«Мне важно менять систему, в которой я живу»

В сентябре этого года в галерее Lazy Mike состоялась персональная выставка Кутового «Bulky Biceps Trying to Fly» (предыдущий персональный проект в Москве был показан в 2018 году) — для многих это покажется необычным или неожиданным, но, по сути, это презентация бренда Bulky Biceps, создающего спортивные тренажеры, а не традиционная выставка скульптур. До 21 ноября в Большом винохранилище «Винзавода» в рамках выставки номинантов на первую премию Zverev Art Prize можно увидеть реконструкцию его известного проекта «Метамеханика» (2016). Часть проекта «Bulky Biceps», начатого в 2020-м, до 30 ноября показывают в медиацентре «Зарядье» на выставке номинантов на II Московскую Арт Премию.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

«Коммерсантъ. Арт» поговорил с Александром о его проектах, которые сейчас можно увидеть в столице.

—Ваши работы на выставке участников шорт-листа Zverev Art Prize похожи на те, что были показаны на выставке «Метамеханика» в 2016 году?

—Да, они являются реконструкцией того проекта. Зал на ЦТИ «Фабрика» превратился в своего рода лабораторию, место эксперимента, исследующего, как в заданных и заранее спрограммированных условиях может проявляться и существовать свобода воли. В пространстве были размещены скульптуры в виде обезличенных антропоморфных фигур, а на полу — начерчены линии, по которым им предстояло двигаться. На самом деле это циркулярная схема движения элементарных частиц, найденная в сети. В пространстве было установлено видеонаблюдение и велась съемка. В итоге каждую фигуру два человека толкали по линиям, расчерчивающим зал. Фигуры были слеплены из глины, которая еще не засохла на момент действия, поэтому все механические повреждения, «травмы» (падения, деформация от толчка и так далее) деформировали сами скульптуры, меняя их изначальный вид, часто до неузнаваемости. Таким образом, формировалась их новая идентичность.

Перед этим у меня на ЦТИ «Фабрика» прошла выставка «В отсутствии» (2015), которая была представлена в виде инсталляции из антропоморфных фигур: они были поставлены в угол, и, чтобы добиться идеального — как конструктор — совпадения с углом, у них были срезаны фронтальные фрагменты. Фигуры словно вписывались в угол по законам геометрии. Один из главных символов наказания — поставить ребенка в угол; чтобы встроиться в общество, мы регулярно переживаем опыт наказания с самого детства. И получается, что угол — это такое геометрическое пространство, где общество определенным образом формирует, моделирует человека, который потом может встроиться в это самое общество. Чтобы встроиться в систему, нужно отказаться от чего-то. Иначе ты как бы слишком неудобный. И, соответственно, проект «Метамеханика» с этими движущимися скульптурами стал, по сути, второй частью проекта 2015 года. Я создал условия, где появлялись такие люди с углами. У фигурок на колесах с треугольным основанием при падении образовывались грани. Если вы посмотрите на фигуры на выставке Zverev Art Prize, на некоторых видны следы, будто они были поставлены в угол, с отпечатками угла. И это был своего рода эксперимент производства таких людей.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

—В галерее «Риджина», той, что сейчас Ovcharenko, в 2017 году на выставке «В вещи влей» вы уже перерабатывали фигуры Ленина и прочих вождей в какие-то совершенно другие объекты, они скрещивались, смешивались. Насколько вам важна работа с историческим контекстом? И насколько ваше образование, художественное, философское и теологическое, продолжает влиять на ваши работы?

—Мы являемся продуктами того места, где родились. На нас отпечатаны, условно, коды этого места и времени. В любом случае я, как человек, родившийся на излете Советского Союза, учился в академии, которая сама по себе была и остается местом реализации власти: политической, учителя над учеником и так далее. И это напрямую касается монументальной скульптуры как инструмента политической пропаганды советской системы.

Чтобы от этого освободиться, нельзя просто сказать: «Все, ребят, я больше не буду этим заниматься, я сегодня другой». Потому я для себя нашел такой способ субъективного исследования на тему того, откуда я пришел. Я как бы вывел всех сталиных, лениных в мифологическое пространство, создавая миксоморфов. Выставка в «Риджине» стала своеобразной попыткой какого-то автоматического письма, транса, где есть лишь фиксация и нет никакой оценки. Плюс я впервые после долгого перерыва тогда начал рисовать, просто понял, что мне стали неинтересны другие художественные практики.

