин популярности «Конференции» в том, что автор, делая каждый отдельный монолог выражением очень подробно артикулированной позиции, не торопится заявлять о своей собственной. Отказ этот не совсем искренен, но все равно создает открытые возможности для интерпретации. Уже упомянутый спектакль Виктора Рыжакова, в котором занято два десятка звезд кино и театра, вольно или невольно становится историей о волшебной и опасной силе театра, о том, что выдающийся актер на десять минут может заставить зрителей поверить в правоту любой позиции и справедливость любой идеи.
Фото: Дмитрий Дубинский
Фото: Дмитрий Дубинский
Фото: Дмитрий Дубинский
Фото: Дмитрий Дубинский
Спектакль питерского Такого театра обходится без звезд, но это тоже спектакль актерский — и даже удвоенно актерский. Камера транслирует лица спикеров на большой экран, расположенный прямо за их спинами. Проекция в данном случае не формальна, крупный план нужен не для того, чтобы усилить общий. Лица рассказывают не совсем ту же историю, что слова и фигуры, а иногда и совсем не ту. Самоуверенность известного журналиста (Артур Федынко), громкий активизм женщины-репортера (Юлия Гришаева), едва спасшейся из очередной горячей точки, вкрадчивая убедительность пастора (Александр Худяков), цинизм популярного писателя (Станислав Белозеров) и даже развязное и натренированное равнодушие модератора (Игорь Грабузов) — все это на экране постепенно перерастает в смятение. Десять монологов превращаются в десять оттенков личной неправоты, в проживание собственной уязвимости.
Проблема в том, что проживание в этом спектакле гораздо быстрее текста — и такая разница скоростей заводит спектакль в своеобразную ловушку. Монологи «Иранской конференции» тяжеловесны и многословны. Но, вглядываясь в лица спикеров-героев питерского спектакля, ты в каждом видишь только одно: что слова сами по себе беспомощны и бессильны. Слова здесь сводятся к нескольким повторяющимся заклинаниям: разные миры плохо понимают друг друга, желание помочь другим часто рождается из неумения помочь себе, а настаивая на правах и свободах личности, можно потерять что-то высокое и ценное, достигаемое только самоотвержением. Все это может быть истиной в одной ситуации и ложью в другой, но перед нами не ситуации, а декларации. Превращенный в декларацию, любой из этих постулатов становится набором штампов, банальностей, предрассудков, многозначительных благоглупостей. Как бы виртуозно исполнители ни демонстрировали нам разнообразие, пестроту и противоречивость этих штампов, спектакль все равно превращается в то, над чем он иронизирует: в шквал беспомощных слов, в оргию словоговорения. Возможно, это передает суть «иранской проблемы», но по-прежнему не приближает нас к ее решению.