Как сделать из города машину счастья

«Город Солнца» Томмазо Кампанеллы принадлежит к числу самых известных утопий, что странно в силу экзотического характера этого сочинения. Есть утопии, определившие развитие мысли или реальность социального устройства,— труд Кампанеллы к ним если и относится, то скорее как назидательный пример неправедности власти. Кампанелла провел в тюрьме больше 30 лет и пережил ужасающие пытки. Его пытали на дыбе непрерывно в течение 36 часов — он симулировал сумасшествие, следователи пытались заставить его в этом признаться. В юридических терминах трудно ответить на вопрос, за что он так страдал, и получается, что он страдал за утопию.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Кампанелла был арестован в 1599 году по доносу за подготовку заговора в Стило в Калабрии с целью освобождения от власти испанской короны и превращения города в центр мирового господства. Это очень маленький городок и очень маленький заговор. С позиций практической политики при таком замысле симулировать безумие нужды нет — все и так налицо. В заговоре участвовали несколько монахов-доминиканцев, за пределы этого кружка он не вышел. Монахи из маленького монастыря были далеки от калабрийского народа, и, хотя недалеко от берегов Калабрии в момент заговора проплывало несколько турецких военных кораблей, найти какие-либо связи между этим обстоятельством и заговором и представить Кампанеллу иноагентом следствию не удалось. Участники в показаниях под пытками называли его новым мессией, пришедшим вместо Христа, или новым государем, пришедшим вместо испанского императора; максимум, в чем их можно было обвинить,— это в произнесении речей друг перед другом. Что касается его собственных замыслов, то историки предполагают, что он собирался как раз построить в Калабрии Город Солнца, но трактат был написан позднее и на следствии об этом речь не шла. Проповедь, прозвучавшая из тюрьмы из уст беззаконно, бессмысленно и жестоко осужденного, обретает, как мы знаем, силу нравственного закона независимо от ее содержания — ровно это и произошло с «Городом Солнца».

Нужно, впрочем, заметить, что «Город Солнца» очень известен, остальное творчество Кампанеллы известно мало — а это человек невероятно одаренный. Это теолог, философ, публицист, политик, маг, драматург, по современным оценкам — один из крупнейших поэтов барокко. Русский итальянист Николай Всеволодович Котрелев писал о его поэзии: «И латинский его стиль, и итальянский отличаются дерзким — и не понятым в его время — пренебрежением к школьным нормам подражания древним. Это позволило Кампанелле вылепить свое слово в необычном для той эпохи соответствии с каждым поворотом яростной мысли».

Увы, заточение изолировало Кампанеллу от развития современной ему науки и культуры, он был ограничен в круге книг столетней давности, и для Европы 1630-х, когда он вышел из тюрьмы, оказался анахронизмом. Декарт отказался с ним встречаться, Марен Мерсенн, более общительный французский математик, оставил о нем следующий отзыв: «Я видел почтенного отца Кампанеллу. Я понял, что в науках он ничему не может нас научить. Мне говорили, что он очень сведущ в музыке, но, задав ему несколько вопросов, я обнаружил, что он не знает даже, что такое октава. Впрочем, у него отменная память и живое воображение». Инквизиции, узником которой он был, более или менее удалось погубить этот ум и талант для науки — он думал теми инструментами, которые запомнил в юности. Но в XIX веке он пригодился делу революции.

Карл Каутский, виднейший проповедник марксизма, в своей не особенно глубокой книге «Предшественники новейшего социализма», объявил главным в «Городе Солнца» отказ от частной собственности, и у него получилось, что за эту идею философ стал мучеником. Это полезно для пропаганды. Собственность, однако, не главный вопрос ни для Кампанеллы (он монах, общность имущества для него куда менее революционная идея, чем для Каутского), ни для его трактата, в котором ее отсутствие — это более или менее утопический штамп — общее место. Кампанелла вышел из круга идей ренессансного неоплатонизма, Марсилио Фичино, Пико делла Мирандолы (людей, работавших за 150 лет до него), проблемой трактата было практическое внедрение в жизнь утопии Платона, а тот частную собственность уже отменил. Правда, он отменил ее только для правителей и воинов, а у Кампанеллы ее нет ни у кого. Но он воодушевился предшествующим проектом внедрения Платона — «Утопией» Томаса Мора, написанной за сто лет до того. Там платонический коммунизм уже распространен на всех.

Это подробная утопия, там масса подробностей, от организации судопроизводства до трудоустройства инвалидов. Основное следующее. Город Солнца — поселение на десять тысяч человек. Развивая Платона, Кампанелла выстроил философскую городскую администрацию. Во главе города стоит Метафизик, он носит имя Солнце и совмещает функции жреца и главы правительства. При нем находится коллегия из трех отраслевых жрецов-чиновников — Мощь (ведает военным делом и спортом), Мудрость (науки, искусства и ремесла) и Любовь (продовольствие, одежда и деторождение). Далее каждому из них подчинены начальники конкретных направлений. Скажем, в ведении Мудрости находятся Астролог, Космограф, Геометр, Историограф, Поэт, Логик, Ритор, Грамматик, Медик, Физик, Политик и Моралист. Все, кроме жрецов, чередуют физический труд и умственные досуги.

