Никто не хотел объединяться

В течение недолгого времени между смертью Сталина и окончательным приходом к власти Хрущева Лаврентий Берия хотел объединить две Германии. В некоторых исторических исследованиях это уже выдается как аксиома. Историк и публицист Леонид Млечин разбирался в том, что же было на самом деле.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Летом 1953 года в Восточном Берлине начались события, которые потрясли основы ГДР: против коммунистической власти восстали недовольные своей жизнью рабочие, опора власти!

В Москве встревожились. 2 июня пригласили для серьезного разговора генерального секретаря ЦК Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) Вальтера Ульбрихта, главу правительства Отто Гротеволя и члена политбюро Фреда Эльснера, недавнего руководителя отдела партийной учебы, культуры и воспитания ЦК СЕПГ (он же и переводил беседу).

Загадочная сталинская нота

Делегация из ГДР увидела, что после смерти Сталина в Советском Союзе происходят большие перемены. Больше нет вождя, который принимает все решения. Члены президиума ЦК КПСС подчеркнуто держатся на равных, все обсуждают и спорят между собой.

Разговор был неприятным для восточных немцев. Позднее глава советского правительства Георгий Маленков рассказывал:

— В результате неправильной политики в ГДР наделано много ошибок, среди немецкого населения имеет место огромное недовольство. Население из Восточной Германии стало бежать в Западную Германию. Мы обязаны признать, что без советских войск существующий режим в ГДР непрочен.

А вот Берия предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную Германию.

Маленкову вторил первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев:

— Берия говорил: «Надо создать нейтральную демократическую Германию». Но разве может быть нейтральной и демократической буржуазная Германия? Берия говорил: «Мы договор заключим». А что стоит этот договор? Если договор не подкреплен силой, то он ничего не стоит, над нами будут смеяться, будут считать наивными. А Берия не наивный, не глупый, не дурак. Он вел себя не как коммунист, а как провокатор, может быть, он получал задания резидентов иностранных разведок...

Принято считать, что член президиума ЦК, первый заместитель председателя Совета министров СССР и министр внутренних дел Берия хотел ликвидировать Германскую Демократическую Республику, цитируют его слова:

— Незачем заниматься строительством социализма в ГДР, необходимо, чтобы Западная и Восточная Германия объединились в буржуазное, миролюбивое государство.

В реальности Лаврентий Павлович всего лишь пытался продолжить двойственную сталинскую линию в германском вопросе.

Сталин выдвигал лозунг единства Германии, рассчитывая сохранить решающий голос в определении судьбы всей страны и доступ к промышленным зонам в западной зоне оккупации. Он долго не позволял восточногерманским коммунистам строить социализм, потому что не терял надежды контролировать всю Германию.

18 декабря 1948 года Сталин внушал восточногерманским коммунистам:

— Надо подождать. В Германии обстановка сложная, надо идти к социализму не прямо, а зигзагами. В этом своеобразие задачи. Никакой экспроприации пока не нужно, не созрело это дело. Не нужно и никаких постановлений, прямо бьющих по голове капиталистические элементы. Вы ослабите себя этим. В деревне тех кулаков, которые выполняют натуральный налог, пока не трогать. Надо сосредоточить сейчас внимание на вопросах единства Германии, мирного договора, снижении цен, повышении заработной планы. Это объединяет всю Германию, а в этом самое главное. Почему я предлагаю эту оппортунистическую политику? Потому что вы еще не стоите у власти и в Германии нет единого государства.

Он согласился создать социалистическую ГДР только 7 октября 1949 года — через четыре с половиной месяца после появления ФРГ.

А 10 марта 1952 года Москва неожиданно предложила правительствам США, Англии и Франции подписать мирный договор, согласованный с общегерманским правительством, которое должно быть образовано совместными усилиями. Советскую ноту от 10 марта, которую принято называть «нотой Сталина», первый заместитель министра иностранных дел Громыко вручил американскому, британскому и французскому послам в Москве.

Что именно предлагалось

Андрей Андреевич объяснил: Германия восстанавливается как единое, независимое, демократическое, нейтральное и миролюбивое государство. Все оккупационные войска выводятся. Германия даже получает право создать собственную армию.

Но с одним условием: «Германия обязуется не вступать в какие-либо коалиции или военные союзы, направленные против любой державы, принимавшей участие своими вооруженными силами в войне против Германии».

Предложение провести общегерманские выборы и создать единую, нейтральную, демилитаризованную Германию было попыткой помешать включению ФРГ в западный военно-политический блок. Предложение Сталина означало бы разрушение НАТО. Американским войскам, которые располагались на территории Западной Германии, пришлось бы отправиться домой. А западным европейцам хотелось, чтобы американские солдаты оставались на континенте и гарантировали их безопасность. И ФРГ включили в НАТО, чтобы она больше не представляла опасности для соседей. Эта мысль и позже не покидала политиков Старого Света: НАТО держит Германию в надежном корсете.

ГДР как предмет борьбы

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Берия в июне 1953 года вручил немцам документ «О мерах по оздоровлению положения в Германской Демократической Республике». Рекомендовалось, в частности, наладить отношения с ФРГ и вести дело к созданию объединенной, демократической и нейтральной Германии.

Но руководители ГДР в реальности нисколько не желали объединения Германии. Если обычные немцы плохо понимали, почему живут в разделенной стране, и не могли смириться с мыслью о том, что отныне невозможно повидать родных и друзей, то истеблишмент по обе стороны межзональной границы, как правило, был противником объединения.

