|
"Лишение лицензий должно проводиться без глупого пиара" |
 |
| Фото: ЮРИЙ МАРТЬЯНОВ, "Ъ" |
— Каковы ваши впечатления от нынешнего банковского кризиса?
— Я не считаю это кризисом.
— Хорошо, какие у вас впечатления от летних событий на банковском рынке?
— Весьма противоречивые. С одной стороны, было очень обидно, что практически на ровном месте разыгралась такая буря и столь неправильно все происходящее трактовалось и воспринималось обществом. С другой стороны, из всего надо извлекать пользу, и она, я думаю, была извлечена и участниками рынка, и регулирующими органами, и обществом в целом.
— Что, по вашей версии, случилось в мае--июне?
— Мы в один год решили сразу реализовать очень много масштабных программ. Это и страхование вкладов, и очень существенные изменения нормативно-правовой базы ЦБ в части повышения требований к банкам и перехода на субъективные методы оценки их состояния, причем субъективные как со стороны регулятора, так и со стороны кредитной организации...
— Имеется в виду введенный ЦБ принцип мотивированного суждения?
— Да. И переход к такому подходу, когда нужно не только формально оценивать состояние банка, а оценивать его по существу, содержит в себе много позитива, но и несет много рисков. К этому еще добавились требование о ежедневном соблюдении нормативов, изменения в валютном законодательстве, вступившие в силу 18 июня, переход на международные стандарты отчетности, накопление определенного объема информации по борьбе с отмыванием денег. Чтобы реализовать каждую из этих программ и дать банкам приспособиться к новой ситуации, нужно как минимум несколько лет. Но у нас этих нескольких лет нет, мы все делаем в очень спрессованном временном промежутке — просто потому, что мы очень сильно отстаем, нам нужно многие пробелы восполнять в ускоренном режиме. Когда на очень короткий промежуток времени приходится сразу пять-шесть радикальных изменений, это не так легко реализовать и переварить.
— Как это повлияло на финансовый рынок?
— Каждое из нововведений требует очень серьезной переработки нормативных документов не только самого ЦБ, но и документов внутри каждого банка. Потом еще идет адаптация к этим новым требованиям. Потому что, допустим, воспринять мотивированное суждение с точки зрения его удобства, выгоды для кредитной организации, эффективности — это одно. Но сразу возникает масса вопросов. Например, где гарантия, что эта возможность не будет использована средним и низшим персоналом регулирующих органов для того, чтобы заниматься еще большим вымогательством? И как обеспечить соответствующие страховочные механизмы? Ведь если банкир, исходя из мотивированного суждения, обозначил свои представления о необходимых резервах, выданных кредитах, то он должен быть уверен, что завтра его не обвинят во всех грехах и не заставят бегать и оправдываться за это.
Потом вопрос, связанный с системой страхования,— это тоже требует очень серьезного временного лага. Потому что, если бы в самом законе предусмотрели плавность перехода, то есть не обязательность, а возможность вхождения в систему страхования, рынок со временем сам бы все расставил по местам. Постепенно происходила бы трансформация в мышлении участников рынка, они бы стали понимать, что тот, кто по собственной инициативе вошел в систему страхования, надежнее. И постепенно уменьшались бы объемы средств в тех банках, которые не работают в системе. А когда банкам в одночасье резко сказали: в течение полутора лет вы должны определиться — либо ты входишь в систему и тогда работаешь с вкладами, либо ты в систему не входишь, но тогда тебе запрещено работать с вкладами населения. А такие резкие переходы более тяжелы с точки зрения адаптации и очень часто влекут за собой эксцессы.
— Зачем же тогда сделали столь резкий переход?
— Я же говорю: времени у нас не так много. Значимость банковской системы для экономики страны сейчас признается всеми, и все говорят о необходимости длинных кредитов, о больших объемах инвестиций и финансирования. Но, чтобы этого добиться, нужно обеспечить определенные гарантии того, что кредитные институты имеют эффективные ресурсы, что их отчетность соответствует реальному положению дел, а не нарисована. И ЦБ как регулятор, обеспокоенный после 1998 года проблемой устойчивости рынка, счел необходимым поднять уровень требований к банкам. И надо сказать, что нормальные участники рынка заинтересованы в ужесточении требований к ним. Потому что если, допустим, кто-то занимается исключительно обналичиванием, или исключительно отмыванием, или исключительно внебалансовыми операциями, которые не попадают в отчетность, то он оказывается в более выгодном положении, поскольку не выполняет требования закона. И потом начинает фактически диктовать условия на рынке. Поэтому ЦБ понять можно в том смысле, что по формуле "так жить дальше нельзя" он начинает резко менять правила игры. Это его философия. Она спорна с точки зрения методов реализации, но в принципе понятна.
