Генетика гениальности

Статья Фрэнсиса Гальтона «Hereditary Character and Talent» состояла из двух частей, первая вышла в 1865 году, но сразу после нее были опубликованы авторские исправления и дополнения к ней. Эта было первое строго научное исследование наследственности умственных способностей человека в рамках эволюционной теории Дарвина. За этой статьей в 1869 году последовала фундаментальная монография Гальтона «Наследственный гений», а спустя пять лет — более специальная монография «Английские ученые мужи: их природа и воспитание». Все три эти работы Гальтона ныне лежат в основе современной науки о гениальности, которая сегодня целиком переместилась из биологии в социологию и гуманитарные науки, потому что биологи отказались от нее еще сто лет назад, сосредоточившись на лечении наследственных болезней.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Научная публицистика

Статья Гальтона «Наследственный характер и талант» небольшая, в двух ее частях всего девять журнальных страниц. Она была опубликована в Macmillan's Magazine. Это был не научный, а литературный и общественно-политический ежемесячный журнал, популярный в те годы в Англии и очень похожий по своему содержанию и целевой аудитории на советский журнал «Новый мир» 1960–1970-х годов. Точнее, «Новый мир» был похож на издававшийся за сто лет до него Macmillan's Magazine. И там и там публиковались неоднозначные, как выражались их критики, стихи, повести и романы, а кроме них non-fiction, в том числе публицистические статьи по острым проблемам, интересующим думающий класс.

Например, статья опального генетика Владимира Павловича Эфроимсона «Родословная альтруизма», опубликованная в «Новом мире» в 1971 году, вызвала такой ажиотаж в кругах советской интеллигенции, что почти полумиллионного тиража журнала не хватило на всех желающих ее прочитать и она расходилась в самиздатовских копиях. Оно и понятно, ведь ее автор понятным для неспециалистов языком, но при этом строго научно показывал, что движущей силой эволюции человеческого общества был естественный отбор на альтруизм, что и с точки зрения науки, да и здравого смысла тоже выглядело нонсенсом, ибо противоречило всем врожденным безусловным рефлексам и главному инстинкту любого живого существа — инстинкту самосохранения.

Такую реакцию, даже, вероятно, более сильную, вызвала в викторианском обществе статья о талантах и посредственностях Фрэнсиса Гальтона. «Мы живем в атмосфере своего рода интеллектуальной анархии из-за отсутствия господствующих умов,— писал ее автор.— Общий интеллектуальный потенциал наших лидеров низок и требует повышения, а также дифференциации. Нам нужны более способные военачальники, государственные деятели, мыслители, изобретатели, художники. Природные качества нашей расы не выше, чем они были в полудикие времена. Передовые умы нашего времени, похоже, шатаются под интеллектуальным грузом, слишком тяжелым для их сил».

Кузен Дарвина

Рецепт исправить ситуацию у Гальтона был простой: «Если бы 20-я часть затрат и трудов была потрачена на мероприятия по улучшению человеческого рода по сравнению с тем, то мы тратим на улучшение породы лошадей и скота, то какую галактику гениев мы бы создали! Мы могли бы ввести в мир пророков и первосвященников цивилизации так же верно, как мы можем размножать идиотов, спаривая кретинов». Основанием для уверенности в такой возможности по Гальтону был среди прочего и тот факт, что «животных никогда не разводили с целью повышения их интеллекта».

Например, пишет Гальтон, заводчик разводит собак, которые берут след, приносят охотнику его добычу, ласкаются или, наоборот, рычат и кусают, но только не умных собак. Умная собака проявит явное презрение к глупому хозяину, не будет слушаться его команд. Она не так легко будет прощать человека, который ранил ее самолюбие, к тому же она станет ловким вором и лицемером. Разве что «для деревенского философа было бы весьма интересным занятием подбирать самых умных собак и скрещивать их поколение за поколением, разводить исключительно ради повышения их интеллектуальной силы, не обращая внимания на форму, размер и все прочие качества».

Сам сэр Фрэнсис Гальтон, хоть и отводил себе роль «деревенского философа», был уже довольно известным не только в Англии, но и во всей Европе и Америке ученым, членом Королевского общества, то есть академиком, лауреатом золотой медали Географического общества за отчеты об африканских путешествиях. При этом он был достаточно состоятельным человеком, чтобы искать себе славы и связанных с ней источников дохода на государственной службе или в профессиональном научном сообществе.

