Музтеатр Станиславского и Немировича-Данченко представил российские премьеры одноактных балетов «Autodance» Шарон Эяль и «Kaash» Акрама Хана — худрук труппы Лоран Илер пополнил новыми именами театральную коллекцию выдающихся хореографов XXI века. Рассказывает Татьяна Кузнецова.
В «Autodance» артисты-классики вывернулись наизнанку, продемонстрировав тягу к современности
Фото: Александр Казаков, Коммерсантъ / купить фото
Имена Шарон Эяль и Гая Бехара мы запомнили с 2014 года, когда «Золотая маска» привезла в Москву молодую израильскую компанию L-E-V. Повторные гастроли выявили удивительную особенность хореографа Эяль: при неизменных слагаемых (бессюжетные композиции идут в «черном кабинете», музыку постоянно пишет Ори Личтик, костюмы — облегающие купальники или комбинезоны артистов — различаются разве что цветом) ее работы всякий раз выглядели по-разному и вызывали полярные эмоции: от вселенской горечи до младенческого веселости. Неизменным оставалось лишь восхищение артистами — невероятными андроидами, лишенными мышц, костей и половых признаков, сражающими бешеной энергетикой и безграничной телесной отвагой. Невозможно было представить эти спектакли в наших театрах: казалось, российским «академикам», даже подготовленным, недоступна эта вседозволенность тела, обеспеченная нахаринской техникой «гага».
Тем невероятнее выглядели танцовщики «Стасика»: за неполные два месяца они освоили не только азы этой загадочной техники, но и достигли той смеси раскрепощенности и неослабного телесного напряжения, без которого хореография Эяль теряет свою неповторимость. Конечно, не все 14 артистов выдерживают получасовой марафон на пределе сил, однако образцовая слаженность массовых танцев прячет аутсайдеров в общем строю. Тем заметнее лидеры: кроме солиста Максима Севагина, держащего зрителей за горло во время статичного монолога, заставляя проживать вместе с собой каждый прогиб корпуса и заворот конечностей, выделяются рискованной свободой высоченный Леонид Леонтьев и, конечно, Оксана Кардаш, чей неповторимый страусиный марш открывает диковинное действо. Прима, в чьем послужном списке значатся все главные партии классического репертуара, безропотно встала в кордебалетные ряды, явно наслаждаясь вывороченными экстремальностями, которые дарит ее балеринскому телу хореография Шарон Эяль.
«Autodance», поставленный в 2018 году в авангардном шведском Гётеборге и перенесенный в Москву Ребеккой Хиттинг, явил новую грань таланта Шарон Эяль — изощренное владение сценическим пространством. Спектакль на 14 человек — самый многолюдный из виденных нами композиций израильтянки. Основа композиции — квадрат: шествие танцовщиков по освещенному периметру сцены открывает каждый эпизод бессюжетной композиции. Квадрат преобразуется в шеренги, линии, двоящиеся диагонали, ромбы; при этом интервалы между танцовщиками все время неуловимо меняются, и оттого любая геометрическая фигура кажется дышащей частью общего тела, живущего в постоянном драйве психоделической музыки Ори Литчика. Пульсирующий ритм, способный и продолбить кору головного мозга и погрузить в гипнотический транс, объединил зал и сцену общей пуповиной, породив на поклонах настоящее аплодисментное ликование.
Вторая новинка — «Kaash» (2002) — первая крупная постановка британца Акрама Хана. В ней он впервые успешно поженил старинный индийский катхак с европейским contemporary dance, обеспечив себе карьеру и имя. В Москве ассистенты хореографа Никола Монако и Мэйвин Ку сделали новую редакцию спектакля специально для «Стасика» — более краткую (получасовую) и более многолюдную (семь исполнителей успел выбрать сам Хан еще до пандемии). В энергичном, темповом, эффектном балете композитор Нитин Соуни чередует этнические ударные с человеческой скороговоркой, имитирующей их ритм, а хореограф Хан встраивает движения катхака — выстукивания босыми пятками, вращения и богатую символику рук — в размашистые растяжки, прыжки и композиционные приемы современного танца. Черные длинные юбки танцовщиков и танцовщиц увеличивают амплитуду комбинаций, темными облаками продлевая движения артистов. Черно-серый прямоугольник сценографа Аниша Капура, начертанный на меняющем цвета заднике, притягивает размытыми линиями, придавая действию таинственную многозначность. Артисты «Стасика» стремительны и отважны: бросаются с размаху на колени, молниеносно перекатываются по планшету, предельно растягиваются вдоль пола, наотмашь вскидывают руки, до отказа забрасывают их за спину, не забывая фиксировать кисти по строгим индийским канонам. Их танец захватывает энергией и самоотдачей; похоже, что четкие правила катхака и фиксированный рисунок движений нашим «классикам» даются все же легче, чем эмоциональная и физиологическая откровенность израильского спектакля. Впрочем, и «Kaash» принес артистические неожиданности: премьер Дмитрий Соболевский: прыгучий, но слегка деревянный в классических партиях, в хореографии Хана оказался гибким, легким, чувственным и точным в нюансах. В финальном эпизоде его стремительно-плавные пор-де-бра и выразительная пластика мускулистой спины, рельефно подчеркнутая угасающим светом, поставили поэтическую точку в этом динамичном спектакле про «созидание и разрушение».
Француз Лоран Илер занимается переносом выдающихся современных балетов на сцену «Стасика» уже больше четырех лет — с момента своего приезда в Москву. Показывая копии оригиналов, он неосознанно идет по стопам Ивана Цветаева, открывшего в Москве свой «музей слепков»,— только так москвичи могут освоить и присвоить пластические достижения западного мира. Не прогадал и Музтеатр: став энциклопедией современной хореографии, он парадоксальным образом обрел собственное лицо в обширном мире российского балета.