 |
ФОТО: REUTERS  Владислав Ардзинба пользуется в Абхазии большим авторитетом. Но недоброжелатели говорят, что его голос уже давно ничего не решает (на фото — парламентские выборы 1996 года) |
"Ардзинба сделал нас независимыми"
— Наш президент — умница.— Таксист Амиран говорит о Владиславе Ардзинбе спокойно, с уважением.— Если бы не он, мы не выдержали бы натиск Грузии, блокаду России тогда, сразу после войны. Он заставил нас верить, что мы выживем, и мы выжили. Теперь граница с Россией открыта, люди стали зарабатывать деньги, люди надеются на новую жизнь, и он может спокойно уйти. Владислав Ардзинба оставил все свое здоровье, чтобы Абхазия стала независимой.
— Но республику до сих пор не признали,— возражаю я.
— Это дело времени,— говорит Амиран.— Придет новый политик, будет бороться. Ардзинба сделал главное — мы теперь независимы, и за это его всегда будут любить люди.
Я вспоминаю все, что знаю о нынешнем президенте Абхазии. Пять лет после окончания грузино-абхазской войны Абхазия выдерживала блокаду со стороны Грузии и России. За это время Ардзинба тяжело заболел (у него нарушилось кровообращение в головном мозге) и теперь передвигается в инвалидной коляске. На публике он не появляется — недавно, во время празднования Дня независимости, президента ждали на центральной площади в Сухуми, и он даже к этой площади подъехал, но потом велел развернуть машину. Абхазцы, впрочем, отнеслись к этому с пониманием.
Отчасти болезнь, отчасти антигрузинская политика сделали Ардзинбу неуязвимым для критики — критиковать президента считается не очень тактичным. Ходили, правда, слухи, что когда-то он заключал договор о возвращении Абхазии в Грузию, но люди в это не верят. Все помнят, что договор собирался подписать и даже завизировал какую-то бумагу помощник президента Анри Джергения, уволенный сразу после огласки этого дела.
До Сухуми остается минут пятнадцать, когда я вспоминаю потрясшую меня фразу президента Грузии Михаила Саакашвили, заявившего, что он не позволит отдыхать туристам там, где абхазцы играли в футбол головами грузин. Я спрашиваю Амирана, правда ли такое было. Таксист как-то неопределенно говорит, что вообще про такие случаи он слышал от соседей, но что абхазцы этого не делали. "А кто тогда?" — "Ну мало ли кто! Здесь тогда кого только не было!"
"У нас уровень жизни намного выше, чем в Грузии"
Полуразрушенный Сухуми встречает белыми дворцами с колоннами, напоминающими о былом великолепии этого города. Архитектура приморских городов советского периода оказалась практически неподвластна времени — даже с пробоинами от артиллерийских снарядов дворцы остаются дворцами и создают особое настроение, когда не замечаешь ни общего запустения, ни разбитых дорог, на которых машина прыгает так, что можно получить сотрясение мозга, ни нищеты рынков, где старухи продают мелкие сочные яблоки по 10 рублей за килограмм и еще кричат вслед слова благодарности. На улицах — тихие 60-е, залитые солнцем дворцы, пальмы, смеющиеся туристы.
Днем на набережной под пальмами сидят старики и играют в шахматы. Шахматистам в Сухуми покровительствует министр экономики Константин Тужба, сам заядлый игрок. Он еще летом провел шахматный турнир, который назвали международным: в нем приняло участие 70 шахматистов из России и Украины. Это было первое мероприятие такого уровня, и министр им гордится. На вопрос, для чего тратить деньги на шахматы, когда разбиты дороги и почти нет горячей воды, Тужба отвечает: "Деньги на шахматы тратятся мизерные, причем в основном спонсорские. Но это хорошее и полезное мероприятие для всей республики, потому что через два года таких чемпионатов нас уже будут знать, то есть мы таким образом привлекаем туристов".
