В Санкт-Петербурге проходит седьмой летний фестиваль искусств «Точка доступа», исследующий новые формы и возможности театра. В прошлом году он стал первым, кто, несмотря на локдаун, сумел показать обширную программу в сети. В этот раз спектакли можно смотреть как офлайн, так и онлайн. Несколькими живыми просмотрами насладилась Алла Шендерова.
Симулируя школу, участники перформанса ведут себя как в жизни
Фото: Александр Игнатович
Симулируя школу, участники перформанса ведут себя как в жизни
Фото: Александр Игнатович
За семь лет стало уже традицией, что многие проекты показываются на фестивале впервые, а потом начинают большую гастрольную жизнь. Вторая традиция «Точки доступа» — то, что доступ вам предоставят, но успеть всюду невозможно. Ведь кроме основной и свободной программы есть еще раздел «Проекты наших друзей», лекции и дискуссии. В этот раз следить за происходящим можно и в сети — онлайн дополняет офлайн. Но когда бродишь по прекрасному летнему городу, попадая в знакомые дворцы, наполненные новым содержанием, заставить себя засесть у компьютера сложно.
«Симулятор школы» — перформанс и тотальная инсталляция, оккупировавшая дворец Юсуповой на Литейном. Режиссер Петр Куркин, известный как основатель детского ролевого лагеря «Нить Ариадны», на этот раз работал со сборной командой, основа которой взрослые профессионалы. Из 16 учеников 11 «Б» класса пятеро — школьники, один — только что сдал экзамены, еще один — студент, остальные — артисты. Однако заметить разницу между ними сложно. Их учительница — настоящая учительница литературы, гештальт-психолог и театральный критик Юлия Осеева. Еще есть менторы, похожие на пришельцев.
Все начинается от входа: парадная лестница дворца залита зеленым светом, так что, взглянув на себя в зеркало, сразу понимаешь, что это не ты, а призрачный двойник, которого просят зайти в зал, где среди статуй бродят живые изваяния, предлагающие зрителям (как в любом партиципаторном спектакле, деление тут вполне условно) сесть за парты и побеседовать с клонами. Парты сделаны из прозрачного пластика, внутри — прорезиненные перчатки. Вдев в них руки, касаешься рук сидящего напротив клона. Лепнину дополняют капельницы с физраствором и еще какая-то медтехника — атмосфера, созданная художницей Ариной Слободяник, не оставляет сомнений: мы в далеком космическом будущем. Так что, когда сидящая напротив меня девушка (Валерия Кузьминых) сказала, что вот уже шестой день учится в школе и от меня зависит, сможет ли она из клона превратиться в живого взрослого человека, я уже почти верила, что она клон. Вот только чей? «Любите ли вы вспоминать детство?» — «Нет».— «Часто ли вы вспоминаете школу?» — «Нет». С каждым моим ответом повисала пауза. Наконец веселая, энергичная Лера померкла совсем: на вопрос о любимом фрагменте «Войны и мира» я упомянула «Убийство Верещагина». Урок, который нам предложили посетить через пару минут, был о любви в русской литературе. В классе, куда мы шли, минуя коридор, залитый зловещим лиловым цветом, все уже было по-земному: мятые тетрадки, записки («моя» Валерия кидала их мне: спрашивала, как признаться в любви однокласснику); буллинг, абьюз, остроумие и усталость учительницы. После «космических» залов не оставляло ощущение, что все это — тонко сконструированный симулятор земной жизни. Тем страннее было заметить какие-то собственные черты не у веселой Леры, а у закрытых мальчиков-ботанов, отвечавших урок не по шаблону (чертами, «снятыми» со зрителей, перформеры, оказывается, успели поделиться, пока зрители шли в класс): один даже заговорил о любви в романе Замятина «Мы», перепутал имя героини, и мне страшно хотелось ему подсказать. Потом выяснилось, многие зрители так и делали — подсказывали, вмешивались, подзуживали ребят подраться и лезли в чужие рюкзаки. Самый яркий спектакль, говорят, случился в последний день, когда урок превратился в выпускной экзамен. Впрочем, все рассказывают разное: спектакль неделю игрался трижды в день и еще почти столько же раз обкатывался на «своих», темы уроков были разные. Трудно сказать, как это выдержали перформеры, впрочем, и зрители реагировали по-разному и не сразу: на то он и симулятор, чтобы, однажды внедрившись в сознание, заставлять тебя снова и снова проигрывать одну ситуацию, репетируя ответ обидчику, прорабатывая старые травмы, о которых ты не собирался говорить своему клону, но они все равно обнаружились.
В программе нынешнего фестиваля оказался еще один симулятор — «Центр русской эмиграции», проект москвичей Михаила Мещерякова, Андрея Быкова, Анастасии Мощенко и Егора Татаренко. ЦРЭ — вымышленное ведомство, где дают разрешение на выезд (привет, забытая с советских времен выездная виза) и рассматривают запросы на возвращение. В роскошном здании Екатерининского собрания, что на канале Грибоедова, есть, оказывается, кабинеты, что легко переоборудовать в подобие визового центра. Туда-сюда снуют клерки в белых рубашках и красных галстуках с неясной символикой, подгоняют быстрее заполнить анкету. В самом начале можно выбрать, уезжаешь ты или возвращаешься. Еще не успев подумать, я уже писала, что хочу вернуться из Франции, где прожила десять лет, выйдя за француза, а теперь, овдовев, стремлюсь на родину. Легенду додумывала, начав обходить кабинеты, и в баре, где выбрала коктейль «Полторы комнаты» (одинокое распитие скрашивал голос Бродского в наушниках). Выпив, окончательно поверила, что хочу вернуться. Со стены в упор смотрела Марина Цветаева. Зато Вертинский почти подмигивал. И хотя «Тоска по родине — давно разоблаченная морока», в папке с моим личным делом появилась запись психолога: «Готова к переменам. Необъятная тоска по родине».
У ЦРЭ пока много недочетов — например, отсутствие стали в голосе и гэбэшного блеска в глазах клерков. Но его потенциал явно перевешивает. Кто не хочет, пусть и в игре, осуществить давно задуманное? Или проиграть другую жизнь — ту, вероятность которой представлял много лет? Забавно, что судьбы друг друга в финале решают сами зрители: их группируют тройками, сажают за стол и просят ставить на папках печати «отказать», «разрешить». Само собой, папок с буквами «Уе» куда больше, чем с «Во». Знаю, что кроме меня вернуться на родину решил писатель Дмитрий Быков, посетивший ЦРЭ в другой день. По-моему, ему тоже разрешили.