протокол
Вчера в Кремле был подписан протокол о переговорах России и Евросоюза о присоединении нашей страны к ВТО. Европа больше не возражает, чтобы Россия стала членом Всемирной торговой организации. Между тем это событие стало неожиданностью даже для его главных участников, которые признались специальному корреспонденту Ъ АНДРЕЮ Ъ-КОЛЕСНИКОВУ, что мечтали о нем все последние шесть лет.
Встреча руководства Евросоюза с президентом России Владимиром Путиным началась утром в Екатерининском зале Кремля. ЕС был представлен председателем, премьер-министром Ирландии Берти Ахерном, а также председателем Еврокомиссии Романо Проди. За круглым столом Екатерининского зала сидели кроме них едва ли не все высшие чиновники ЕС. В общем, это были люди, принимающие решения.
На российской стороне с этим тоже было все в порядке. Делегацию возглавлял президент Владимир Путин.
От имени ЕС первым выступил господин Ахерн. Я, стоя у второго ряда кресел, которые занимали помощники тех, кто сидел за столом, обратил внимание на то, как одна дама из ЕС листает текст его доклада на английском языке. Так как я стоял у нее за спиной, мне был очень хорошо виден этот текст. Речь ирландского премьера до буквы совпадала с текстом. Бросались в глаза огромные буквы в тексте: "GROZNEE" и "KADERROV". Через минуту господин Ахерн выразил соболезнование всем родственникам погибших во время теракта 9 мая в Чечне.
Потом слово получил председатель Еврокомиссии Романо Проди. Дама, сидящая впереди меня, открыла текст его речи. Но в этом тексте не было слов, которые господин Проди предпочел произнести в самом начале. Он сказал, что вот у ирландского премьер-министра это первый такой саммит, а для него, Романо Проди, он последний. Скоро перевыборы в Европарламент, после которых Еврокомиссию возглавит другой человек.
Затем господин Проди сравнил Россию и ЕС с водкой и икрой. На прошлом саммите в Риме он уже использовал это сравнение. Но, наверное, ему показалось, что эту очень смешную шутку никто не понял, и он решил повторить ее. Правда, на этот раз, чтобы все уж точно засмеялись, он добавил, что не знает, кто икра, а кто водка. Никто из членов российской делегации все равно не засмеялся, хотя бы из вежливости.
Я снова машинально заглянул в текст доклада. В нем ни слова не было ни про водку, ни про икру. И тут я увидел в докладе слова, чрезвычайно заинтересовавшие меня. Речь снова шла о Чечне. Только никто никому уже не выражал соболезнования. Речь шла том, что в Чеченской республике до сих пор нарушаются свободы и права человека и что ЕС пристально следит за этой проблемой и придает ей особое значение.
Господин Проди вот-вот должен был прочитать этот непростой абзац, и я уже сосредоточил все свое внимание на лице Владимира Путина. На этом лице, я предполагал, отразится вся гамма переживаний по этому поводу.
Время шло, а господин Проди все не мог добраться до интересного абзаца. Наконец, дама, сидящая впереди меня, перелистнула страницу. Я понял, что председатель Еврокомиссии просто взял и пропустил этот абзац. Он уже говорил про достижения России и ЕС в области калининградского транзита и о защите русскоязычных меньшинств в странах Балтии. Эти абзацы, я посмотрел, были воспроизведены точно по тексту.
Происшедшее произвело лично на меня сильное впечатление. Я только в этот момент понял, как бережно Романо Проди относится к Владимиру Путину. Он не желает расстраивать его напоминанием о Чечне и готов изъять это напоминание даже из доклада, явно согласованного с чиновниками всех инстанций в Брюсселе. Вряд ли какая-нибудь другая деталь может дать больше пищи для ума при размышлениях на эту тему.
После этого Екатерининский зал вместе с журналистами покинули министр экономического развития и торговли Герман Греф и его коллега по переговорам с ЕС в связи со вступлением России в ВТО, комиссар ЕС по торговле Паскаль Лами.
— Господа Греф и Лами уходят заниматься конкретными делами,— прокомментировал господин Путин,— в отличие от нас, которые будут тут вести общие разговоры.
Все ждали, чем закончатся переговоры господ Грефа и Лами. Всем было известно только, что они продолжались всю прошлую ночь.
