Экс-вокалист группы Led Zeppelin Роберт Плант и звезда стиля блюграсс Элисон Краусс выпустили альбом дуэтов «Raise The Roof», состоящий в основном из кавер-версий классических кантри- и фолк-песен. Борис Барабанов поговорил с ними о новом альбоме и источниках их вдохновения.
Фото: Redferns / Getty Images
Фото: Al Wagner / Invision / AP
— В 2008 году вы получили пять Grammy за первый альбом вашего дуэта «Raising Sand». Это говорило о том, что людям чего-то не хватает в музыке, и вы им это дали. Как вы думаете, в новом альбоме «Raise The Roof» есть какой-то химический элемент, которого не хватает сегодняшнему миру?
Элисон Краусс (Э. К.): Я попробую ответить. Когда ты занимаешься музыкой, ты думаешь прежде всего о том, чтобы дать выход какому-то эмоциональному стремлению, которое не дает тебе покоя. И пение — хороший способ освободиться от этой эмоции. Не знаю, удастся ли нам достучаться до всего мира с этим альбомом. Мы говорим с людьми, которых тревожат те же вещи, что и нас. Но никакой сформулированной повестки у нас во время записи не было. Мы хотели делиться радостью, которая сопровождала нашу работу.
Роберт Плант (Р. П.): Мне кажется, что это радость от того, что мы смогли поделиться скрытыми сокровищами — песнями из других времен. Некоторые из этих песен появились 100 лет назад. Мы просто не можем себе сейчас представить, при каких обстоятельствах люди их пели тогда. Мы посмотрели на эти песни под другим углом. И в процессе освоения этих песен действительно возникла особая химия — между мной, Элисон и людьми, которые вместе с нами придумывали, как расчистить в сегодняшней насыщенной музыкой среде пространство для этой музыкальной картины. Это не вневременные песни, они привязаны к своему времени, и нужны усилия, чтобы показать их людям так, как они того заслуживают. Если мы все же добрались до момента, когда люди могут сесть и послушать их, уже хорошо. Если они кому-то не понравятся, достаточно того, что они нравятся нам.
Знаете, один журналист спросил у нас: «Как эта музыка называется?» Нелепый вопрос, это все равно что спросить «Что такое музыка?».
В общем, мы сделали то, что сделали, и это не то, что мы делаем обычно.
— Вы отобрали для альбома много архивного материала — это классика кантри и фолка. Есть ли на нем какие-то песни, с которыми у вас особая, личная связь?
Э. К.: Для меня это, пожалуй, «Going Where The Lonely Go» Мерла Хаггарда. Я всегда была его поклонницей. Это для меня не песня из архива, я прекрасно помню, как услышала ее в детстве. Звук этой песни — это и есть звук кантри для меня. Так оно звучало еще до того, как в записи стали использовать духовые. Никогда не забуду видео, где он поет в шубе, где-то в Западной Виргинии. Он был из тех певцов, у кого должна была быть «настоящая» работа. Так я думала в детстве.
Р. П.: Ну, например, автослесарь.
Э. К.: Почему нет? Его истории были настолько правдоподобны, что я забывала, что он всего лишь гастролирующий артист. У меня был бокс-сет Мерла Хаггарда, и эта песня была четвертой на четвертом CD. Очень яркий отпечаток 1980-х в памяти.
Р. П.: Знаешь, что говорил Лаудон Уэйнрайт? «Четверка — священный символ! Но и рыба тоже!» (В оригинале в песне кантри-певца Лаудона Уэйнрайта «For Is A Magic Number»: «Крест — священный символ! Но и рыба тоже!» — “Ъ”.) Когда я учился в колледже, я много времени проводил в клубах, где играли фолк. Я считал, что это круто — тусоваться c фолк-группами и джазменами, поодаль от тех мест, где играют десять тысяч копий The Rolling Stones. Я мог слушать Берта Янша — мы записали его песню «It Don`t Bother Me» — и всех тех британских и западноевропейских музыкантов с гитарами, которые привозили с севера Африки новые приемы игры на струнных. И все это сплеталось с психоделикой с Западного побережья США, где царили Jefferson Airplane и Kaleidoscope. Я вникал в эту музыку и чувствовал себя частью тайного общества. Вы знаете, как это важно в 16–17 лет читать какую-то самую крутую книжку или просто сидеть на скамейке с первым альбомом Боба Дилана, так, чтобы это все видели.
— На вашем альбоме есть и ваша собственная новая песня — «High And Lonesome».
Р. П.: Это была абсолютная импровизация — наша с продюсером Ти-Боном Бернеттом. Между двумя треками, которые были запланированы для альбома, мы сделали вещь, которая соответствовала самой сути Ти-Бона. С самой своей юности он любит первобытный рок-н-ролл. Он в душе типичный техасский парень, выросший из ковбойской костюмированной романтики в настоящего музыканта-одиночку. Он и сейчас человек-оркестр. Все его оборудование помещается на крыше его машины. Он всегда готов отправиться куда угодно. В общем, пока в студии шла перекоммутация, мы сделали целую песню. Как бы ты ни готовился и ни репетировал, самое ценное в процессе записи — вот такие моменты озарения.
— Как пандемия COVID-19 сказалась на работе над вашим альбомом?
Э. К.: Нам повезло больше, чем многим музыкантам. Мы закончили запись буквально перед тем, как все закрылось. Так что мы практически весь альбом сделали вместе, за исключением каких-то деталей постпродакшена. Во время локдауна Роберт работал над миксом в Англии, а Ти-Бон Бернетт — здесь, в Америке. Но вся структура была уже готова. Мы разве что допели несколько второстепенных партий.
— Мистер Плант, я знаю, что вы устали от вопросов о воссоединении Led Zeppelin, но случай ABBA и их шоу с цифровыми двойниками показывает нам, что можно вполне обойтись без музыкантов на сцене, и фанаты все равно будут счастливы.
Р. П.: Я понимаю, что вам хочется об этом поговорить, но мне — нет. Мы говорим о нашем альбоме с Элисон Краусс. Я понимаю, что ждать такого же международного резонанса, как от реюниона ABBA или, допустим, Led Zeppelin, нам не приходится. ABBA были дискотечной группой с прекрасными танцевальными песнями. Сейчас они проходят через большую авантюру. Но я живу здесь, в своем собственном мире. Он требует душевного участия.