«ВИЭ без поддержки пока еще строить нельзя»

На последнем конкурсе поддержки ВИЭ в РФ энергокомпания «Фортум» (подконтрольна финской Fortum) забрала львиную долю мощности ветроэлектростанций (ВЭС), обрушив стоимость ниже уровня одноставочной цены оптового энергорынка. «Фортум» сможет построить около 1,4 ГВт новых ВЭС в 2025–2027 годах. Исполнительный вице-президент финской Fortum, глава дивизиона «Россия» Александр Чуваев рассказал “Ъ”, зачем компания резко снизила цены, почему ВИЭ все равно нуждается в поддержке и для чего РФ нужен налог на выбросы СО2.

— На недавней конференции Совета производителей энергии (объединяет генерирующие компании РФ) вы сказали, что резкое снижение цены на конкурсе по ВИЭ — это ваша тактика. Могли бы пояснить, что вы имели в виду?

— Мы боролись за объемы в рамках того экономического мандата, который дала корпорация Fortum. Будем дальше двигаться с этими объемами. Нас устраивают результаты конкурса.

— Средняя одноставочная цена электроэнергии в ваших заявках ниже оптовой для всех видов генерации (средний показатель цены в заявках СП «Фортума» и Роснано — 2,2 тыс. руб. за МВт•ч, одноставочная цена оптового энергорынка — 2,5 тыс. руб.). Означает ли это, что в России уже можно строить ВИЭ без поддержки?

— ВИЭ без поддержки пока еще строить нельзя. Нужно судить по всему портфелю. Если говорить о нижней части портфеля, наименьших ценах в наших заявках (1,7 тыс. руб. за МВт•ч.— “Ъ”), конечно, они очень конкурентоспособны. Но если говорить о том, что формирует портфель в целом, то поддержка все равно нужна. Очень хорошо, что этот конкурс был структурирован по денежному объему поддержки, а не по объемам мощности. В этот раз была возможность побиться за объемы, для нас объемы были важнее цены. По нашему портфелю, сформированному на конкурсе, цена сложилась таким образом, чтобы, во-первых, соблюсти мандат штаб-квартиры, а во-вторых, — оценить возможность конкурентоспособности ВИЭ в условиях текущего рынка.

Паритет c уровнем строительства новой традиционной генерации плюс сеть можно считать состоявшимся. А вот паритета с традиционной генерацией, в среднем представленной в конкурентном отборе мощности (КОМ), еще только предстоит достигнуть.

Однако технологии и в ветроэнергетике, и в солнечной энергетике двигаются семимильными шагами. В какой-то момент, безусловно, альтернативная энергетика будет полностью конкурентоспособна.

Она уже сейчас может конкурировать примерно с 30 ГВт традиционной генерации, которая работает с загрузкой в 10–15%.

— За несколько дней до объявления результатов конкурса вы говорили, что СП «Фортума» и «Роснано» вряд ли сможет взять какие-либо объемы в программе. Вы также предполагали, что победит только один игрок. Что произошло?

— Дело в том, что максимальная одноставочная цена для конкурса была сформирована в конце 2020 года. При этом цены, особенно на сырье и металл, подскочили в начале и в середине 2021 года — по нашим расчетам, это могло привести к капитальным затратам на уровне или выше предельных цен. Кроме того, мы предполагали, что «Новавинд» (дивизион «Росатома» по ветроэнергетике.— “Ъ”), инвестировав при исполнении первой программы поддержки ВИЭ в свои машиностроительные мощности, выйдет на конкурс с достаточно агрессивными ценами, поскольку им нужно будет загрузить свои предприятия. Поэтому у нас был довольно скептический настрой в отношении нашей победы в данном конкурсе. Наши сомнения не оправдались. «Новавинд» выиграл чуть менее четверти объемов по мощности, а средняя цена у них выше, чем у нас. Похоже, мы решали разные задачи на этом конкурсе, и обе компании решили их как планировали.

— Какие преимущества вам дает большой объем мощности по ВЭС-проектам?

— Это дает возможности локализации, возможности лучшего взаимодействия с потенциальным технологическим партнером, то есть производителем оборудования. На больших объемах можно снизить себестоимость оборудования, стоимость капитальных затрат, привлечь новые эффективные технологии и, потенциально, новых заказчиков на проекты ВИЭ.