Но в данном случае для его читателей гораздо важнее было то, что он приходился кузеном Чарлзу Дарвину. Его дед и дед Дарвина были двоюродными братьями. И похоже, что оглушительный успех в научных кругах теории эволюции Дарвина и еще более громкий скандальный резонанс его теории в викторианском обществе подсознательно переносился публикой на теорию гениальности Гальтона.

Селекция человеческого стада

Суть теории Гальтона была простая и понятная даже неученому народу. «По-видимому, существует удивительное заблуждение относительно факта передачи таланта по наследству,— писал Гальтон.— Обыкновенно говорят, что дети выдающихся людей глупы; что там, где великая сила интеллекта, по-видимому, передается по наследству, она передается по материнской линии; и что один сын обыкновенно исчерпывает талант целой семьи. Мои собственные исследования привели меня к диаметрально противоположному выводу. Я нахожу, что талант передается по наследству в очень значительной степени; что мать ни в коем случае не имеет монополии на его передачу».

«Целые семьи талантливых людей встречаются чаще, чем те, в которых только один член обладает талантом,— продолжает он.— Я обосновываю свои выводы теми статистическими данными, которые я сейчас привожу и которые, по моему мнению, достаточно убедительны. Они лишь часть большого материала, который я собрал для будущей книги на эту тему, и все они указывают в одном направлении».

Статистика у Гальтона была такая. В коллекции книг известного библиомана и коллекционера редких книг сэра Томаса Филипса он выбрал сборник биографий «приемлемого размера, который должен был бы содержать жизнеописания главных гениев, которых, по общепринятому мнению, создал наш мир», и провел несложный подсчет. Среди 605 выдающихся людей, живших с 1453 по 1853 год, 102 состояли в близком или дальнем родстве, то есть один из каждых шести.

Взяв другой источник — «превосходный “Краткий биографический словарь” мистера К. Хона», Гальтон повторил подсчет для выдающихся персон, чье имя начиналось на букву М. После исключения из списка монархов, а также всех лиц, умерших до 1453 года, у Гальтона осталось 1141 имя выдающихся людей своего времени. «Из них 103, или 1 из 11, являются либо отцами и сыновьями, либо братьями; и я отнюдь не уверен, что мне удалось выяснить все отношения, которые могли бы существовать между ними»,— пишет Гальтон.

В третьем источнике — справочнике «Men of the Time» Уолфорда, который содержал краткие биографии выдающихся людей Англии, континентальной Европы и Америки, живых на данный момент, Гальтон проанализировал только букву А, где было 85 человек, и «не менее 25 из них, или 1 из 3,5, имели в том же списке родственников; 12 из них были братьями, а 11 — отцами и сыновьями».

«Отсюда я заключаю,— пишет Гальтон,— что улучшение рода человеческого не является непреодолимой трудностью. Если бы все согласились с тем, что улучшение рода человеческого является делом величайшей важности, и если бы теория наследственной передачи качеств у людей была понята так же основательно, как она понимается у наших домашних животных, я не вижу нелепости в предположении, что так или иначе это улучшение можно осуществить».

В своей первой статье о генетике гениальности Гальтон лишь наметил направления для дальнейшего ее исследования. Здесь есть и реверанс в сторону решающего влияния воспитания и условий жизни потенциального гения, и понимание проблем, которые могут возникнуть из-за расовой принадлежности изучаемых объектов: «Индусы, арабы, монголы, тевтоны и многие другие имеют свой особый характер. В данном случае у нас нет места для их анализа, но, какими бы они ни были, они передаются из поколения в поколение так же верно, как и их физические формы».

Понимает Гальтон и моральные запреты на пути исследования. «Существует ли какой-либо очевидный закон, который устанавливает предел размножению в высшей степени порочных или в высшей степени добродетельных натур? В силе, ловкости и других физических качествах дарвиновский закон естественного отбора действует с бесстрастной, беспощадной строгостью. Слабые умирают в битве за жизнь; только более сильным и способным индивидам позволено выжить и завещать свою конституционную силу будущим поколениям. Есть ли соответствующее правило в отношении морального характера? Я думаю, что есть, и… готов утверждать, что его действие позволяет людям и высшим животным в некоторой степени сочувствовать друг другу, а также что этот закон составляет широкую основу наших религиозных чувств».

Иными словами, генетика гениальности по Гальтону — наука сложная и многоплановая, но главное в ней, убежден Гальтон, то, что ее предмет — наследование интеллекта — не надуманный, а реально существующий.

