Мариинский театр пригласил Алексея Ратманского реконструировать «Дочь фараона» — первый полнометражный балет Мариуса Петипа, поставленный в Петербурге без малого 160 лет назад. Об итогах месяца репетиций, о предстоящем спектакле в Большом театре и работе в условиях карантина Алексей Ратманский, резидент-хореограф Американского балетного театра (ABT), рассказал Татьяне Кузнецовой.
Фото: Михаил Вильчук / Мариинский театр
Фото: Михаил Вильчук / Мариинский театр
Фото: Михаил Вильчук / Мариинский театр
— «Дочь фараона» — первый многоактный балет Петипа, 1862 год. Неужели от него сохранилось так много, что его можно восстановить?
— «Дочь фараона» была в репертуаре до конца 1920-х, больше 65 лет. В начале 1900-х режиссер Николай Сергеев записал ее по системе Степанова. Конечно, его запись отличается от первоначальной версии — в старых нотах и репетиторах не все совпадает с нотацией. Но мы ставим то, что записано Сергеевым.
— Записан практически весь балет?
— Да, запись приблизительно такая же, как «Лебединое», «Спящая красавица», «Жизель» или «Арлекинада». Они все имеют небольшие лакуны, но основные танцы и география перемещений записаны хорошо, а мизансцены описаны словами. Не так полно, как «Баядерка» или «Пробуждение Флоры», но в общем читаемо.
— То есть вашей собственной хореографии в «Дочери» будет меньше, чем в московском «Корсаре»?
— Пока трудно ответить на этот вопрос. Мы с Татьяной (Ратманской.— “Ъ”) реконструируем то, что записано Сергеевым. Сделали почти все основные танцевальные куски Петипа: сцену охоты, па д'аксьон 2-го акта, «Рыбацкую хижину», танцы рек и всю сцену «На дне Нила», гран па с кроталами. Посмотрим, что получилось, и дальше будем от этого плясать.
— То есть трехактный балет вы поставите всего за месяц?
— Только танцы, без переходов и мизансцен. Но Мариинский театр — одно из райских мест в мире балета. Дисциплина в зале просто замечательная. При этом артисты танцуют спектакли каждый день. Второй труппы, которая так много работает, в мире нет.
— А зачем вообще восстанавливать балет про то, как английский лорд во сне влюбился в египетскую мумию?
— Мне это страшно интересно: расшифровывать движения, находить в архивах, в нотах, в рецензиях разные детали. Склеивать старинную вазу из кусочков — очень увлекательное занятие.
— Сюжет будет тот же, что и в Большом театре, в постановке Пьера Лакотта?
— Начну с того, что я обожаю «Дочь фараона» Лакотта и, когда работал в Москве, смотрел этот спектакль с огромным удовольствием — такая россыпь драгоценностей! Но это хореография самого Лакотта, хотя там есть несколько старинных фрагментов. В Мариинском спектакль будет совсем другой, и стиль танцев тоже. Но сюжетная канва, конечно, та же.
— Кстати, о стиле. В великолепной «Спящей красавице» Сергея Вихарева 1999 года единственное, что резало глаз на фоне тщательно воспроизведенной старины, это стиль танца: артисты Мариинки исполняли хореографию так, как привыкли, как их учили в советской балетной школе. В ваших западных реконструкциях танцуют совсем иначе, «под старину». Будете ли вы добиваться этого в Петербурге?
— В великолепной «Спящей» Сергея Вихарева мне лично резало глаз другое: соединение старинного оформления и советского текста 1950-х годов у солистов. У нас текст старый, но артисты, разумеется, современные, которые со своей современной школой пытаются исполнить то, что записано в нотациях. Больше ничего про стиль мы не знаем. То, как танцуют в старых фильмах, совсем не то, к чему мы стремимся.
— Могу конкретизировать. Будут ли в вашей «Дочери», как в старинной классике, которую вы ставили на Западе, сниженные ноги в адажио, прыжки с подогнутыми коленями, шене на полупальцах с головой, повернутой в зал?
— Записано ли это в нотации — вот так я бы переформулировал ваш вопрос. В записях есть шене на полупальцах, но есть и на пальцах, есть пируэты, их довольно много, почти нет адажио — в основном партнеры танцуют рядышком друг с другом. Высоких ног… знаете, выше 90 градусов система Степанова не фиксирует. И если где-то нога естественно идет повыше, я это не пресекаю. Но, конечно, вы не увидите шпагатов. Кстати, шене на полупальцах и точка в зал — это часть текста балетов Баланчина. Это была привычная координация, которой он пользовался.
— Конечно, когда он уезжал из России в 1924 году, танцевали по-другому, и в школе по-другому учили: Ваганова еще не отточила свою методику… А чем объясняется такой разрыв между постановочным периодом и премьерой, которая будет только в декабре?
— Обилием декораций, костюмов и обилием материала. Художник — Роберт Пердзиола, который делал «Жизель» в Большом театре,— человек с большими знаниями и тонким чувством стиля, я очень рад, что нашел его для этих исторических спектаклей. Это будет его интерпретация старинных эскизов нескольких версий «Дочери фараона». Они сохранились в Театральном музее в Петербурге, в театральной библиотеке.
— Завтра на Новой сцене Большого театра в продюсерском проекте «Postscript» примы и премьеры Большого исполнят не известные нам балеты самых знаменитых авторов наших дней — Уэйна Макгрегора, Сиди Ларби Шеркауи, Соль Леон-Пола Лайтфута. В программе и ваши «Воспоминания о дорогом месте». Расскажите об этой постановке.
— Этот балет был поставлен в Амстердаме в 2012 году по заказу Национального балета Нидерландов. Он длится 14–15 минут, четыре исполнителя, музыка Чайковского в оркестровке Глазунова.