— Vestas остается вашим технологическим партнером?

— Vestas, безусловно, является нашим технологическим партнером по первой программе поддержки ВИЭ (2014–2024 годы.— “Ъ”). Если она выиграет конкурс на поставку оборудования и сервис согласно условиям нового конкурса по нашим новым объемам, она останется нашим технологическим партнером и по новой программе.

— Ведете ли вы переговоры с китайскими производителями?

— Мы ведем переговоры с несколькими производителями. Переговоры идут на конкурентной основе: победит сильнейший. В мире есть компании, которые хотели бы быть нашими технологическими партнерами по выигранным объемам нового конкурса.

— Они готовы при таких объемах локализовать производство в России?

— Задача технологического партнера — выполнить все условия нормативных требований, которые действуют в этой программе.

— К какому году вам необходимо определиться с технологическим партнером по второй программе?

— У нас еще есть время.

— Машины какой мощности планируете ставить?

— До конца мы пока еще с этим не определились.

— Какой примерно CAPEX?

— У нас есть понимание по капитальным затратам.

— Исходя из ваших заявок, КИУМ (загрузка мощности.— “Ъ”) по вашим ВЭС будет доходить до 50%. Это высокий уровень, как будете его достигать в России?

— Как я уже говорил, этот конкурс был конкурсом компетенций и набранного опыта по первой программе поддержки ВИЭ. Набранная статистика позволяет нам быть уверенными в тех параметрах, которые мы заложили при расчете цен.

— Вы не могли допустить ошибки в заявках?

— Надеюсь, что нет. На предыдущих конкурсах нас тоже обвиняли в том, что мы ошиблись, но этого не произошло.

— Фондирование для ваших проектов будет российским или международным? Можете ли раскрыть уровень ставки кредитов?

— У нас российское фондирование. Мы работаем с четырьмя самыми крупными российскими банками, у нас очень хорошие рабочие отношения. За то, чтобы кредитовать ВИЭ-активы, идет конкурентная борьба. Аппетит у банков хороший. Ставка по кредитам — это коммерческая информация, которую мы не вправе разглашать.

— ВЭС с запуском в 2025–2027 годах должны набрать 87 баллов по уровню локализации. Сколько баллов вам не хватает?

— Это дело нашего технологического партнера, с которым мы будем работать. В его зону ответственности попадает выполнение нормативных требований по локализации, по уровню экспорта оборудования и так далее. Напомню, что актуальный уровень локализации в рамках исполняемой программы поддержки ВИЭ уже превышает 65%.

— Определились ли с площадками под проекты?

— У СП «Фортум» и «Роснано» есть примерное понимание регионов, в которых мы собираемся строить ВЭС, и по каждому проекту будет принято отдельное инвестиционное решение.

— Судя по результатам конкурса, вы в основном заявили площадки на юге. Почему?

— Это не значит, что они все будут на юге. У нас есть запас времени для того, чтобы принять окончательное решение по текущим площадкам, а также зарегистрировать другие площадки.

— В новой программе поддержки после 2025 года инвестору можно поменять площадку размещения ВИЭ-станции только за два года до запуска. Станет ли это серьезным препятствием для инвестора?

— Я сомневаюсь, что это станет препятствием для компаний, которые выиграли этот конкурс. Уже накоплен портфель площадок. Думаю, победители конкурса в новой программе с этим справятся.

— По итогам первой программы большая часть ВИЭ (3,5 ГВт) будет построена на юге. Больше нигде нет сильного ветра и яркого солнца?

— Нет, ветер и солнце есть везде. Правда, в разных количествах. При выборе площадок решается многофакторная задача максимизации возврата на вложенный капитал при учете, помимо соларизации и ветропотенциала, еще ряда факторов, таких, как, например, стоимость доставки оборудования и материалов, доступность сетевой инфраструктуры, наличие и стоимость земельных участков, стоимость электроэнергии в узле и так далее.

— На отборе проектов солнечной генерации в 2018 году вы тоже резко снизили цены. Публично вы заявили, что даже с такими низкими ценами вам выгодно строить СЭС из китайского оборудования и платить штрафы. В новой программе такая возможность остается?