— Вернемся к событиям лета. То, что вы описали,— сложности, условно говоря, административного плана. Как они привели к тому, что у банков стали кончаться деньги?
— В банках закончились деньги? Ничего подобного не было. Остатки на корсчетах падали, в марте--апреле были снижения, но они просто были чуть меньше, чем в начале года: снизились с 300 млрд до 200 млрд рублей. Это огромные деньги, это избыток ресурсов.
— А межбанковский рынок?
— Межбанковский рынок — это отдельная тема. То, что межбанковский рынок схлопнулся, носило исключительно психологический характер и было связано с ситуацией, сложившейся с Содбизнесбанком, когда он был лишен лицензии в связи с тем, что просто игнорировал требования законодательства и Центробанка, которые были более чем обоснованны. Другое дело, что эти обвинения, может быть, были очень резко предъявлены, но это было сделано в силу того, что Содбизнесбанк резко наращивал привлечение клиентов, зная, что ему будут предъявлены обвинения, и пытаясь за счет вкладчиков себе броню создать. К этому моменту еще были неудачные высказывания ряда регуляторов, в том числе службы финансового мониторинга, что Содбизнесбанк — не единственный, кто не соблюдает требования закона. И у общественности, участников рынка создалось впечатление, что если ЦБ предпринял такие резкие действия в отношении одного из нарушителей, то есть вероятность того, что завтра последует череда отзывов лицензий. Тем более что еще два года назад ЦБ озвучивал идею "управляемого стресса" в банковской системе. И поскольку впотьмах ты не знаешь, откуда ждать опасности, началось самое неприятное для финансовой системы: стали подозревать друг друга. И тут начал сворачиваться межбанковский рынок — не потому, что общей ликвидности не хватало, а именно потому, что никто не знал, кто следующий.
Когда же совокупность ряда таких нелепых обстоятельств сконцентрировалась в одном месте, у участников рынка и клиентов возникло чисто психологическое ощущение, что опять грядет какое-то несчастье. А люди после 1998 года только-только немного успокоились, но еще не забыли тех событий, поэтому народ ринулся забирать деньги из банков. Вот это и было самое страшное.
— То есть это заявление службы финансового мониторинга было ошибкой?
— Очень большой ошибкой. Недопустимо никому из регуляторов, правоохранительных или иных органов заявлять по поводу финансовой системы, что, вообще говоря, есть какие-то списки.
— Как можно им это запретить?
— Я не знаю, как запретить. Я, конечно, предложил некоторым руководителям купить скотч и своим заместителям периодически заклеивать рот, снимая только на время обеда. Но вопрос на самом деле в наличии определенной культуры поведения и определенной ответственности. Это все равно что сказать: недопустимо ругаться матом. Есть вещи, которые не прописывают в нормативных актах.
Хотя, конечно, можно и юридическую ответственность ввести. Например, на Западе есть ряд стран, в которых в случае, если в СМИ дается необоснованное сообщение о какой-либо кредитной организации, за это предусмотрено очень серьезное преследование. Причем не только административное, но и материальное, иногда уголовное. Потому что финансовый рынок очень чуток, на нем можно любого угробить просто выпуском непроверенной информации.
Кроме того, есть еще один аспект. Ни в коем случае нельзя абстрактно говорить: вот, мол, есть ряд банков, к которым имеются претензии. Это все равно что сказать: есть информация о том, что среди московских чеченцев масса террористов. Вроде никто никого не обвинил, а на самом деле это страшная фраза, особенно в устах официальных лиц. Во-первых, при чем тут чеченец террорист или не чеченец. Во-вторых, если у тебя конкретная информация, что подозреваемый — Иванов, Петров или еще кто-то,— возбуждай уголовное дело, а потом объявляй о каждом конкретном случае. Иначе подобные заявления могут привести к серьезным социальным последствиям. В отношении же финансового рынка это еще более опасно, поскольку есть угроза мгновенного взрыва рынка.
— Понятно. Но из ваших слов следует, что и Центробанк внес свою лепту в создание напряженности на рынке. В чем конкретно это проявилось и можно ли было этого избежать?