И для первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра объединение Германии не было таким уж важным. По понятной причине. Он не понимал, как можно объединить социализм с капитализмом. Идея единого государства вдохновляла далеко не всех. В одном западноберлинском кабаре даже исполняли ерническую песенку «Воссоединение», каждый куплет которой заканчивался словами:

В Бонне всяк о нем лопочет,

но всерьез никто не хочет.

Вождям восточной части объединение тем более не было нужно. В единой Германии они бы затерялись, а им хотелось иметь свое государство.

Советский верховный комиссар в Германии Владимир Семенов записал в дневнике:

«Узнал, что Молотов был против распространения обязательств по Варшавскому договору на ГДР. И в этом он повторял Сталина, который хотел использовать ГДР как предмет борьбы, но не был уверен, что сможет удержать эту позицию. Значит, Берия вел ту же линию, но хотел только форсировать ее летом 1953 года. И провалился как раз на этом. А для меня это был вопрос жизни.

Яснее теперь и линии, ведшие от Берия через ГДРовских КГБистов на ликвидацию ГДР («во имя высших интересов социализма»…) Это была бы катастрофа!»

Что делали посланцы Берии в Берлине

Восстание рабочих в Восточном Берлине напугало Москву. Советские руководители опасались, что Запад воспользуется мятежом и начнет войну.

«В моем огромном кабинете, где можно было в футбол играть,— записывал в дневнике Семенов,— разместились главком Гречко и представитель президиума ЦК маршал Соколовский. Телефон звонил, не переставая. Несколько раз Хрущев, чаще Молотов и другие. Хрущев считал, что приближается "день Х", когда Запад попытается прощупать штыком прочность советской власти после смерти Сталина... Поэтому Хрущев и президиум ЦК приняли решение силой подавить волнения. А в случае осложнений на границе с ФРГ перейти в контрнаступление до Па-де-Кале».

17 июня, в самый драматический день восстания, Берия позвонил в Берлин Семенову. Трубку аппарата ВЧ взял помощник верховного комиссара.

— Это я,— сказал Берия.

Помощник Семенова его не узнал:

— Простите, не понял.

— Это я, я, Берия,— рявкнул министр внутренних дел.— Где Семенов?

— Он уехал в город.

— В такое время надо на месте сидеть, а не разъезжать по городу! И почему Семенов патроны бережет?

В Москве хотели, чтобы в Берлине навел порядок сам Берия. Он отправил в Восточный Берлин оперативную группу офицеров госбезопасности во главе с начальником военной контрразведки генерал-полковником Сергеем Гоглидзе. В группу входил и заместитель начальника Контрольной инспекции при МВД генерал-лейтенант Амаяк Кобулов, некогда резидент внешней разведки в нацистском Берлине.

Генерал-лейтенант Кобулов потом расскажет:

«19 июня утром мы прилетели в Берлин, и через два дня я выехал в Галле, Лейпциг и Дрезден, где изъял две нелегальные радиостанции, работающие по заданию американцев».

Помощники Берии сформировали оперативно-следственные группы с заданием выяснить, кто виновен в берлинском восстании. Задания ликвидировать ГДР генерал Кобулов не получал. Да и не для него это было задание. Амаяк Кобулов был высоким, стройным, красивым, с усиками, обходительным и обаятельным, душой общества и прекрасным тамадой. Но этим достоинства Амаяка Захаровича исчерпывались. Ни немецкого языка, ни ситуации в Германии Кобулов, который начинал свою трудовую деятельность кассиром-счетоводом в Боржоми, не знал. Он рос в чекистском ведомстве благодаря старшему брату Богдану — давнему соратнику Берии.

А 25 июня из Москвы поступило поразившее Семенова указание арестовать обоих генералов-чекистов и отправить в столицу. Семенов позвонил Сергею Гоглидзе и попросил срочно приехать:

— Есть важные дела.

Когда генерал появился в кабинете Семенова, за ним вошли двое офицеров с пистолетами в руках. Маршал Соколовский произнес:

— Согласно решению инстанции объявляю вас арестованным.

Гоглидзе увели. Кобулов приезжать не хотел. Берия уже был арестован в Москве, взяли и Кобулова-старшего, поэтому Амаяка Захаровича по ВЧ ни с кем не соединяли. Он не понимал, что происходит. На приглашение прибыть к Семенову озабоченно ответил:

— Я пытаюсь соединиться с Москвой, но нет связи. Дозвонюсь и подскочу.

— У меня связь работает,— любезно предложил Семенов.— Приезжай и звони, Амаяк.

На следующий день Семенов и маршал Соколовский на спецсамолете вылетели в Москву. Гоглидзе и Кобулова везли в том же самолете под сильной охраной — их посадят на скамью подсудимых вместе с Берией.

8 июля 1953 года руководители ГДР Ульбрихт и Гротеволь вновь вылетели в Москву. Советские вожди больше не желали перемен в стране, которая едва не перестала существовать. Вожди ГДР вернулись домой с мешком подарков. Прекращались репарации. Восточной Германии прощались все долги. Сокращались расходы ГДР на содержание советских оккупационных войск. 33 совместных предприятия передавались ГДР. Восточная Германия получила большой кредит и дополнительные поставки продовольствия.

Восточный Берлин по-своему шантажировал Москву и требовал помощи.

— Никто на Западе не знает, как живут советские люди,— говорил сменивший Ульбрихта на посту руководителя ГДР Эрих Хонеккер своим помощникам.— И всем наплевать, как они живут, а мы на виду, на стыке социализма и капитализма. Поэтому СССР обязан нам помогать.

В Москве боялись, что ГДР не выдержит и рухнет, обнажив слабость социалистической системы, поэтому Восточная Германия получала много больше, чем другие соцстраны.

Леонид Млечин