— В Абхазии разбита вся инфраструктура, инвестиции нужны большие,— продолжает министр.— Это вопрос не одного года. Но это решаемо. Постепенно Абхазия выходит из блокады, сюда пришел российский бизнес, так что все будет меняться. Рано или поздно нас все равно признают.
Мы сидим в шахматном клубе, здесь собралось несколько человек, которые слушают нашу беседу, перебивают, добавляют что-то свое. Обстановка, в общем, неформальная. Но, когда речь заходит о грузино-абхазских отношениях, все единодушны. Сторонников у Саакашвили здесь нет. Я интересуюсь почему. Объясняют долго. Что после войны должно пройти лет 200, прежде чем все забудут, сколько абхазцев и грузин полегло в начале 90-х. Что до войны грузины притесняли абхазцев и война стала взрывом давно вызревшего негодования абхазцев. Министр Тужба все время дискуссии молчит, смотрит телевизор. Потом, когда шум стихает, поворачивается ко мне:
— Я как экономист объясню вам проще. В Абхазии уровень жизни намного выше, чем в Грузии. И это благодаря России. Почти все здесь — российские граждане. Почти все получают российские пенсии. Есть против этого аргументы? Людей не заставишь сознательно идти туда, где плохо, где нищета. Если бы Саакашвили был грамотным политиком, он сначала навел бы в Грузии порядок, поднял уровень жизни, а потом предложил бы абхазцам диалог. А то, что он делает сейчас,— глупо. Человек сам разжигает войну, которую остановить уже не сможет.
Уже уходя, я спрашиваю про грузинские головы Михаила Саакашвили. "Никто такого не видел,— говорит один из шахматистов.— Абхазцы не кровожадный народ, нам такое приписывать нельзя".
"У нас пять лет больной президент"
На следующий день решаю навестить человека, который пользуется в Абхазии репутацией отчаянного оппозиционера,— редактора "Нужной газеты" Изиду Чаниа. Она была женой одного из лидеров оппозиционного движения "Народный фронт", потом муж покончил с собой. Сама Изида долгое время не могла жить в Абхазии. После войны оппозиционерам здесь вообще было гораздо тяжелее, чем сейчас. Власть президента Ардзинбы называли диктатурой. Сегодня оппозиционное движение даже может проводить съезды. Но давление все-таки остается. Иногда редактору "Нужной газеты" даже угрожают.
Изида Чаниа не производит впечатления железной леди — у нее приятное лицо и мягкий голос. В гостях застаю ее друзей — известного местного оппозиционера Вадима Смара и преподавательницу истории Нину Стороженко. Предстоящие выборы президента задевают этих людей за живое. Ведь, по сути, это первые демократические выборы в Абхазии. Десять лет после войны альтернативы Владиславу Ардзинбе не было. Но мои собеседники считают, что выбора и сегодня нет. Потому что почти все кандидаты были вместе с президентом Ардзинбой.
— За что вы так не любите президента? — спрашиваю я.— Народ вроде бы к нему хорошо относится.
— Это не так,— говорит Вадим Смар, закуривая очередную сигарету.— Просто кто-то боится, кто-то альтернативы не видит. Придя во власть, Ардзинба так и не начал строительство нового государства. Абхазия осталась непризнанной, государства, по сути, нет.
— У нас пять лет больной президент,— продолжает Изида.— Страна распродается. Шикарные особняки, представляющие историческую ценность, продаются в Сухуми по $5 тыс. — официально. Эти деньги, может, и идут в казну. Но $25 тыс. сверху идут в карманы наших чиновников. Криминал все взял в свои руки, и президент повязан этим криминалом, потому что кланово-родственные отношения такие, что просто невозможно кого-то наказать.
— Клановая система, как на Сицилии,— добавляет Нина.— Изида написала статью о том, что раздут чиновничий аппарат, так ей после этого пришлось поименно называть, кого она имела в виду. Если она кого-то критикует, то приходят люди и говорят: он мой родственник, я тебе голову за него оторву. Она все равно пишет, но разве так должно быть?