— В новой программе изменили регулирование и требования. В первой программе штрафы за недостаточную локализацию оборудования составляли 65% от платежа за мощность по ДПМ (договор поставки мощности, гарантирующий возврат инвестиций.— “Ъ”). Даже с уровнем штрафов в 65% у нас была приемлемая возвратность на инвестиции, поэтому мы пошли и выиграли конкурс. Российские компании пришли к нам на конкурс со своим локализованным оборудованием и предложили нам очень конкурентные цены. Сейчас победитель этого конкурса строит для нас самую большую российскую солнечную электростанцию. Конкуренция необходима. К сожалению, в последнем отборе штрафы увеличили до 100%. Мы были категорически против, потому что в такой ситуации нет опосредованной конкуренции между российскими и иностранными производителями. Нас, к сожалению, не услышали. Поэтому в конкурсе по солнечным электростанциям в этом году мы участия не принимали. Тем не менее надо сказать, что цены на солнечные проекты на последнем конкурсе приятно удивили: они приближаются к мировым. Инвесторы в солнечную генерацию отработали очень хорошо. Пользуюсь случаем поздравить их с этим.

— Планов участвовать в конкурсах по солнечным проектам у вас нет?

— Если регулирование изменят, то, наверное, мы посмотрим на эту тему. Но поскольку мы не являемся вертикально интегрированной компанией с точки зрения производства, строительства, владения и эксплуатацией электростанций, то, скорее всего, нет.

— «Системный оператор» предупреждает о возможных трудностях интеграции ВИЭ в Объединенную энергосистему юга. Вы видите в этом проблему?

— «Системный оператор» — очень квалифицированная организация. Если во всем мире смогли преодолеть сложности интеграции возобновляемой энергетики в энергосистему, то наш «Системный оператор» точно преодолеет все трудности. У меня нет в этом сомнений.

— Планируете ли строить ВИЭ в неценовых зонах?

— В какой-то момент мы можем начать рассматривать эту возможность.

— На следующих конкурсах вы продолжите снижать цены?

— Мы не знаем, что будет на следующем конкурсе: какая будет конкуренция, сколько будет стоить оборудование, металл, земля, какая будет инфляция, требования к человеческому ресурсу. Все эти вещи являются параметрами финансовой модели, к которой для следующего конкурса мы еще не приступали.

— Нет ли планов строительства морских ВЭС?

— Пока нет. Хотя, наверное, при такой зрелости, в целом, подхода к альтернативной энергетике в РФ организаторам конкурса уже пора об этом задуматься.

— Ожидалось, что на этом конкурсе будет много новых игроков. Как вы считаете, почему этого не произошло?

— Конкуренция, на наш взгляд, была довольно высокой. Просто видны только те компании, чьи заявки прошли, и выиграли те компании, которым удалось сохранить компетенции, наработанные за предыдущие годы. Мы это хорошо понимаем, чувствуем этот рынок, компетенции здесь очень много значат. Оба победителя конкурса выжили с точки зрения загрузки своих предприятий — это очень хорошо. Конкуренция всегда на благо потребителей, в отличие от монополии.

— Планируете ли предлагать промышленным потребителям строительство ВЭС по ценам, схожим с одноставочной ценой в ваших заявках?

— У меня возникает вопрос к слову «схожий». Здесь играет большую роль многофакторность, а также то, что поддержка ВИЭ рассчитана на 15 лет. С учетом 15-летней поддержки, с учетом тех рисков, которые могут быть в отношениях с промышленными потребителями, думаю, что мы можем предложить им достаточно конкурентные цены. Позвольте выразить уверенность в том, что промышленность, особенно экспортно-ориентированная, будет заинтересована в таком сотрудничестве.

— Ведете ли переговоры с «Роснефтью» по строительству генерации для проекта «Восток Ойл»?

— Предпочту оставить этот вопрос без комментариев.

— Сейчас ВИЭ не могут участвовать в КОМ. Нужно ли решать эту проблему?

