Усадебные страсти
«Сцены из деревенской жизни» на сцене учебного театра ГИТИСа
Выпускники Академии кинематографического и театрального искусства Никиты Михалкова показали спектакль «Сцены из деревенской жизни», возникший из лабораторной работы с режиссером и педагогом Анатолием Васильевым, который в данном случае выступил еще и как драматург, сделав собственную сценическую композицию по пьесе Антона Чехова «Дядя Ваня». Рассказывает Ольга Федянина.
Убрав из чеховской пьесы внешние сюжетные обстоятельства, Анатолий Васильев сосредоточился на дуэтах героев
Фото: Сергей Милицкий, Коммерсантъ
Убрав из чеховской пьесы внешние сюжетные обстоятельства, Анатолий Васильев сосредоточился на дуэтах героев
Фото: Сергей Милицкий, Коммерсантъ
Студенческие спектакли, строго говоря, отдельный, не совсем публичный жанр, у них особые цели и задачи, в центре здесь всегда молодые, как правило неизвестные еще актеры, которым нужно «показаться», обнаружиться как фигуры на театральной карте города или страны. Но не так уж редко в учебных театрах, а иногда даже просто в институтских аудиториях появляются премьеры, на которые нужно успевать, пока они не пропали из афиши. Вот и «Сцены из деревенской жизни» — сценическая композиция по пьесе Чехова «Дядя Ваня», сыгранная выпускниками Академии кинематографического и театрального искусства Никиты Михалкова, камерный студенческий спектакль,— оказались одним из заметных событий смутного пандемического сезона. Никому не в обиду будет сказано, произошло это не в последнюю очередь из-за одного имени на афише.
У режиссера Анатолия Васильева когда-то, и совсем не так уж давно, был и свой театр в центре Москвы, и курс в ГИТИСе, и тогда студенческие работы его учеников естественно перетекали из институтских аудиторий на сцену. Сегодня у Васильева ни театра, ни курса нет, он остается редким драгоценным гастролером московской сцены и как режиссер, и как педагог. Такой педагогической «гастролью» стала лабораторная работа с актерами академии, и этого оказалось достаточно для того, чтобы публика отправилась в филиал учебного театра ГИТИСа (на сцене которого академия играет то ли на временной, то ли на постоянной основе) аж на край Новых Черемушек, отправилась по раскаленной июльской Москве, в которой так иронично отзывается сакраментальная реплика одного из персонажей «Дяди Вани», доктора Астрова: «Должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело». Слова эти, впрочем, как и многие другие реплики из пьесы, в спектакле появятся лишь в виде текстовой проекции на экране.
Фото: Коммерсантъ / Сергей Милицкий
Фото: Коммерсантъ / Сергей Милицкий
Фото: Коммерсантъ / Сергей Милицкий
Фото: Коммерсантъ / Сергей Милицкий
На афише «Сцен» Васильев значится автором литературной и сценической композиции, режиссер-постановщик — актриса и режиссер Мария Шмаевич (она же участвует в спектакле в почти безмолвной роли матери Войницкого, Марии Васильевны). Композиция здесь и есть концепция: Васильев-драматург проделал работу, одновременно и изящную, и наотмашь решительную, он убрал из чеховского сюжета собственно сюжет, оставив обозначенные в подзаголовке спектакля «девять дуэтов о любви». Какие практические обстоятельства, обязательства и отношения связывают деревенских жителей Ивана Войницкого (Максим Григорьев), его племянницу Соню (Христина Полуянова), доктора Астрова (Никита Башков) с «понаехавшими» из совсем другой жизни профессором Серебряковым (Антон Нетбай) и Еленой (Янина Третьякова), спектакль не интересует. Судьба родового имения, которым так исправно управляют Соня и дядя Ваня, их разочарование в бывшем кумире-профессоре, даже нелепые попытки убийства и самоубийства — все это мимо, все не нужно, и если упомянуто, то впроброс, напоминание для тех, кто и так в курсе. Вместо этого на сцене персонажи погружены во всеобъемлющий любовный диалог, историю взаимных и безответных очарований, влечений, отторжений, сомнений, разочарований. Здесь все разделены на пары — случившиеся и неслучившиеся, все влюблены или в тоске по любви, осмысливают ее возможность и невозможность, переживают ее как тоску, как иллюзию, как соблазн и игру самолюбий.
Все это по гамбургскому счету требует от актеров виртуозности, которой у недавних выпускников еще нет и быть не может и по законам которой их судить невозможно и несправедливо. И Васильев-педагог здесь выигрывает по другому счету, чем Васильев-драматург. В спектакле побеждает не отдельное совершенство каждой роли, а безоглядное всеобщее погружение в предложенную игру, тотальность этой игры, не оставляющая места ни для чего другого, как будто бы ничего другого на земле и не существует. Это исчерпывающее, безоглядное «достает» из пьесы Чехова непривычный второй уровень: ее безысходность лишается тоски. Безысходность в «Сценах из деревенской жизни» — это обреченность на любовь, приговоренность к ней, а вовсе не к постылой провинциальной скуке или рутине пошлой жизни. Именно тотальная обреченность на любовь и дает спектаклю его атмосферу, а вовсе не стильные фотопанно с черно-белыми дачно-усадебными мотивами и портретами эпохи, на фоне которых происходит действие. И не знойные итальянские поп-напевы Телегина (Иван Попов) под гитару. И фотографии, и итальянский эстрадный саунд как раз создают не столько атмосферу, сколько странное недоразумение, потому что выглядят как ироничная цитата, напоминающая о фильмах отца-основателя Академии кинематографического и театрального искусства. И внезапно заставляют вспомнить о том, что Никита Михалков и Анатолий Васильев — режиссеры одного поколения. Но если у Михалкова приусадебный невроз — это посмертный крик стилизованного прошлого, то Васильеву все усадьбы этого мира нужны только для того, чтобы оказаться на сцене в настоящем времени, во времени игры и любви.