В Петербурге завершился 29-й фестиваль «Звезды белых ночей», в рамках которого Мариинский театр представил вечер Стравинского, составленный из трех премьер: «веселого представления с пением и музыкой» «Байка про лису, петуха, кота да барана», оперы «Мавра» и балета «Поцелуй феи». Все они поставлены хореографом Максимом Петровым с заметным трудом, но первые два особенно озадачили Татьяну Кузнецову.
«Байка» объясняет, что, несмотря на разногласия, кот — Стравинский и баран — Дягилев были на дружеской ноге
Фото: Наташа Разина / Мариинский театр
«Байка» объясняет, что, несмотря на разногласия, кот — Стравинский и баран — Дягилев были на дружеской ноге
Фото: Наташа Разина / Мариинский театр
Как поясняет программка, все началось с «Мавры». Сошедший со сцены спектакль девятилетней давности пожелал вновь исполнить Валерий Гергиев (впрочем, уже на втором представлении он уступил место за пультом Арсению Шуплякову). Постановку оперы худрук Мариинки поручил хореографу Петрову. Тот, в свою очередь, настоял на постановке балета: «Байку про лису, петуха, кота да барана» в последний раз в этом театре ставил Федор Лопухов в 1927 году, и ее буйное скоморошество показалось тогда чрезмерным — веселье продлилось два представления. Во втором отделении вечера была представлена новая версия «Поцелуя феи» — предыдущая была сделана в 1998 году тогда еще начинающим Алексеем Ратманским и тоже не задержалась надолго.
Новая программа выглядела безупречно. Все произведения — из авангардных 1920-х, их все поставила самый отважный и радикальный автор тех лет — Бронислава Нижинская, премьеры всех спектаклей состоялись в Париже (в антрепризе Дягилева или в труппе Иды Рубинштейн). И даже в те времена, привычные к сценическим эскападам, все они (особенно «Байка» и «Мавра») шокировали непривычностью формы и абсурдистским содержанием, вызвав шквал полярных реакций. За 100 лет всем произведениям нашлось место в академических исследованиях и изданиях, однако радикализм их никуда не делся — сегодня Стравинский все так же ошарашивает изощренной фантазией и художественной свободой.
Максим Петров, напротив, ошарашил скованностью. Похоже, молодой автор, взявший заслуженную «Маску» за камерный балет про личные отношения двух разновозрастных пар, оказался подавлен грандиозностью новых задач и безбрежностью возможностей. Площадное действо, театр абсурда, псевдонародный лубок, гротеск, сатира — любое дуракаваляние явно чуждо интеллигентному постановщику, поглощенному классикой и неоклассикой, как все хореавторы «дома Петипа». Поэтому неудивительно, что в мультижанровых «Байке» и «Мавре» самым слабым оказался балет: все эти школьные tendu и ronde de jambe, па-де-бурре и па-де-баски, assemble и ballonne, туры и пируэты, так и не складывающиеся в связный танец, бесконечно неуместны на фоне почти обэриутского текста и немыслимых созвучий.
Похоже, это понимал и сам постановщик. В «Байке» он организовал симультанное действие на двух уровнях и четырех мини-сценах и предоставил публике возможность выбирать любой из четырех вариантов зрелища. Выбор был труден: в то время как слева на авансцене сдержанные юноши в голубых спорткостюмах проделывали вышеописанные экзерсисы, певцы на втором ярусе, смирно стоя в ряд, азартно выводили свои залихватско-абракадабристые переругивания. Справа вверху показывали лубочный мультфильм, в котором петух отбивается от лисы. А под ним на уровне сцены в золочено-белом салоне выделывали подобия присядок и «ковырялочек» четыре дореволюционных дворника (или половых) в картузах, жилетах, смазных сапогах и белых фартуках. В этом углу постановщик и сосредоточил львиную долю юмора: персонаж, похожий на Стравинского, беззвучно наигрывал на рояле, а некто похожий на Дягилева капризничал — размахивал руками, разбрасывая веером листы «партитуры». Вскоре на плечах упрямого «Дягилева» оказалась голова барана, а у мудрого «Стравинского», соответственно, кота. Петух, из-за которого весь сыр-бор, так и не появился, зато Лиса c меховой мордой, в сарафане и со скалкой в лапе сыграла важную роль — прогнала певцов, завершив многоликую «Байку».
Но не спектакль: Лиса со скалкой, дворники с транзистором, «Дягилев» со «Стравинским», спортивные юноши с примкнувшими к ним девушками в кокошниках всей толпой переехали в «Мавру», объединив таким образом оперу с балетом, но отнюдь не прояснив смысл своего переезда. «Мавра», текст которой Борис Кохно написал по мотивам пушкинского «Домика в Коломне», на сцене Мариинского обернулась имперским балаганом: сценограф Альона Пикалова выстроила фасад петербургского палаццо с двумя лоджиями на втором ярусе. Там, как в кукольном театре, певец и певицы изображали марионеток: все в голубых кринолинах и кокошниках, с лицами, повернутыми в зал, и подчеркнуто деревянными жестами. Статичность поющих были призваны уравновесить балетные люди. Но ни их скудные подтанцовки из кулисы в кулису, ни переодевание бородатых дворников в девиц с кокошниками, ни натужное озорство мизансцены с выпрыгиванием из гроба воинственной Лисы со скалкой, ни деятельная жестикуляция «Стравинского» с «Дягилевым» не оживили этот вымученный оммаж Стравинскому к 50-летней годовщине его смерти. Оживление внесла публика Мариинки, встречавшая Лису со скалкой одобрительным смехом. Вероятно, сочла сатирой на антиковидные меры.