Говорили, что ЕС как будто бы почти готов снять свой газовый ультиматум из нескольких пунктов, главным из которых является либерализация "Газпрома". Но мало кто верил, что в этот приезд еэсовских чиновников удастся договориться до конкретных протоколов.
Через три часа в Малахитовом зале Кремля должна была начаться пресс-конференция Владимира Путина, Романо Проди и Берти Ахерна. Сотрудники протокола попросили не занимать два места в первом ряду. Эти два места оказались рядом с моим, и я даже помогал оберегать их. Так, когда на одно осторожно присел аккуратный немолодой француз, я извинился перед ним и сказал, что тут все занято. Он как-то испуганно вскрикнул, извинился, отошел, но потом вернулся, уже в сопровождении сотрудника протокола, и снова занял свободное место.
— Кто это? — спросил я одного знающего человека, удивившись настойчивости француза.
— Да это... Как его... Лами. Паскаль.
Я понял, для кого предназначалось второе место.
На вопрос, удалось ли договориться о присоединении России к ВТО, господин Лами с готовностью кивнул головой:
— Ну конечно!
Я подумал, что, может, он не понял вопроса:
— То есть больше у Европы нет никаких возражений по этому поводу?
— Абсолютно! — беззаботно воскликнул еврокомиссар.
— И когда вы закончили говорить об этом?
Он посмотрел на часы:
— Да только в час дня, представляете?!
— Но сложности ведь казались непреодолимыми. Вы сами на это намекали. Вы, говорят, и есть автор газового ультиматума.
Я бы не сказал, что господину Лами понравился вопрос.
— Мы подвинулись, вы подвинулись... Все подвинулись.
— А кто больше?
Рассеянная улыбка человека, сделавшего свое маленькое, но такое важное дело, окончательно стерлась с его лица:
— Я не тот судья, который может говорить о таких вещах. Мы много работали.
— Устали?
Он кивнул (устало).
Тут и подошел и сел на стул его коллега.
— Герман Оскарович,— спросил я министра экономического развития и торговли,— говорят, газового ультиматума больше не существует.
— Кто говорит? — недовольно поморщился Герман Греф.
— Вот он,— я кивнул на господина Лами.
— Он? — удивился господин Греф.— Ну да, не существует.
— Это же победа!
— Шесть лет к ней шли! — прорвало наконец министра.— До сегодняшнего дня не верили!
— Сколько процентов еще утром давали? 50 на 50?
— 50 на 50 — это раньше. После переговоров в Париже уже побольше.
— 70 на 30?
— Ну да, примерно.
— И как же удалось снять претензии?
— Хотите секрет открою? — нагнулся к самому моему уху господин Греф.
Я даже не сказал, что хочу, а просто кивнул — в горле пересохло.
— Мы им говорим: мы хорошие люди, вы хорошие люди. Неужели не договоримся? Вот и договорились.
Можно было бы написать, что я, конечно, с самого начала чувствовал подвох.
— Чтобы убедить их, нужны же были серьезные аргументы,— произнес я вместо этого.
— А вы считаете, что мы несерьезные люди? — с тревогой спросил Герман Греф.
— Я считаю, что у серьезных людей должны быть серьезные аргументы,— повторил я.
— А кто вам сказал, что их не было?
Такой разговор мог продолжаться сколько угодно, и я спросил:
— Есть мнение, что еэсовцы попытаются разменять газовый ультиматум на подписание Россией Киотского протокола.
— Да нет,— Герман Греф с таким недоумением пожал плечами, что я понял: попытались.
— А что же тогда произошло?
Все-таки хотелось услышать его версию.
— Они же разумные люди,— объяснил Герман Греф.— Они глубоко проникли в наши проблемы. Очень глубоко. На самом деле они же все понимают. Я должен вам сказать, что мы получали удовольствие от общения друг с другом.
— Поэтому переговоры продолжались шесть лет? Все просто получали удовольствие?
Господин Греф засмеялся этому объяснению, которое пока выглядело самым правдоподобным.
— Так, значит, ни одного пункта газового ультиматума больше нет? — уточнил я.
Он что-то посчитал в уме:
— Нет, больше ни одного.
— В том числе и либерализации "Газпрома"?
— Нет, не будет пока. Мы идем, конечно, на некоторые уступки. Сказали, что будем повышать внутренние цены на газ. Но не выше тех, которые заложены в нашей энергостратегии. Так что уступка ли это? Знаете, сколько мы бились за это?