— Судя по названию, это любовная история?
— Это эмоциональная история. И даже не совсем история, а просто танец для четверых. Но артисты должны за короткое время показать всю гамму чувств, как в большом балете. Как в дневниках Чайковского. Когда он был в Нью-Йорке на открытии Карнеги-холл, он каждый вечер писал: «Я плакал… я был расстроен, рыдал… мне так одиноко…»
— Это что, ностальгия?
— Нет, это способность глубоко и бурно чувствовать любые события, какие только ни происходят вокруг. В моем балете отношения между четырьмя безымянными персонажами тоже достаточно напряженные.
— И кто будет танцевать эти напряженные отношения в Большом?
— Ольга Смирнова, Катя Крысанова, Артемий Беляков, Якопо Тисси. В другом составе Настя Сташкевич, Слава Лопатин, Настя Денисова и Артур Мкртчян — я их всех очень люблю.
— Вы с ними не репетировали?
— Балет им поставила Настя Яценко, я ей полностью доверяю. Они выучили текст. А сейчас мы работаем дистанционно. Конечно, это суррогат, такие репетиции никогда не заменят настоящих. В зале плечом поведешь — артисты уже понимают. Через экран это не получается. К тому же в Zoom небольшое запоздание звука. В разговоре не слышно, но при соединении движения с музыкой это большая помеха. И все равно дистанционные репетиции нужны — они позволяют отделывать детали, обсуждать подтексты.
— Ставили ли вы новые балеты дистанционно? Во время пандемии?
— Один раз — для вечера памяти Майи Плисецкой. Для Дианы Вишневой и Дениса Савина по просьбе Родиона Константиновича Щедрина. Это было очень трудно. Слава богу, сейчас все немного нормализуется. В Америке театры собираются открыть осенью, и эти планы с каждым днем выглядят все более реальными.
— А в ABT вы что-нибудь ставили в период пандемии?
— Да вроде нет… А! Был небольшой балет на 15 минут под названием «Bernstein in the bubble» — буквально «Бернстайн в пузыре». «Пузырь» — это когда группа артистов и хореограф проходят тесты, поселяются в каком-то уединенном месте и репетируют там без всяких контактов с внешним миром. У нас был такой bubble севернее Нью-Йорка — отель на берегу озера. Мы там прожили три недели, поставили спектакль на музыку дивертисмента Бернстайна для оркестра. Его показали онлайн, но, сейчас он, по-моему, уже недоступен.
— А остальная труппа ABT что делала? Были ли в ней сокращения штата?
— Нет. Какое-то время платили меньше. Но труппа сохранилась. А этот bubble был не единственный. Другая группа артистов готовила спектакль в Калифорнии, его тоже записали на видео и показали онлайн, они даже перед зрителями выступили. Еще были мастерские, где артисты сами ставили хореографию. Это тоже профессионально снимали и тоже показывали — по-моему, каждый понедельник в прошлом месяце. Так что работа — маленькая работа — но велась постоянно.
— Удалось ли найти таланты среди этих молодых хореографов?
— Сейчас даже те, кто пробует в первый раз, ставят весьма профессионально. Потому что все перетанцевали очень много и многих. Они понимают, как сложить движения, у них нет зажима. Темы, которые сейчас в топе дня, активно используются хореографами — и мужские дуэты, и все что угодно.
— Одна из таких тем — борьба за нравственность. Жертвой огульных обвинений в домогательствах стал 35-летний Лиам Скарлетт: востребованный талантливый хореограф был фактически отлучен от профессии и покончил с собой. После его гибели вы — единственный на Западе — опубликовали в Facebook мощный текст, фактически призывающий прекратить травлю. Это не отразилось на вашем собственном положении в США?
— Ничего не могу сказать по этому поводу.
— Как вы думаете, когда закончится эта оголтелая кампания, закончится ли она вообще и чем она вызвана?
— Татьяна, это тема, которую я бы не стал сейчас обсуждать. Понимаете, жизнь меняется, каждое поколение сдвигает приоритеты, и то, что казалось нормой 50 лет назад, сегодня считается немыслимым. Это философия, диалектика, я в этом не очень силен, такова жизнь, такие сейчас нравы. Но, конечно, смерть Лиама была шоком для всего балетного мира.
— Сменим тему. Вы сейчас работаете с артистами Мариинки и Большого. В чем преимущество российских артистов и в чем достоинства иностранных?
— Эту тему мы с вами обсуждаем уже лет 20, нет?
— Но за это время ведь что-то изменилось?
— Могу сказать, что, судя по моей работе над «Жизелью» в Большом и над «Дочерью фараона» в Мариинском, сейчас российские артисты готовы к абсолютно любым задачам. За эти 20 лет произошли очень большие изменения в рабочей этике. Вот, собственно, и все. Просто русская школа действительно дает большие преимущества для исполнения старой классической хореографии. Я не идеализирую русскую школу в теперешнем ее состоянии, но вместе с тем на лучших ее представителей старинная классика ложится как влитая, просто как перчатку они надевают.
— На весну 2022 года Большой театр анонсировал мировую премьеру вашего двухактного балета «Искусство фуги» на музыку Баха. Расскажите о нем.
— Пока совершенно ничем не могу поделиться с вами. Все в процессе.
— Но это будет многолюдный и бессюжетный балет?
— Я придерживаюсь общеизвестного мнения, что бессюжетных балетов в чистом виде не бывает.
— Почему вы выбрали бессюжетного полнометражного Баха именно для Москвы, которая обожает балетные истории, и для Большого театра, в котором так любят актерствовать?
— По-моему, в Москве и танцевать любят. И умеют.