Город состоит из «обитаемых стен» (как принято в монастырской архитектуре), они составляют семь (по числу планет) концентрических кругов, он прорезан четырьмя (по сторонам света) улицами, ведущими к центральной круглой площади, на ней расположен круглый купольный храм. Храм посвящен Солнцу, на алтаре находятся глобусы, земной и небесный, в куполе нарисовано звездное небо, а в качестве священного писания выступает книга «Мудрость», которую «читают народу согласно обряду пифагорейцев». У Кампанеллы нет разделения жилых кругов по занятиям жителей, они вообще живут отрядами, постоянно меняют жилище, чтобы ни к одному не привыкать. Он не описывает архитектуру домов, за исключением размеров и галерей вдоль улиц. Зато он исключительно подробно описывает стены как плоскости для наглядных пособий по разным областям знаний. Например, так: «На внутренней стороне стены второго круга можно видеть как изображения, так и настоящие куски драгоценных и простых всякого рода камней, минералов и металлов, с пояснениями при каждом в двух стихах. На внешней стороне изображены моря, реки, озера и источники, существующие на свете; так же как и вина, масла и все жидкости; указано их происхождение, качества и свойства; а на выступах стены стоят сосуды, наполненные жидкостями, выдержанными от сотни до трехсот лет, для лечения различных недугов. Там же, с соответствующими стихами, находятся и подлинные изображения града, снега, грозы и всех воздушных явлений».

Кампанелла следовал за Платоном в том, что для идеального государства нужны идеальные граждане, и таких нужно учить. В принципе, все это напоминает школу. Как, впрочем, и школа напоминает утопию — собственности нет, своего места нет, ты вечно перед лицом своих товарищей и во власти то Геометра, то Физика, а могут и отправить к самой Мудрости. Кампанелла произвел впечатление на Яна Амоса Коменского, создателя иезуитской классно-урочной (то есть нынешней) системы образования, и, собственно, идею учебных пособий к основным курсам школа получила со стен «Города Солнца». Но Коменский придумал идею уроков, так что беда школы не круглосуточна. У Кампанеллы уроков нет, учат постоянно.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В таком виде эти идеи пыталась внедрить ранняя советская власть — отсюда то, что называется «ленинский план монументальный пропаганды», что зафиксировано документально. «Вы помните, Анатолий Васильевич,— обратился Ильич к Луначарскому, по воспоминаниям последнего,— что Кампанелла в своем „Солнечном государстве" говорит о том, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство — словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений. Мне кажется, что это с известным изменением могло бы быть нами усвоено и осуществлено теперь же. Наш климат вряд ли позволит фрески, о которых мечтает Кампанелла. Вот почему я говорю, главным образом, о скульпторах и поэтах. В разных видных местах на подходящих стенах или на каких-нибудь специальных сооружениях для этого можно было бы разбросать краткие, но выразительные надписи, содержащие наиболее длительные коренные принципы и лозунги марксизма, также, может быть, крепко сколоченные формулы, дающие оценку тому или другому великому историческому событию». Менее очевидное следствие идей Кампанеллы, как мне кажется,— это увлечение Советов строительством планетариев, которые, собственно, и были модернизированными храмами Солнца.

Как и Платон, на одно образование с воспитанием Кампанелла не рассчитывал, а исходил из необходимости производства потребного человеческого материала. Размножение у него рассматривается как государственное дело, то есть уничтожается семья и вводится общность жен, а формирование пар для спаривания — дело Метафизика и его бюрократии. Но основанием является не пифагорейское знание чисел и металлов, как для Платона, а астрологический прогноз.

«Женщины статные и красивые соединяются только со статными и крепкими мужами; полные же — с худыми, а худые — с полными, дабы они хорошо и с пользою уравновешивали друг друга. Они спят в отдельных комнатах до самого часа совокупления. Час этот определяется астрологом и врачом, которые стараются уловить время, когда Венера и Меркурий находятся на восток от Солнца в благоприятном Доме, в хорошем аспекте Юпитера, а равно и Сатурна и Марса или же вне их аспектов. Особенно это важно для Солнца и Луны, которые всего чаще бывают афетами. Они любят Деву в гороскопе, но тщательно остерегаются того, чтобы в углу не оказалось планет зловредных, потому что они заражают в квадратном и противоположном аспекте все углы, от которых зависит корень жизненной силы в соответствии с гармонией Вселенной в целом и в ее частях». Вычислениями заняты 12 астрологов при храме Солнца, и у них куча работы. Ведь люди, зачатые при разных астрологических обстоятельствах, оказываются разными по способностям, соответственно, зная, сколько государству нужно земледельцев или сапожников, можно точно рассчитать количество спаривающихся в тот или иной день и получить нужное потомство, так что считать нужно постоянно. Кроме того, эти ребята производят аналогичные вычисления для всего городского стада, и коров, и коз, и свиней, и даже для кур, хотя там простенькие расчеты.

