В Строгановском дворце Русского музея открылась выставка, посвященная 70-летию скульптора Константина Симуна, с 1988 года живущего в США. Константину Симуну удалось невозможное: быть одновременно автором одного из самых официозных памятников 1960-х годов, монумента "Разорванное кольцо" на берегу Ладожского озера, и известнейшим независимым скульптором Ленинграда 1970-1980-х годов.
Константин Симун — скульптор, прежде всего, остроумный, увлекающийся, не концентрирующийся, в отличие от Сидура, на упорном развитии найденного пластического языка. Нравятся смятые пластиковые канистры — появляется триптих "Американская икона" (1998). Задумывается скульптор над сексуальностью стульев — вот вам два стула: один кокетливо сжимает колени, другой — закидывает ногу на ногу. Так же, как с предметами, скульптор играет и с самыми трагическими эпизодами истории: в патетической "духовности", в отличие от Сидура, его не обвинишь. Например, Барби-близнецы, в которых Симун вогнал, как ключи в заводные игрушки, самолетики, — его реакция на 11 сентября. Это своего рода концептуализм: идея памятника, доступная пересказу словами, становится самим памятником. В этом, конечно наряду с традиционным мракобесием ленинградского монументализма, причина того, что главные проекты скульптора не реализованы.
Самый мощный из них, обреченный оставаться проектом по множеству внехудожественных причин, — "Маршал Жуков" (1995): чудовищный кентавр, полутопор, полуколесница победы, бог войны, кровожадный и восхитительный. Не пришелся ко двору и проект памятника Ломоносову (1984), надменному, раздувшемуся, сливающемуся с креслом, в котором восседает. Вообще, человек в его работах неожиданно драматично мутирует, если не в предметы, то в использованный материал, становящийся сюжетом скульптуры. В 1965 году он сложил из кирпичей балтийских матросов: люди — печные трубы. Из кованой меди сварил "Мальчика" и все тех же "Матросов": расползающиеся швы раненого металла пугают не на шутку.
Так же, как с людьми, Константин Симун обходится с предметами, которые "портретирует", переводя в несвойственный им материал. С очень большой натяжкой можно предположить, что изначальный импульс был сродни импульсу, повинуясь которому Михаил Рогинский стал в начале 1960-х годов писать "портреты" стульев и дверей. Кусок мацы становится разломленной наискось керамической плиткой. Клубок веревки — клубком толстой проволоки. Самый известный объект из этого ряда — сделанный из цельного куска стекла "Стакан" (1986), пустой и полный одновременно, воистину вещь в себе, в соответствии с традицией "веселого знания" облекающая метафизическую рефлексию в самую близкую любому русскому человеку форму.
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