— Финансовый рынок — это как сердечная система. Если очень сильно пугать, раскачивать давление, то может прорыв произойти, организм умрет. Инсульт, инфаркт — и все, дальше уже разговаривать не о чем. Поэтому, проводя на нем какие-либо мероприятия, пусть и вполне разумные, нужно их сопровождать мероприятиями по обеспечению стабильности рынка. Надо понимать, что если ты сейчас начал процедуру лишения лицензии банков, которые не соответствуют важнейшим параметрам, то на рынке может возникнуть напряжение. Причем даже без твоих глупых заявлений может возникнуть. И когда оно возникнет, то может затронуть те банки, которые к твоим требованиям вполне лояльно относятся, но станут жертвами недобросовестной конкуренции или общего недоверия на рынке. А значит, ты должен принять какие-то превентивные меры: объем инструментов рефинансирования расширить, пиар-сопровождение ввести, объяснять, что претензии есть только к конкретным банкам, а не к системе в целом. Говорить о том, что система страхования вкладов — это система, которая занимается страхованием, а не создана для отзыва лицензий. То есть надо было делать с точностью до наоборот относительно того, что было сделано. Потому что ЦБ говорил: вот система страхования, а вообще, многие не войдут в нее. А в скобках читай: они будут лишены потом лицензии, потому что много раз говорилось о том, что количество банков слишком велико. И все в том же духе.
— Мы подошли к интересному вопросу об ответственности регулятора.
— Как раз это и есть ответственность регулятора. Если я решил навести порядок на моем участке, где есть дом, есть строения, но в то же время надо расчистить завалы, которые образовались из-за того, что долго не убирали сено, трава высохла, то без спичек мне не обойтись: я должен сжечь эти копны, потому что вывозить их дорого и долго. Но если я их поджигаю, то при этом я должен массу огнетушителей расставить, потому что может вспыхнуть в другом месте, в результате может дом сгореть. Так вот, представьте, что я в этот момент делаю прямо противоположное и спички разбрасываю повсюду, огонь у меня начинает повсюду гореть, а потом я говорю: ой, загорелось, а я-то собирался только ненужный мусор поджечь и убрать. Тогда мне можно сказать: извини, это твоя ответственность. Значит, ты безответственный по меньшей мере, поскольку не сумел просчитать последствия своих действий. А с другой стороны, если ты просчитал, тогда и задействуй то, что в твоем арсенале имеется. А в твоем арсенале имеется не только огнетушитель, у тебя брандспойты имеются. Но ты говоришь: нет, а я боюсь брандспойт использовать, потому что, если я его использую и начну как кредитор последней инстанции выдавать стабилизационные кредиты, меня посадят, как Алексеева из московского теруправления ЦБ, который в свое время был лишь исполнителем решения совета директоров ЦБ о выдаче кредита "СБС-Агро".
— Как выходить из этой ситуации?
— Мы сейчас готовим соответствующие предложения по изменению законодательства. Логика примерно такая. Во-первых, ЦБ не только может, но и обязан использовать все меры стабилизации рынка в случае возникновения риска системного кризиса. Поскольку он обязан и за бездействие ему грозят санкции, то тогда никому не придет в голову потом его обвинять в той же выдаче стабилизационных кредитов. Сейчас в законе прописано лишь, что ЦБ — это кредитор последней инстанции. Но надо уточнить, что это означает.
— Не изменяя требований к ЦБ, что сами банки могут сделать в рамках, например, различных пулов или профобъединений, чтобы предотвращать подобные ситуации? Летом были идеи создания неких "белых" списков...
— Никаких "белых" списков не предлагалось. Мы сейчас формируем пул банков с целью отработать технологию взятия им на себя ответственности в определенных ситуациях за отдельные банки, группы банков. Это можно интерпретировать как "белые" списки, но на самом деле основная идея в другом. Регулирование рынка не может быть эффективным, если нет саморегулирования. Потому что никто, кроме самих участников рынка, так не заинтересован в соблюдении определенной чистоты своих рядов. Регулятор жил, есть, он и будет, потому что он конституционный орган и никогда ЦБ обанкротиться не может. А для коммерческих банков этот риск всегда присутствует, а это дело жизни и смерти.
— Почему же летом не был создан такой пул?
— Такие предложения были, но регулятор не был готов.
— Это обязательно надо делать с одобрения Центробанка?