— Эту проблему, безусловно, нужно решать, в том числе с точки зрения технологически нейтральных конкурсов, которые должны проводиться по КОМ НГ (конкурентный отбор мощности новой генерации.— “Ъ”). Сейчас правила КОМ сделаны под тепловую генерацию, под ГЭС и АЭС, но интересы альтернативной энергетики не учитываются. Правила надо менять, мы уже говорили об этом министру энергетики Николаю Шульгинову и «Совету рынка». Менять правила надо как можно быстрее, чтобы альтернативная энергетика могла конкурировать с другими видами генерации на конкурсах. Это в интересах потребителей, а энергетика, как инфраструктурная отрасль, в первую очередь должна удовлетворять их запросы.

— Почему ВИЭ не допускают в КОМ?

— Насколько мы знаем, по мнению регуляторов, причина в том, что нельзя предсказать, когда мощность ВИЭ будет, а когда не будет. Но это совершенно не должно быть проблемой: нужно развивать системные услуги и балансирующий рынок, особенно с учетом профицита рынка по установленной мощности. Вообще потребность в рынке мощности с учетом вышесказанного вызывает вопрос. На наш взгляд, одноставка, то есть рынок электроэнергии, в текущих условиях может быть более эффективна.

— Минэнерго планирует провести технологический нейтральный конкурс для электрификации БАМа. Есть ли у вас планы участвовать в конкурсе с ВЭС или газовой генерацией?

— С точки зрения альтернативной энергетики, насколько я знаю, там не очень хорошие условия для ВИЭ. Пока затрудняюсь сказать, будем мы участвовать в конкурсе или нет.

— При подаче заявки на конкурс ВЭС вы учитывали дополнительную выручку от продажи электроэнергии по свободным двусторонним договорам (СДД)?

— Нет. Дополнительная выручка от СДД дает незначительное экономическое преимущество, поэтому этот потенциальный доход не был включен в нашу модель. Но мы, безусловно, будем удовлетворять разумные потребности тех потребителей, которые экологически продвинуты и экологически активны и хотят заключать прямые договоры на поставку зеленой электроэнергии.

— На какой объем электроэнергии вы уже заключили СДД на поставку электроэнергии с уже запущенных станций на ВИЭ?

— Насколько мы знаем, у нас самые большие в стране объемы по зеленым СДД. Сначала нашими потребителями были большие иностранные компании, например, Unilever. Затем к ним присоединились российские компании, которые озабочены ESG-повесткой, такие, как, к примеру, «Сбер» и «Щекиноазот». Сейчас портфель растет, очень много интересантов, особенно в силу того, что климатическая повестка начинает экономически довлеть над нашими экспортными компаниями. Этот инструмент вполне востребован.

— С какой средней премией вы продаете электроэнергию по СДД?

— Вынужден воздержаться от ответа на этот вопрос. Могу сказать при этом, что текущей надбавки, конечно, недостаточно для того, чтобы обладать инвестиционной привлекательностью.

— Есть ли предпосылки для роста цены электроэнергии по СДД?

— Мне кажется, что основной и самой серьезной предпосылкой к этому является то, что сейчас рассматривается введение торговли квотами на СО2 в России. С нашей точки зрения, торговать квотами в России и оставлять деньги внутри страны должно быть гораздо интереснее как государству, так и участникам рынка, включая промышленных потребителей-экспортеров, чем платить трансграничный углеродный налог (ТУР) в другой стране и оставлять деньги там.

— Интересен ли вам рынок зеленых сертификатов?

— Нам интересны любые инструменты, которые повышают инвестиционную привлекательность альтернативной энергетики, а также способствуют декарбонизации экономики и продвигают производство электричества без выбросов СО2.

— Как вы относитесь к предложению промышленности вычитать премию СДД из платежа по ДПМ ВИЭ или раздать экспортерам зеленые сертификаты на электроэнергию с объектов ВИЭ бесплатно?

— Любой потребитель очень хочет потреблять все бесплатно, но так не получается. Есть государства, у которых электроэнергия бесплатная, ее субсидирует государство.

Слова «бесплатно» и «потребители», возможно, находятся в гармонии друг с другом, но не в гармонии с жизнью.

— В России СДД — финансовый, а не поставочный договор. «Интер РАО», например, видит необходимость вносить изменения в правила СДД, чтобы предъявлять их в ЕС для снижения ТУР. Вы видите такие риски?