— Но ваш президент сумел сохранить независимость Абхазии, а это, как мне показалось, больше всего абхазцами ценится,— возражаю я.— К тому же он настроен пророссийски, что тоже очень популярно в народе.
— Даже если бы он захотел вернуть нас в Грузию, ему народ не дал бы,— говорит Нина.— Так что независимость от Грузии — это прежде всего заслуга народа.
— И отношения с Россией не его заслуга, так обстоятельства сложились,— горячится Вадим Смар.— Россия поддерживает Абхазию в пику Грузии. Если в Грузии к власти придет человек, который подружится с Россией, то на следующий день Россия нас кинет. И абхазцы, слабые, с разворованным бюджетом, останутся лицом к лицу с грузинами. Мы не можем все время ждать и бояться, что Россия отвернется. Мы должны создавать свое сильное государство. А то в прошлую войну, если бы не помощь кавказских народов, мы ничего не сделали бы сами, не отбились бы. Чеченцам большое спасибо надо сказать.
— То есть вы хорошо относитесь к Басаеву?
— Басаев тогда не был тем, что сейчас. Абхазцы чеченцам очень признательны,— говорит Смар.— Кодорские события это отношение подпортили, но все равно ту помощь, которую оказали нам чеченцы, люди вспоминают с благодарностью.
Мы уже собираемся уходить, когда я вспоминаю, что не задала один вопрос. Про играющих головами грузин абхазцев.
— Все это чушь,— говорит Смар.— Саакашвили ищет ходы, чтобы показать нас варварами.
Уходим из дома Изиды поздно ночью. Вадим Смар провожает нас до гостиницы.
— Вы критикуете власть за авторитаризм, но спокойно идете ночью домой, хотя все знают о ваших взглядах,— говорю я.— Многие в России вам бы позавидовали.
— В России другая ситуация. У вас развивается экономика, у вас жесткая власть хотя бы стимулирует развитие государства, хотя это, конечно, не оправдание для власти. У нас, кроме этой власти, нет ничего. Нищета и разруха.
"Владислав спас нас от Басаева"
Человек, который знает многое о Владиславе Ардзинбе, пьет со мной кофе на террасе аккуратного белого ресторанчика на берегу моря. Он лично знаком с президентом и его окружением, но сейчас отошел от дел, так что может позволить себе и смелые суждения, и даже некоторую критику президента. Впрочем, имени своего все равно просил не называть.
Он говорит, что договор о возвращении Абхазии в Грузию, подписанный Анри Джергенией в 1995 году, на самом деле хотел подписать Ардзинба. Но решил подстраховаться и послал помощника. Когда о договоре стало известно, президент сказал, что ничего о нем не знал.
— Владислава можно понять,— говорит мой собеседник, допивая кофе и закуривая дорогую сигару.— Пять лет Абхазия была изолирована. Россия нас не признавала, гнобила, можно сказать. А от него зависела судьба всей республики, жизнь людей. Но он понимал, что абхазцы лучше с голода умрут, чем вернутся в Грузию. Вот и подстраховался. Сейчас об этом многие знают, но его никто не попрекает этим. Видите, чем он заплатил за эти годы президентства? Стал инвалидом.
Еще он говорит, что сейчас Абхазией правит не Ардзинба, а клан его родственников и друзей. Что многие в этом клане действительно тесно связаны с криминалом, но у больного президента уже нет сил их контролировать. Да и минусом это назвать нельзя — в любой кавказской республике правят кланы. Потому что родственные связи здесь самые сильные. Я решаюсь задать вопрос, который задавала всем в Абхазии и который уже интересует меня больше, чем президент Ардзинба.
— Ну вы-то знаете, что имел в виду Саакашвили, когда говорил о головах грузин, которыми абхазцы играли в футбол?
