В рамках фестиваля "Музыка Большого Эрмитажа" в Большом дворе Зимнего дворца состоялась музыкальная мистерия на открытом воздухе. АННА ЕРШОВА удивилась, как логично бессмертная повесть Николая Гоголя "Невский проспект" легла на бессмертную музыку Гектора Берлиоза.
Проводить в Большом дворе летние опен-эйры Эрмитажная академия музыки начала с прошлого года. И начало вряд ли можно было назвать удачным: тогда нещадно "фонили" микрофоны, а слушать грохот колонок удобнее всего было с противоположной стороны дворика. На сей раз организаторы добились хорошего звука, нашли оригинальную идею и пригласили знаменитость — Сергея Маковецкого. Осталось поработать над обустройством "концертной площадки": сделать так, чтобы каблучки зрительниц не вязли в зелененьком ватине, набросанном на булыжный "пол", куда-нибудь запереть ободранную дворцовую шавку, а пивную палатку перенести к Московскому вокзалу.
Идея автора мистерии Сергея Евтушенко заключалась в том, что история влюбленного художника из "Невского проспекта", начавшего применять опиум для того, чтобы грезить о любимой, чем-то похожа на страдания музыканта из "Фантастической симфонии" Берлиоза, опиумом накачавшегося изначально. В обоих сюжетах — пламенная несчастная любовь, сумятица страсти, сны и грезы, мрак действительности. Знаменитая "тема любимой" Берлиоза сразу же удачно попала на "ту барыню, у которой вы изволили быть", обозначив рецепт увязки двух произведений. У Гоголя: "Боже, какой сон! Зачем надо было просыпаться!", у Берлиоза — нежные рассветные звуки адажио и вновь мечта забыться. У Гоголя: "Далее, далее! Скорее проходите мимо! Он лжет, этот Невский проспект!", у Берлиоза — козлиные, приплясывающие нотки в той же мелодии любимой в пятой части симфонии, "Сне в ночь шабаша".
Сергей Маковецкий начал читать, еще не дойдя до микрофона, так что слушателем, не помнившим наизусть начало повести, первые пять минут казалось, что народный артист для разогрева рассказывает пришедшую в голову байку. И на протяжении всего действа он успешно играл в естественность. Рассказывал историю гоголевского художника запросто, будто друзьям на кухне. Без смущения запинался, выкурил две сигареты, прохаживался "руки в брюки", одним словом, выдержал спектакль без единой нотки пафоса. Маэстро Михаил Сенкевич, подпуская где надо лирики или экспрессии, придерживал звук Оркестра Государственного Эрмитажа до уровня фона. Босые мальчики и девочки из миманса в "экологических" белых нарядах и цилиндрах бесшумно и ненавязчиво передвигали графические планшеты на колесиках. Музыкальные сюжеты симфонии так естественно вторили страданиям гоголевского героя, будто Берлиоз написал музыкальный роман на либретто Гоголя.
Идея опен-эйров в центре города роскошна сама по себе: так приятно летним вечером посидеть на открытом воздухе, внимая ненавязчивому действу. Крики стрижей на самой пронзительно-нежной ноте вступают как по взмаху дирижерской палочки. Бой часов с Петропавловки подчеркивает особенно торжественный момент. А в минуты высшей созерцательности можно поднять глаза на плывущее облачко. Усталый зритель не взволнуется душевно, не озаботится новой проблемой, не задумается над сверхновыми формами искусства, а мирно проведет досуг, быть может, даже испытав катарсис.