Рождение и закат евгеники

В 1869 году выходит в свет обещанная им в статье в Macmillan's Magazine «будущая книга на эту тему». Это уже не научно-популярная публицистика, а вполне научная монография «Hereditary Genius: An Inquiry into its Laws and Consequences» («Наследственный гений: исследование его законов и следствий»). Подробно обсуждать и цитировать ее нет нужды, во всевозможных словарях и энциклопедиях, сотнях научных и популярных статей и книг она разобрана по косточкам, а косточки обсосаны до блеска. К тому же она переведена на русский язык и доступна в интернете любому желающему почитать ее в оригинале. В ней больше 400 страниц, наиболее внятный короткий ее пересказ на русском языке был сделан профессором Санкт-Петербургской духовной академии Василием Болотовым, он тоже доступен в интернете.

Суть же нового исследования Гальтона на более обширном фактическом материале осталась прежней. Существует статистически достоверная корреляция между признанной обществом гениальностью индивидуума и его более или менее близким кровным родством с кем-нибудь из таких же гениев. В новой работе Гальтона добавилась только статистическая оценка частоты рождения гениев, она по Гальтону была не такой уж маленькой: 425 гениев на 1 млн родившихся людей, правда, потом он ее снизил до 238 гениев на 1 млн.

Неудивительно, что идея Гальтона в целенаправленной селекции гениев нашла сторонников среди весьма неглупых людей и, главное, имевших авторитет в британском обществе. Так родилась наука евгеника, было создано евгенической общество, президентом которого стал сын Чарлза Дарвина Леонард, среди его членов были Бернард Шоу и Герберт Уэллс. А когда после кончины Гальтона в 1911 году оказалось, что он завещал на евгенику 45 тыс. фунтов стерлингов, то при Лондонском университете была создана кафедра евгеники, которую возглавил профессор математики, один из создателей биологической статистики Карл Пирсон.

Новая наука евгеника довольно быстро перешагнула Ла-Манш на востоке и Атлантический океан на западе и овладела умами не только творческих личностей, ощущавших в себе призвание исправить человеческий род путем аутбридинга (неродственного скрещивания) кандидатов из списков родословных, но и ученых из новой, только что родившейся науки генетики, причем не каких-то там рядовых генетиков, а тех, кто в дальнейшем стал ее гордостью. Но как раз их открытия, в частности закона Харди—Вайнберга, локализации генов в хромосомах, кроссинговера и рекомбинации, сбили у генетиков волну их евгенического энтузиазма.

К концу 1930-х годов евгеника как наука захирела, и хотя евгенические общества существуют по всему миру до сих пор, это скорее клубы по интересам, чем научные учреждения. А не так давно The Guardian и вовсе объявила Институт Гальтона в Лондоне «прибежищем научных расистов». С учетом нынешних нравов детище сэра Фрэнсиса Гальтона — науку евгенику — могут совсем запретить, во всяком случае формальный повод для этого имеется — международная Конвенция о биомедицине и правах человека 2005 года.

Три источника и три составные части гениальности

Гальтон был не первым и не последним, кто обратил внимание на наследование душевных и умственных свойств человека. Задолго до него народная мудрость сформулировала на этот счет два противоположных мнения: «яблочко от яблоньки недалеко падает» и «на детях гениев природа отдыхает». Что же касается ученых, то за два года до появления в Macmillan's Magazine статьи Гальтона Чезаре Ломброзо опубликовал книгу «Genio e follia» («Гений и безумие»), расширенные ее вариант он издал в 1888 году под названием «L’Uomo di genio» («Гениальный человек»). «Безумие» в заголовке этой книги пропало, но суть теории гениальности Ломброзо не изменилась.

Вопреки сложившему мнению, Ломброзо не считал гениальных людей сумасшедшими в житейском понимании этого слова. Он лишь указал сходство механизма мышления гения и безумца. Самые выдающиеся идеи великих мыслителей «рождаются внезапно и развиваются столь же бессознательно, как и необдуманные поступки помешанных», писал Ломброзо. Кроме этого гениальных и сумасшедших деятелей искусства объединяет «охота к перемене мест», желание постоянно переезжать, часто менять профессии и специальности. Также Ломброзо приписывал сумасшедшим и гениям болезненную впечатлительность, одинаковую, хоть и разнонаправленную оригинальность мышления, грандиозность творческих идей, развитую интуицию, повышенную чувственность и тому подобные сходные особенности психики.