Вот это и составляет решительную новизну утопии Кампанеллы. Он приложил к Платону астрологию и магию. Фрэнсис Йейтс в книге 1964 года «Джордано Бруно и герметическая традиция» открыла целый пласт ренессансной культуры магии, и Кампанелле там посвящена отдельная глава.

«Самым глубоким, первичным пластом влияний, питающих „Город Солнца",— пишет Йейтс,— я считаю герметику. Его исходным образцом, на который наслоилось затем множество более поздних влияний, был, по моему мнению, город Адоцентин, описанный в „Пикатрикс". <…> Кампанелла практиковал магию этого типа в Риме в 1628 году по просьбе папы Урбана VIII, боявшегося солнечных затмений, ибо его враги предсказывали, что одно из затмений принесет ему смерть. Кампанелла совершал над ним магические операции, чтобы отвратить опасность. Они закрыли комнату так, чтобы в нее не проникал воздух извне, завесили ее белыми полотнами и стали жечь в ней травы. При этом горели две лампады (luminaria) и пять факелов, представляя планеты; каким-то образом были воспроизведены знаки зодиака, „ибо это философская процедура, а не дань суеверию, как думает чернь". Звучала музыка, соответствующая Юпитеру и Венере; использовались камни, растения, цвета, соответствующие благим планетам, участники действа пили жидкости, перегнанные по астрологическим правилам. Целью этой магии было искусственное создание благоприятного небесного расклада взамен реальной небесной картины, нарушенной затмением. Это делается частным образом для отдельных индивидов. Но если бы существовало организованное государство, в котором священство владеет этим видом магии и постоянно производит магические процедуры, то это государство находилось бы под постоянной защитой, от него были бы отведены все дурные небесные влияния, как в области здоровья, так и в области нравственности. <…> Таким идеальным государством был город Адоцентин, построенный Гермесом Трисмегистом, где маяк озарял местность вспышками планетарных цветов, а по периметру были расположены небесные образы, как это описано в „Пикатрикс". Таким же — в этом нет ни малейшего сомнения — был идеальный Город Солнца Кампанеллы, с его солнцем-алтарем и семью планетарными лампадами, соотнесенными с изображениями на своде купола».

То, что в утопии Кампанеллы являлось самым важным для него, то, что составляло невероятную новизну его утопии,— именно оно выглядит какой-то ахинеей, живущей в голове полубезумного, измученного пытками и бесконечным заключением монаха, который пытается обрести опору в магии и астрологии. И отчасти так и есть, он стихи свои подписывает Сеттимонтано, «семихолмный», потому что он насчитал у себя на черепе семь шишек, а френология связывает их с семью планетами, и у него был потрясающий гороскоп, это обещало ему необыкновенную судьбу, а в 1600 году Солнце как-то немного приблизилось к Земле, и это означает смену всех эпох, и значит, он, избранный, возвестит миру новую истину и преобразит мир из Калабрии — примерно эти мысли привели его на дыбу. Его бесконечно жалко. И именно эта ахинея связывает его с его временем, вернее, с временем его юности, когда его арестовали.

Открытие Фрэнсис Йейтс — в том, что она описала герметическую традицию Ренессанса как интеллектуальный пласт, который стоит между наследием Платона и Аристотеля с одной стороны и новоевропейской наукой с другой. От идей Платона и логики Аристотеля следовало перейти к материи, металлам и камням, и магия давала такой переход. Джордано Бруно, ее герой, воспринял открытие Коперника как математическое доказательство истинности магии Гермеса Трисмегиста — раз Земля вращается вокруг Солнца, то Солнце и есть Бог, и казнен Бруно был не как астроном, а как маг, новый язычник, отрицающий Христа. Что, разумеется, никак не извиняет отца церкви, поэта и теолога святого Роберта Беллармина, Великого Инквизитора, подписавшего его обвинительное заключение, так же как и приговор Кампанеллы. Магия и Наука в XV–XVII вв. живут рядом и путаются друг с другом.

Важно, как мне кажется, не столько то, что город выстроен на магии, важно, что он понят как устройство, создающее идеал на земле. Это своего рода талисман. Этого не было ни у Платона, ни у Блаженного Августина, ни у кого из авторов доренессансных утопий. Замените в построениях Кампанеллы астрологию и магию на математику, физику, социологию, экономику — и вы получите теорию города как «машины для жилья», не места, где живут, но завода по производству жизни. Мы ведь так город и понимаем, и примерно с теми же успехами в достижении счастья, что и Кампанелла. Впрочем, у него лично некоторый успех случился — из утописта он стал консалтером. После освобождения он уехал во Францию, его полюбил кардинал Ришелье, он издал «Город Солнца» и в 1638 году написал эклогу на рождение нового наследника французского престола, выразив надежду, что этот государь выстроит его город в своем королевстве, которому предстоит стать центром мира. Этот король был Людовик XIV, официально носивший имя Le Roi Soleil, «король-солнце».

Григорий Ревзин