— Риски, в первую очередь, должны видеть те потребители и производители товаров, включая «Интер РАО», которые являются экспортерами этих товаров. В этом смысле они должны быть озабочены введением ТУР в ЕС. Мы в целом поддерживаем их инициативу, поскольку финансовый и прямой договор примерно одинаковые, они позволяют нашим экспортерам более четко отслеживать «зеленость» поставок электроэнергии. Но повторюсь, на наш взгляд, гораздо интереснее был бы инструмент торговли выбросами в РФ, гармонизированный с ЕС. Создание углеродной биржи в России позволило бы четко и прозрачно, как и в ЕС, отслеживать ситуацию, чтобы никто не смог предъявить экспортеру претензии о каком-либо нарушении по объемам выбросов СО2.

— Гармонизированная, то есть с таким же уровнем цен? Сейчас цены на европейской бирже EU ETS бьют рекорды.

— Цены на газ в ЕС тоже бьют рекорды, но у нас же цены на газ стабильны, правда? Мы просто забываем о том, что текущие цены на квоты СО2 в ЕС еще несколько лет назад были €2–3 за тонну. Сейчас они доходят до €60 и выше, но это биржа, это рыночные условия. При этом в электроэнергетике есть механизмы смягчения пиков, например, методика учета заявок РСВ от АТС («Администратор торговой системы», структура «Совета рынка».— “Ъ”) в моменты резких колебаний цены, почему бы его не ввести и в торговлю выбросами? Там может быть разнообразный инструментарий, включая квоты от государства. Это можно сделать, была бы политическая воля и кто-то, кто мог бы взяться за этот проект. По моей информации, этот вопрос сейчас серьезно рассматривается, на наш взгляд, он будет лучшим финансовым инструментом, особенно для наших потребителей-экспортеров. Появление цены на СО2 подстегнет инвестиционную активность в сфере зеленой энергетики, даст инвестиционный импульс всем энергоэффективным проектам.

— Как вы относитесь к позиции, что Россия может существенно снижать выбросы за счет посадки лесов и обводнения болот?

— Давайте подождем и посмотрим, сможем ли мы договориться по этой теме на Всемирном климатическом форуме в Глазго (запланирован на 31 октября.— “Ъ”). Обращу внимание только на тот факт, что на большинстве рынков участники заявляют о приоритете абсолютного снижения выбросов, а то, что не получается полностью убрать, предполагается компенсировать за счет климатических проектов. Но не наоборот.

— Планируете ли искать новых партнеров в акционерный капитал своих ветроактивов?

— Мы постоянно анализируем оптимальную структуру собственности на наши активы в сфере ВИЭ, опираясь в том числе и на цели наших текущих партнеров. Например, «Роснано» было заинтересовано в выходе из ранее построенных активов в Ульяновске, Ростове и Калмыкии. На базе этих ВЭС мы образовали новое долгосрочное СП с РФПИ.

— Планируете ли проекты зеленого водорода на своих объектах в России?

— Пока не планируем. Мы рассмотрим вопрос, если будут потребители или будет привлекательная экономическая модель, которой по зеленому водороду пока что нет.

— Сделка Fortum по покупке контроля в немецкой Uniper состоялась. Ожидаются ли какие-то реорганизации или объединение менеджмента «Фортума» и «Юнипро» в России? Будет ли «Фортум» брать «Юнипро» в управление?

— Мы полностью сконцентрированы на работе в России как ПАО «Фортум». «Юнипро» — это отдельная публичная компания, и мы и не контролируем ее деятельность.

— Известно ли вам, какая будет стратегия по угольным активам «Юнипро»?

— Этот вопрос относится к деятельности «Юнипро», и его нужно задавать им.

— Планируете ли выходить из ТГК-1?

— Мы никогда не комментируем планы на будущее. Сейчас в ТГК-1 мы миноритарный акционер, с долей около 30%. Конечно, у нас положение достаточно сложное, поскольку в компании два стратегических акционера. При этом контрольный пакет у «Газпром энергохолдинга» (ГЭХ, объединяет энергоативы «Газпрома».— “Ъ”), поэтому в рамках российского законодательства мы мало что можем сделать для повышения эффективности этой компании. Мы там сидим в основном как финансовый инвестор, но, на мой взгляд, ТГК-1 достаточно интересная компания с точки зрения повышения капитализации, особенно в свете ее потенциально достойных ESG-параметров. В этом смысле нам бы хотелось, чтобы «Газпром энергохолдинг» реализовал те преимущества, которые есть у ТГК-1 для повышения капитализации и удовлетворения интересов всех акционеров, включая миноритариев. Мы, как члены совета директоров, готовы поддерживать любые инициативы в этом направлении.