— Конечно. А как вы хотите? Вы хотите, чтобы участники рынка взяли на себя абсолютно все риски, да еще когда схема не согласована, не утверждена? Но они же не альтруисты. И вообще, ни в одной стране без поддержки государства подобного рода саморегулируемые выходы из критических ситуаций не применяются. Обычно это делается по формуле "деньги регулятора, риски — участников рынка". Нельзя говорить о том, что банки просто должны скинуться в пользу банка, у которого возник кризис, по принципу "получится — получится, нет — плакали наши денежки". Извините, мы готовы взять на себя часть ответственности, мы готовы сформировать пул, мы готовы под определенные условия взять взаймы у ЦБ, потому что свои деньги отвлекать от бизнеса мы не хотим, у нас есть свои проекты, и мы закрывать их не собираемся. Но, если будет господдержка, мы готовы выступить гарантами по займам, и наше материальное положение позволяет это сделать.
— Но тогда ЦБ пришлось бы явно или неявно разделить банки на хорошие, которые могут создать такой пул, и те, которые не могут. Так получается?
— Нет, в данном случае не надо ни на кого разделять. Речь идет о том, что я прихожу с инициативой и говорю: я готов взять на себя определенные риски, я готов участвовать в этом процессе, а еще вот Вася, Петя и Саша готовы. Чем больше нас будет, тем лучше. Проблема в том, что многие не возьмут на себя эти риски, потому что им это просто не нужно.
— А насколько преодолены сейчас последствия летнего кризиса?
— Еще раз подчеркну: это был не кризис. А последствия психологического шока остались. Межбанковский рынок еще надо восстанавливать, поскольку доверие очень быстро подрывается, а восстанавливается, к сожалению, неделями и месяцами. Кроме того, поскольку пик недоверия совпал с введением системы страхования, он теперь с ней и ассоциируется. И у многих банков подход такой: пускай система страхования реализуется, будет видно, что ЦБ со своими претензиями к конкретным банкам определился. Тогда и решим, с кем работать. Сейчас начинается публикация списков тех, кто вошел в систему страхования, и где-то к концу года ситуация станет более или менее ясной. Тогда и начнет рынок восстанавливаться.
— Тем не менее тех, кто летом получил бреши в балансе, это уже не спасет...
— Те, кто получил серьезные дырки в балансе, они как раз и пошли по одному лишаться лицензий.
— Сколько их еще осталось?
— Не так много. 10-15 банков уже лишились лицензий. Еще несколько, наверное, лишатся. Но это не сотня, не две сотни. И в принципе не должно быть таких астрономических цифр. Правда, среди тех, у кого отзывают лицензии, не только те, у кого дырки в балансе, а еще и те, кто решил под сурдинку просто вытащить деньги из банка и ретироваться. Так, скажем, испугавшись, решили, что ну его, лучше я вообще возьму и вытащу активы. Это нехорошо, но здесь опять-таки вопрос о надзоре, поскольку кроме ЦБ есть еще одна форма надзора — уже уголовно-правового, условно говоря. Поэтому здесь очень важно уголовное преследование, причем квалифицированное, а не такое, как в случае с Алексеевым.
— Как по-вашему, кто-нибудь сделал для себя выводы из событий этого лета?
— Центробанк точно сделал выводы. Он понял, что достаточно опрометчиво подошел к делу Содбизнесбанка, не привлекая к участию в нем банковское сообщество. Дело в том, что кредит доверия Содбизнесбанку со стороны банковского сообщества был закрыт еще в конце прошлого года. И мы говорили ЦБ: с нашей помощью вы гораздо легче локализовали бы ситуацию. И сейчас практически ни один серьезный шаг ЦБ не совершает, не советуясь с банкирами. С другой стороны, он признал некоторую уязвимость закона о страховании, потому что в переходный период вкладчики оказались в ситуации неопределенности. И ЦБ инициировал принятие отдельного закона о гарантировании вкладов во всех банках. Очень был серьезный шаг, и у него хватило мужества на это. Как и на резкое снижение объемов обязательного резервирования. Серьезный вывод сделал ЦБ и относительно скотча на рты. Мне кажется, что здесь мы пришли к общему понимаю, что категорически недопустимо делать заявления, особенно негативного толка, по поводу ситуации на рынке. Лишение лицензий отдельных банков должно быть точечной работой и проводиться без всякого глупого пиара.