Также понятно, что Ломброзо не мог не сравнить характер наследования сумасшествия и гениальности, но тут он обнаружил бросавшиеся в глаза отличия. Как он писал, безумие передается по наследству, усиливаясь с каждым поколением, тогда как гениальность почти всегда исчезает вместе с гением. Гениальность зачастую передается потомкам мужского пола, а безумие признает равенство полов. Последователи Ломброзо оказались более категоричными «генетиками». Ученик Ломброзо Макс Нордау не сомневался, что гении ненормальны с точки зрения психиатрии, а Ницше, Толстой, Вагнер и Верлен — «помешанные в буквальном смысле этого слова».

Следующее, третье по счету после Ломброзо поколение ученых, развивающих его тезис о сходстве помешательства и гениальности, оперировало уже методами психоанализа. Типичный представитель этого поколения Альфред Адлер, который объяснял гениальность врожденной физической или психологической неполноценностью ребенка. Ощущение неполноценности и обида на вся и всех, а затем попытки «избавиться от чувства неполноценности, чтобы найти чувство превосходства» приводили такого ребенка к бессознательной дилемме. «В благоприятном случае развивается неутолимая жажда знаний и вырастает вундеркинд, в неблагоприятном случае просыпаются преступные наклонности» — эта версия и подобные ей потом получили общее название «теорий дегенерации», которые расценивали творчество гениев исключительно как результат их болезней и патологий.

Эфроимсон в своей книге «Гениальность и генетика», которая была опубликована только после его смерти, приводит примеры такой «дегенеративной» классификации гениев: «подагрического типа» (преимущественно мрачные, нежизнерадостные личности, достижения которых являются «результатом жертвенного посвящения себя цели»), «гипоманиакально-депрессивного типа» (корни их огромной продуктивности — в настроении: «приподнятом, эйфорическом и даже экзальтированном»). Кроме этого, с гениальностью коррелируют орфанные наследственные болезни — синдромы Марфана и Морриса, которые увеличивают вероятность наличия у больного наследственной одаренности высокого уровня.

Если же подвести итог разновидностям теорий об истоках гениальности, то их три. Первая разновидность — теория «божьего дара», и что-либо объяснять здесь нет смысла, это просто лотерея или награждение / наказание свыше избранных. Вторая — теория благоприобретенной гениальности в результате воспитания и обучения, человек рождается tabula rasa, а остальное — результат внешних обстоятельств. Третья — генетика гениальности с «геном гениальности» или совокупностью генов и их экспрессией при тех или иных внутренних и внешних обстоятельствах.

Неуместная гениальность

Что касается генетиков, то, как уже сказано, почти век назад они остыли к этой разновидности генетики и в том, что касается человека, сконцентрировались на исправлении его генетических болезней, достигнув в этом заметного успеха, особенно в последние годы, когда у них появился эффективный инструмент генной хирургии. А генетика гениальности вся целиком ушла в область социальных и гуманитарных наук, где ее разновидностей сейчас пруд пруди. Достаточно набрать в поисковике два слова «генетика гениальности», и вывалится масса ссылок на научные, популярные и прочие источники, в которых при ближайшем рассмотрении никакой генетики нет и в помине, зато есть масса философских, психологических, культурологических, социальных и даже экономических теорий.

Типичный пример — работы английского профессора Ричарда Линна по различиям расового и национального интеллекта. Еще в 1970-е годы такие работы были весьма популярны в социологии. В частности, американские ученые провели анализ IQ жителей 50 американских штатов, и выяснилось, что показатели IQ выше на севере, чем на юге страны. Самым высоким IQ обладали жители Массачусетса (104,3), Нью-Гемпшира (104,2) и Вермонта (103,8), а самым низким — жители Миссисипи (94,2), Алабамы (95,7) и Калифорнии (95,5). Причина, по мнении исследователей, была в доле черного и латиноамериканского населения, представители которого в среднем имели, по данным тех же ученых, более низкий по сравнению с белыми IQ (85, 89 и 100 соответственно).

В последние годы подобные исследования если и проводятся, то по понятным причинам не публикуются. Профессор же Линн по-прежнему их проводит и публикует. Более того, в своей сравнительно недавней работе «Интеллект и экономическое развитие» он подводит под это теоретическую базу. «Для рас и наций, которые формировались в жестких условиях борьбы за выживание,— пишет Ричард Линн,— независимый неконформный креативный гений был бы помехой для выживания группы, и, видимо, поэтому гены, отвечающие за такое поведение, подверглись сокращению».

За такую генетику гениальности его уже лишили в позапрошлом году звания почетного профессора. Правда, бывшему профессору Линну сейчас 91 год, и хочется надеяться, что он несильно расстраивается по этому поводу. Но сам этот факт наглядно характеризует научный климат в современной генетике гениальности.

Ася Петухова