— В отборах по программе модернизации старых ТЭС у «Фортума» нет ни одного проекта. Вам не интересна программа?

— Вы правы, эта программа нам не интересна. Модернизация — это технологические мероприятия с повышением параметров станции. Назовите мне хоть одну станцию, которая заметно повысила технологические параметры в результате этой модернизации — стала существенно лучше по КПД, по объему выбросов или еще по какому-то критерию? Фактически это проведение ремонтов и поддерживающих инвестиций, которые должны делаться из операционной деятельности любого предприятия.

На наш взгляд, эта программа искажает рынок и не отвечает интересам потребителей.

— Выручка «Фортума» в первом полугодии выросла, чистая прибыль — сократилась. С чем это связано?

— Это связано с обесценением основных средств при продаже Аргаяшской ТЭЦ компании «Русатом Инфраструктурные решения», входящей в «Росатом» (обесценение активов составило 2,26 млрд руб., согласно отчетности «Фортум».— “Ъ”). Мы закрыли сделку в июле этого года, активы обесценились со времени начала нашего владения в 2008 году. Это не операционное уменьшение прибыли.

— Какой результат ждете по всему году?

— Позвольте воздержаться от ответа на этот вопрос.

— На ваш взгляд, рост спроса на электроэнергию до конца года продолжится?

— Надеемся, что спрос будет расти. Экономика растет, экспорт из России увеличивается, основные потребители электроэнергии находятся в хорошей экономической ситуации, поэтому мы оптимистично смотрим на перспективы роста спроса.

— Как продвигается подготовка к переходу на альтернативную котельную в Тюменской области и в других регионах?

— В Тюменской области мы, наверное, наиболее подвинулись с точки зрения альтернативной котельной. Губернатор Тюменской области Александр Моор и его команда поддерживают переход на альткотельную. Мы находимся в процессе обсуждения, и надеюсь, что мы через какое-то время придем к тому, чтобы получить регулирование по методу альтернативной котельной в Тюменской области. Такой переход даст большие возможности с точки зрения реализации энергоэффективных проектов и достаточно серьезной модернизации системы теплоснабжения. Власти Тюменской области настроены очень серьезно, нам это очень приятно, мы с удовольствием находимся в партнерских отношениях.

— На ваш взгляд, почему переход на альтернативную котельную в целом в России идет так медленно?

— В результате создания нормативных правовых актов альтернативная котельная стала одним из методов регулирования, который, видимо, не очень удобен регулятору или региональным властям. Компании не хотят переходить на этот метод в тех регионах, где тариф на теплоснабжение превышает цену, которая складывается по методу альтернативной котельной. А в тех регионах, где цена по методу альтернативной котельной выше текущего тарифа, против реформы выступают региональные власти и население. Если бы была унификация в регулировании по методу альтернативной котельной в РФ, то баланс бы выровнялся. Но пока метод альткотельной — лишь один из методов регулирования, и он выбирается в основном регулятором, то никто особо в этом не заинтересован. Хотя сейчас внедрение этого метода в России все-таки медленно, но идет.

— В отчете за 2020 год сообщалось, что «Фортум» дополнительно разрабатывает мероприятия по сокращению расходов и оптимизации капвложений из-за пандемии. Какие это меры?

— Действительно, мы приняли меры по переносу каких-то инвестиционных решений и ремонтных программ. В ремонтных программах задействованы люди, поэтому, учитывая эпидемиологическую обстановку, нам пришлось сделать сдвижку. Но в этом году мы уже наверстали все отставания. Кроме этого, у нас было принято несколько управленческих решений, которые были поддержаны трудовым коллективом. Нам удалось сохранить трудовой коллектив и пройти кризисный период без увольнений.

Интервью взяла Полина Смертина