Событие недели — "Железный крест" (Cross of Iron, 1977), единственный военный фильм в творчестве Сэма Пеккинпа (1926-1984), одного из самых великих то ли реформаторов, то ли разрушителей жанровых конструкций, одного из самых горьких, разочарованных авторов в истории мирового кино (2 июня, "Первый канал", 1.20, *****). О том, как Пеккинпа работал над сценариями, ходит такая легенда: отправлялся на пару месяцев в Мексику, где снимал для себя одного целый бордель и творил, сочетая приятное с полезным. Внук индейского вождя, выросший среди стариков, помнивших времена "фронтира", границы между "цивилизованными" землями и "дикими" территориями краснокожих, он первым делом свел счеты с мифологией Дикого Запада. Каждый его вестерн, от "Скачек по горной стране" (Ride the High Country, 1962) до "Пэта Гаррета и Билли Кида" (Pat Garrett and Billy the Kid, 1973), вколачивал гвозди в крышку гроба киноромантизма. Сэм Пеккинпа первым показал далекие от стереотипов нравы жестоких и похотливых пионеров, первым декорировал вигвамы подлинными индейскими одеялами, украшенными свастиками, его камера первой страстно вглядывалась в человеческие тела, когда в них попадали пули. Никакого рыцарства, никакой священной миссии первопроходцев, ничего святого вообще. По триллеру он прошелся столь же безжалостно, высмеял стоическую мораль нуара в "Побеге" (The Getaway, 1972), обнаружил под маской интеллектуала оскал зверя в "Соломенных псах" (Straw Dogs, 1972). В 1977 году под его горячую руку попал жанр военных приключений. "Железный крест" вызвал небывалую истерику в СССР. Еще бы: его героем стал гитлеровский унтер Странски, воюющий на Восточном фронте, не ставящий под сомнение необходимость войны и конфликтующий с надменным пруссаком-офицером лишь потому, что тот ради Железного креста готов угробить всех своих солдат. Журналисты возмущенно отмечали, что обросшие, закидывающие "шмайсер" на плечо, как винчестер, наци Пеккинпа напоминали ковбоев. Да и Странски сыграл Джеймс Кобурн, метатель ножей из "Великолепной семерки". Да, вестерн, но вестерн переосмысленный, препарированный Пеккинпа. Бессмысленная, отвратительная, азартная, завораживающая пляска смерти, мужской балет, мужской удел. Где происходит дело — в Техасе, приволжских степях или чикагском подполье — неважно: везде та же грязь, та же кровь, та же самоубийственная удаль. Кстати, Пеккинпа продемонстрировал знание советского кино: впечатляет цитата из "А зори здесь тихие...". "Китайский квартал" (Chinatown, 1974), первый фильм Романа Поланского после гибели его жены от рук банды Мэнсона и последний, снятый им перед бегством из Америки, тоже эксперимент с жанром, на этот раз — нуара (30 мая, НТВ, 23.30, *****). Сначала он кажется стилизацией, не слишком внятной, почти рассыпающейся. Потом обретает определенность античной трагедии и становится очевидным, что Роман Поланский реставрировал не букву, но дух черной классики. Как водится в нуаре, героя, жалкого частного детектива Гиттиса, специализирующегося на разводах, обманом втягивают в глобальную махинацию. Всего лишь просят убедиться в неверности мужчины, за жену которого выдает себя клиентка Гиттиса. Коготок увяз, всей птичке пропасть. В мире неопределенности, лжи, шантажа, скелетов в шкафу все не те, кем кажутся. Гиттис погружается в ад коррупции и инцеста. В измученном жарой Сан-Франциско 1937 года земельные магнаты ведут войну за воду, а благородный старый магнат, сыгранный великим режиссером, певцом безнадежного дела Джоном Хьюстоном, совсем не по-отечески любит свою дочь. В антологии криминального жанра вошли две сцены из фильма. В первой из них наемники "уговаривают" Гиттиса не совать нос куда не следует, кромсая ему лицо ножами: Джек Николсон столь самоотверженно отнесся к роли, что и взаправду расстался с кусочком носа. Во второй, финальной, инцестуальная связь взрывается кровавым катарсисом на ночной улице: над трупом своей дочери-любовницы магнат трогательно утешает свою внучку-дочь. Примечательно, что финал вызвал конфликт между режиссером и сценаристом: тот настаивал на более благополучной развязке, но Поланский отстоял свое. По сравнению с "Китайским кварталом" "Толкачи" (Clockers, 1995) Спайка Ли кажутся тяжеловесными и неоправданно затянутыми (29 мая, "Первый канал", 1.30, ***). Пластический дар режиссера и его неподдельная страстность часто вступают в конфликт с желанием дидактически объяснить миру проблемы афро-американских гетто. Вот и в "Толкачах" умудренный полицейский, сыгранный великим Харви Кейтелем, тратит слишком много времени, чтобы постичь резоны, вынудившие молодого парня взять на себя ответственность за убийство. Гораздо забавнее фигура местного крестного отца, то играющего в паровозики, то поглощающего целебные для его язвы желудка средства. На таком мрачноватом фоне выигрышно смотрится фильм классиков итальянского кино 1960-х годов Паоло и Витторио Тавиани "С добрым утром, Вавилон" (Good Morning Babilonia, 1987) (28 мая, "Культура", 21.55, ***). Остыв от левоэкстремистской лихорадки 1970-х годов, братья сняли очень внятный, солнечный, спокойный, быть может, чересчур классицистический фильм. Его герои, сыновья реставратора соборов, в 1913 году ради спасения семейной фирмы решили попытать счастья в Америке. Им везет: их мастерство привлекает внимание основоположника кинограмматики Дэвида Уорка Гриффита. По версии Тавиани, именно итальянские мастеровые построили феерические декорации древнего Вавилона для его "Нетерпимости" (Intolerence, 1916) и стали американцами. Но именно их новая родина отправит их на гибель на фронтах Первой мировой войны. Прискорбно, но печаль братьев Тавиани, в лучшем случае, светла, в худшем — это вообще не печаль, а грамотная оркестровка зрительских эмоций.
Михаил Трофименков