Члены общественных наблюдательных комиссий (ОНК) из Москвы и Санкт-Петербурга обратились в Конституционный суд России (КС) с требованием отменить запрет говорить с заключенными в СИЗО о пытках. Законодательные ограничения, несмотря на протесты правозащитников, были введены в 2018 году. Представляющий заявителей в КС юрист Григорий Вайпан полагает, что предмет разбирательства может касаться интересов более ста тысяч заключенных.
В петербургских «Крестах» у заключенных не так уж много возможностей сообщить членам ОНК, применялись ли к ним пытки
Фото: Василий Максимов, Коммерсантъ
В петербургских «Крестах» у заключенных не так уж много возможностей сообщить членам ОНК, применялись ли к ним пытки
Фото: Василий Максимов, Коммерсантъ
Юрист Григорий Вайпан представляет в КС две жалобы от бывших или действующих членов ОНК Москвы и Санкт-Петербурга Евгения Еникеева, Романа Ширшова и Яны Теплицкой. В 2019 году при посещении изоляторов («Лефортово» в Москве и «Кресты» в Петербурге) они многократно сталкивались с запретом сотрудников ФСИН говорить с заключенными о насилии и пытках, которым те могли подвергаться. Сотрудники в таких случаях прерывали разговор, так как «предмет беседы не имеет отношения к условиям содержания».
В апреле 2019 года члены столичной ОНК Евгений Еникеев и Александр Бачу посещали в «Лефортово» Фахраджона Нозимова, обвиняемого по делу о попытке устроить крушение «Сапсана» (2017 год, п. «а» ч. 2 ст. 205 УК РФ, приготовление к теракту). Тот жаловался на ухудшение состояния здоровья и дал письменное разрешение членам ОНК изучить его медкарту, а затем начал рассказывать, откуда на его теле синяки. Сотрудник СИЗО прервал разговор, но отказался составлять об этом письменный акт. Через три месяца Фахраджона Нозимова приговорили к 20 годам колонии, вину он не признал. Члены ОНК обнаружили в медкарте заключенного три записи об ушибах челюсти, гематомах, множественных ссадинах ушей, запястий и шеи. Правозащитники составили акт, в котором говорилось о возможном применении пыток, а Евгений Еникеев подал иск к СИЗО и к заместителю начальника по режиму изолятора Николаю Иванову. Суды всех инстанций отказались признавать прерывание беседы неправомерным, после чего господин Еникеев обратился в ЕСПЧ.
Яна Теплицкая и Роман Ширшов пытались поговорить в «Крестах» с Аброром Азимовым, обвиняемым по делу о теракте в метро Санкт-Петербурга 3 апреля 2017 года (позднее господин Азимов был приговорен по ст. 205, ст. 205.1, ст. 205.4, ст. 222.1 УК РФ к пожизненному лишению свободы и штрафу в 800 тыс. руб.). Во время беседы он «рассказал заявителям, как его похитили 4 апреля 2017 года и подвергали пыткам в секретной тюрьме недалеко от Москвы вплоть до формального задержания», говорится в жалобе в КC. Беседа была также прервана.
Сотрудники ФСИН ссылались на законы «Об общественном контроле» (п. 3 ч. 1 ст. 16) и «О страже» (ч. 4 ст. 18.1), которые содержат разрешения для сотрудников ФСИН на прерывание беседы членов ОНК с заключенным, если речь зашла о «вопросах, не относящихся к обеспечению прав подозреваемых и обвиняемых в местах принудительного содержания».
Соответствующие нормы были приняты в 2018 году. Правка закона об ОНК подверглась тогда критике со стороны президентского Совета по правам человека: члены СПЧ сочли ее «крайне опасной», поскольку она может привести к замалчиванию бесчеловечного обращения с заключенными.
Члены ОНК должны иметь возможность фиксировать пытки, установить, продолжаются ли они, и помочь избежать угрозы их дальнейшего применения, считает Григорий Вайпан. Количество арестантов в российских СИЗО к 2021 году составило 104 220 человек (против 97 700 в 2019 году), заявил ранее глава ФСИН Александр Калашников. Господин Вайпан полагает, что поданные им жалобы касаются каждого из арестантов.
Проблема актуальна для «Лефортово», где содержатся фигуранты резонансных политических дел, считает член ОНК Москвы Георгий Иванов: «Здесь предупреждают заранее, что можно беседовать только о содержании в этом изоляторе, а о том, что было до того, нельзя. В таких случаях мы просим заключенного написать письмо и отправить корреспонденцией. Но такие письма сначала смотрит штатный цензор СИЗО, а затем следователь. По закону у цензора есть на редактуру три дня, а у следователя письма могут лежать неограниченное количество времени».
Член ОНК Санкт-Петербурга Роман Ширшов указывает, что нередко с сотрудниками СИЗО получается договориться, но в «Крестах» и СИЗО-3 существует жесткий запрет на разговоры о возможных пытках.
Информацию о них члены ОНК, как правило, могут получить за пределами СИЗО — когда людей переводят в колонии или больницы: «В колонии члены ОНК могут говорить с заключенными в зоне видимости, но не слышимости сотрудников, там гораздо проще опросить человека, как с ним обращались в отделе полиции, ИВС, СИЗО и других местах,— пояснил господин Ширшов.— В больницу имени Гааза в Петербурге свозят на лечение заключенных даже из области. Там мы много узнаем о нарушении их прав, собираем информацию».
В то же время оба эксперта признают, что в большинстве случаев запрет на разговор применяется избирательно — «когда получено указание начальства, или имеет место личное отношение сотрудника к заключенному».
“Ъ” запросил у ФСИН России данные о жалобах членов ОНК на запрет говорить с заключенными, и о том, есть ли ведомства предложения по законодательному урегулированию этой проблемы. В пресс-службе ФСИН обещали ответить «в течение семи дней».