Господин Греф отчего-то заговорил наконец серьезно.
— Посмотрите, вон Медведков и Мадлен стоят. Они вообще две последние ночи не спали.
Я посмотрел на подчиненного Германа Грефа Максима Медведкова и переговорщицу от ЕС Мадлен Туининга. При всем уважении: действительно не спали.
— А вы?
— Я нормально. Я вообще не устаю.
— Кстати, вы знаете,— с оживлением спросил Герман Греф,— что социологическая служба Юрия Левады провела опрос, и 50% россиян уже одобрительно относятся к присоединению к ВТО? И только 25% — отрицательно?! То есть ВТО перестало быть страшилкой!
Давая возможность насладиться этой информацией, господин Греф достал из кармана мобильный телефон, засунул в ухо наушник и прибавил громкости. Даже мне стала хорошо слышна энергичная музыка. Господин Греф покачивал в такт ей ногой, да и сам едва заметно раскачивался от удовольствия. Ему нравилось происходящее с ним.
Через минуту он, впрочем, решил, что это удовольствие надо с кем-то разделить. Он вытащил наушник, повернулся к господину Лами и, заручившись его кивком (правда, слегка недоуменным), засунул наушник уже ему в ухо. Еще через мгновение уже Паскаль Лами точно так же покачивал ногой, да и сам раскачивался, честно говоря, тоже.
Могли ли эти люди о чем-то не договориться?
Герман Греф в ответ на следующий мой вопрос тем временем рассказал, что он и Паскаль Лами через несколько минут подпишут протокол о завершении переговоров с ЕС по вопросу о присоединении России к ВТО.
— Протокол подпишем мы с Лами, и это будет политическая декларация. Только политическая, но это много, ведь моральные обязательства много значат,— более или менее уверенно сказал он.
Все так и случилось. Через несколько минут протокол был подписан. За спинами Германа Грефа и Паскаля Лами могучей кучкой стояли Владимир Путин, Романо Проди и Берти Ахерн. Эта композиция должна была убедить всех, что моральные обязательства и правда много значат в жизни людей.
Владимир Путин рассказал, что на подписание удалось выйти через диалог. Берти Ахерн уточнил, что это шаг к открытию рынков. Романо Проди напомнил, что это последний для него саммит. Видимо, он хотел запомниться человеком, который не только расширил ЕС, но и присоединил Россию к ВТО.
— Это сделка,— сказал он,— это компромисс. Обе стороны уступили.
В чем же уступила Россия, хотелось все-таки понять? В том, что согласилась повышать внутренние цены на газ? Но ведь не выше же тех цен, что заложены в энергостратегии. Тогда что? Итальянский журналист спросил, какую роль в происшедшем сыграла все-таки проблема Киотского протокола. Владимир Путин объяснил, что подписанный только что протокол не связан с Киотским. Другое дело, что ЕС пошел навстречу в вопросе присоединения к ВТО. И Россия теперь тоже будет идти навстречу в вопросе подписания Киотского протокола.
То есть получается, что все-таки разменяли один протокол на другой. Ну так ведь получается.
Журналист The Financial Times спросил председателя ЕС, разочарован ли он, что Россия не согласилась ни подписать прямо сейчас Киотский протокол, ни либерализовать "Газпром". Кроме того, он спросил господина Путина, какой сигнал тот отправляет тем, кто следит за делом ЮКОСа, и куда президент России предполагает направить акции ЮКОСа, если компания будет национализирована.
Берти Ахерн был по понятным причинам раздражен:
— Давайте не будем перескакивать с одного вопроса на другой. Документ по ВТО — это 400 страниц. Мы хорошо поработали. Мы ни в коем случае не разочарованы. Наоборот.
Впрочем, и очарованным Берти Ахерн явно не выглядел.
Господин Путин ответил на вопрос о ЮКОСе. По его словам, сигнал есть, но направляет его не он, а Генпрокуратура. Сигнал такой: воровать нельзя, независимо от миллиардов на личных и корпоративных счетах, а любой разговор об акциях является давлением на суд.
Пресс-конференцию президент России закончил обращением к председателю Еврокомиссии:
— Романо, большое тебе спасибо!
Действительно, этот человек заслужил искреннюю благодарность Владимира Путина. А если бы российский президент знал, о чем умолчал Романо Проди утром, он бы, я уверен, добавил еще что-нибудь доброе.