—Насколько вы вообще считаете важным для современного художника получение формального образования? Я вот знаю, что после Киевской академии вы еще учились в мастерской Браткова в Школе Родченко.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

—На самом деле, если посмотреть по датам, то я в Родченко не учился вообще. Потому что я до этого с Братковым, Осмоловским, с разными другими художниками пытался делать проекты. Я сделал с Братковым их несколько в 2015-м, и тогда мне показалось, что будет классно попробовать больше с ним проводить времени, занимаясь в его мастерской. Но я быстро понял, что это не мой формат, мне не очень интересно. Меня всегда интересовали скорее теоретические штуки. Я читал тексты, которые на меня влияли больше, чем рассказы кого-то о чем-то, меня не воодушевляли картинки или работы других художников. Мне хотелось, наоборот, выйти из художественной среды в теоретическое поле, которое было для меня более продуктивным и не ограничивало бы меня формальными решениями. И потому в принципе в Школе Родченко я не учился. Нельзя сказать, что она на меня повлияла как-то. А что до Академии искусств… Я достаточно критически отношусь к образованию. Мы с Осмоловским когда-то это обсуждали. Я в каком-то смысле противник образования, а он говорит, что это очень важно, что без этого нельзя, нужно место, которое бы давало информацию или показывало, где ее искать. И я с ним в этом согласен, но мой личный опыт образования — это какое-то полуинтуитивное движение, как бы серф такой.

—Насколько технологии, искусственный интеллект, дополненная реальность, вообще развитие технологической сферы влияют на то, что вы делаете?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

—В 2016–2017 годах я увидел игру Red Faction: Armageddon, там было такое оружие — единорог, который назывался Pony Gun. Pony — это что-то радужное, а gun — оружие. Меня это удивило, я сильно впечатлился, было в этом нечто постчеловеческое, наверное: Армагеддон идет, а там эта детская игрушка, светящаяся, стреляющая. Пони-герой, который является оружием разрушения. Я сам сейчас работаю над игрой, которая связана с моим проектом Bulky Biceps,— будет целая вселенная под этим брендом. Мне интересны новые технологии. И я слежу за ними, на меня их развитие очень сильно влияет. В своей же работе я активно использую 3D-сканирование, печать, моделирование. Пока с дополненной реальностью я не связан, хотя считаю, что это очень крутая штука, это как такое расширение пространства, альтернативная реальность, своеобразный противовес агрессивному насилию, которым фактически является монументальная скульптура. Дополненная реальность — это тоже объект в пространстве, но он не насилует место, можно сказать так.

—Для подготовки выставки Bulky Biceps, которую вы показывали этой осенью в галерее Lazy Mike и часть экспонатов которой можно видеть в Зарядье на выставке номинантов на II Московскую Арт Премию, использовались какие-нибудь современные системы, к примеру 3D-моделирование?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

—Да, сканирование и моделирование. Проект изначально шел от всего цифрового, там все, по сути, собрано из интернета, нет ничего нового, модернистского. Он больше про использование символов, они подделываются под настоящие, но все это такие симуляторы как бы. С Bulky Biceps важно понять, что это не про скульптуры и не про объекты. Меня вдохновил на нее директор ВДНХ, который в прошлом году во время карантина захотел сделать баню из нашей большой мастерской художников. И меня это очень сильно удивило и шокировало. Можно представить, что есть такая культура, группа людей, для которых не важно символическое значение, важна только функция: вот человеку захотелось сделать баню — и он решил нас выселить, он не понимает, чем занимаются художники, и выгоняет их. Точно так же происходит в моем проекте. Представим, что люди из этой культуры приходят в музей и видят: стоит Пегас, мраморная скульптура. Они понимают, что это бессмысленный конь с крыльями, да еще и каменный — в общем, максимально тупое создание. Оно не несет никакой функции. И выбрасывать жалко его, но давайте же переделаем во что-нибудь другое, во что-нибудь полезное. И получается, что мы срезаем ненужное по принципу Микеланджело («Убрать все лишнее»): так срезаются крылья, голова. А в крыльях проделываются отверстия, и получается вот такой спортивный снаряд — конь. И все. Или, например, голова: прорезается очень агрессивно отверстие в лице, то есть это агрессивное действие против личности, которое в том пространстве, где мы находимся, часто происходит. Вообще в мире отдельная личность не сильно ценится. Поэтому проект стал для меня своеобразным Троянским конем: поначалу воспринимаешь все как очень красиво сделанные объекты, но когда начнешь немного уходить от автоматического восприятия, то увидишь, что произошел жестокий акт над этими объектами.

—Вы как-то говорили, что вам очень важен режим. Вы встаете, контрастный душ, потом отжимания…

—Это был очень короткий период, который мне помог. Я смог активизироваться. Но я понял, что мне важно менять систему, в которой я живу, иначе она блокирует мои действия. Когда преодолеваешь что-то, это еще кажется новым, это помогает. Но когда это превращается в привычку, то становится чем-то уже автоматическим, как привычка спать, например.

—А сейчас у вас какой режим?

—Мой идеальный режим был до недавнего времени — просыпаться рано, заниматься медитацией, йогой, дыхательными практиками, а потом сразу работать. Но это тоже перестало действовать. Я каждый раз пытаюсь находить какие-то новые системы для себя.

—Осенью у вас открылось несколько выставок в Москве, а есть еще планы участия в каких-нибудь международных проектах?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

—Будем с галерей Lazy Mike в международных ярмарках участвовать. Я так устал с этими проектами, за сентябрь их открылось пять. И сейчас я вторую неделю просто езжу, путешествую. Вообще пытаюсь почувствовать, что живу.

Беседовал Александр Щуренков