— Вообще-то тут абхазцы ни при чем. Когда началась война, народ был в панике. Люди собирали вещи и бежали. Ни у кого не было сил остановить эту истерику. Абхазцы совершенно невоинственный народ. Потом кто-то пустил слух, что нельзя уходить, что скоро на помощь придут чеченцы. Эту новость тогда восприняли как какую-то божью помощь. И у людей все перевернулось внутри: раз чеченцы идут нам помогать, не боятся, жизней не жалеют, неужели мы сбежим, бросим свою землю? И вот такой подъем тогда случился. Люди стояли у ворот и смотрели на дорогу, когда же чеченцы появятся. И как только они появились, абхазцев как подменили. Люди взяли в руки оружие и пошли воевать.
— Вас что, чеченцы учили воевать?
— Чеченцы не учили, потому что у них своя тактика. Они никогда не участвуют в прямых боях, мы тогда это и узнали. Они вели партизанскую войну, и это сильно подрывало силы грузин. Чеченцы нам так говорили: "За вас никто воевать не будет. Если хотите отстоять свою землю, берите автоматы и идите в бой. А мы поможем, потому что мы ваши братья". У них тогда сильные идеи были насчет создания единого исламского государства, они надеялись, что Абхазия станет их частью.
— Разве в Абхазии много ислама? — удивляюсь я.
— В том-то и дело, что немного. Но у чеченцев такое заблуждение было. Абхазцы вообще-то больше язычники. Христианство у нас прижилось, но оно наложилось на языческие верования, которые и сейчас очень сильны. А мусульмане, те, кто живет в Абхазии, они ведь даже намаз не делают. Просто после турок ислама немного тут осталось, но он наносной. Какие они мусульмане.
Мой собеседник смотрит на море. Туристы загорают на гальке, дети плещутся в теплой воде. В нашем кафе тоже в основном туристы. 12 лет назад на этом месте, недалеко от госдачи, шли бои. Но морская вода смыла кровь, а солнце осушило слезы. Может быть, именно это имел в виду президент Грузии, когда произнес запомнившуюся всем фразу о грузинских головах? Может быть, это была страшная метафора?
— Чеченцы меня поразили,— слышу я.— Жить они хотели так же, как и мы, но это могучий, сильный народ. Этот народ может вытерпеть все ради идеи. Но жестокие они, нам не чета. У нас даже барану голову не каждый может отрезать, а они головы грузинам резали именно как баранам. Страшно это было.
— Это в Сухуми было? — спрашиваю я, поражаясь такому неожиданному ответу на мучивший меня вопрос.
— И в Сухуми, и в Гаграх — по всей Абхазии. Их немного было, чеченцев. Грузины сейчас преподносят, что несколько тысяч воевало. На самом деле не больше 500 человек. Но они умели так себя подать противнику, что казалось, их тут огромное войско. Басаев и его ребята жили недалеко от моего дома, прямо в Сухуми. Самого Басаева я видел только один раз, в основном общался с его ребятами. Нормальные люди они были, скажу я вам. Зайдешь к ним, они автоматы чистят. Говоришь обо всем. Шутят, смеются. Не поверишь, что вчера этот человек полоснул по горлу себе подобного. Только когда о религии речь заходила, они менялись. У них такой блеск в глазах появлялся. А Басаева я видел уже позже. После основных боевых действий уже, когда Ардзинба стал их отсюда потихоньку выдавливать. Басаев тогда выступал перед людьми, сказал: "Я верил, что мы с вами будем вместе строить государство, но теперь мы уходим. Ваши лидеры в плохое положение вас заведут". Я помню, люди сильно переживали, сомневались. Говорили, что зря чеченцев отпустили, не дали им осесть. Только теперь все поняли, от чего нас тогда Владислав спас. Теперь, когда увидели, до чего Басаев Чечню довел. И это, я вам скажу, главная заслуга Владислава. Благодаря ему мы не террористическое государство, мы не Панкисское ущелье, мы республика, с которой у России добрососедские отношения.