В московской больнице на 85-м году жизни от коронавируса скончалась известный литературовед и общественный деятель Мариэтта Чудакова.
Мариэтта Чудакова в 2008 году
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Мариэтта Чудакова в 2008 году
Фото: Дмитрий Лекай, Коммерсантъ
Обыкновенно люди хорошо, даже слишком хорошо представляют себя в глазах других людей, хотя и знают, в какой невыносимой мере это определяет весь их жизненный путь. Блажен тот, кому до того, что о нем подумают, нет совершенно никакого дела. Мариэтта Омаровна Чудакова — человек, который мог бы научить любого тому, как это делается. Достаточно было один раз увидеть, с каким равнодушным вниманием она листает перед выступлением бесконечные тетрадки в клеточку, какие-то ветхие листки, записки, вытащенные из сумки, с какими-то то ли конспектами, то ли записями. Эти листки составили бы честь любому городскому сумасшедшему, одержимому сверхидеей. Достаточно было услышать интонацию, безошибочно ассоциирующуюся с Августом 1991 года — Чудакова настаивала на том, что эту дату она будет писать с заглавной, а не со строчной. Достаточно было столкнуться с этой великолепной манерой на ходу переключать в речи академический регистр на бытовой, приземленный, нестилизованный — и уже не ждать возвращения обратно, и пропустить это возвращение, которое происходило всегда.
С 21 ноября 2021 года этот путь стать счастливым — не обращать внимания на то, что о тебе думают другие,— в случае с Чудаковой закрыт: и счастливые смертны.
Я думаю, что во многом наше непонимание в этом случае связано с непониманием времени, которое ее создало. Чудакову, родившуюся в январе 1937 года, вполне можно и не причислять к кругу шестидесятников, хотя сложно себе представить отсутствие связи между интеллектуальным сообществом оттепели и основным научным интересом историка литературы Чудаковой — советской литературой 1920–1930 годов. С архивом Михаила Булгакова в Ленинской библиотеке она начала работать в 1965 году, закончилось все в 1984 году, когда ее, уже защитившую докторскую диссертацию, из будущей РГБ без имени Ленина выгнали как политически неблагонадежный элемент. В самом деле: то Булгаков, то Шкловский, то книга о Зощенко в 1979 году, то Тынянов, а то и, простите, расстрелянный Бабель. Вроде бы и советские писатели, и написано о них без выдающейся фронды, а все равно подозрительно.
Кто бы мог знать тогда, что через каких-то три-четыре года русское литературоведение и в Америке, и во всем мире будет — Чудакова, и именно она будет возвращать имена русских писателей тем, кто уже в 1989 году своим личным выбором сделал «Мастера и Маргариту» самым читаемым русским романом XX века? Мысль о том, что это возвращение имен должен был кто-то физически осуществить — написать статьи и книги, подготовить публикации, рассказать вслух,— редко приходит в голову, ведь, кажется, это сделалось само, склоняемая ныне по разным причинам (одними — из ресентимента, другими — из презрения к ее неглубокости) перестройка — это просто бурный поток, прорвавшаяся плотина. Как и оттепель. Как и 1920-е. Как и 1917 и 1905 годы — не надо морщиться, вряд ли вы потомки только высшего класса. Но если у истории нет авторов, то они есть у науки.
Литературоведческий текст, посвященный Михаилу Булгакову, невозможен без ссылок на статьи Мариэтты Чудаковой, и так будет десятилетия вперед.
И, скажут другие, вот и писала бы себе свои книги о своих литературных двадцатых. Кто просил лезть в политику, да еще и так, как не стеснялась Чудакова,— с апологиями Бориса Ельцина, с требованием считать Август 1991 года величайшим событием в русской истории, с участием в провальном электоральном списке «Союза правых сил»? Тут могу лишь возвратить к истории: корни ценности советских 1980-х — в той же хрущевской оттепели: для того, кто учился на филфаке МГУ в 1957 году, в 1987 году не было выбора, что делать и что говорить, они знали, что они должны своему времени, и честно платили по старым счетам.
И, простите, напомню: Чудаковой было неважно, что вы об этом думаете. Вот цитата из одной из ее публичных лекций: «Одним из лучших воспоминаний моей жизни в ХХ в. останется огромная, дубовая, наверное, дверь на Старой площади. Кто не испытывал того, что было до, тот не сможет, наверное, понять того, что испытала я, когда 23 августа 1991 года смотрела на эту дверь, все не могла от нее отойти. Помню, я стояла в нескольких метрах, на другой стороне улицы. Дверь была заклеена внахлест двумя листами формата А4, и на них шариковой ручкой было крупно написано "ЦК КПСС закрыт". Более замечательных слов я, наверное, не слышала, со стихами не сравнить». А если вы уже благополучно забыли, что было до, могу лишь посочувствовать: жизнь напомнит, если еще не напомнила. И пусть цветастый платочек, пусть «демшиза», пусть безнадежная несовременность. Если современность — это почти что вернуться к решениям XXV съезда КПСС в новых сложных геополитических условиях, то наслаждайтесь же этой затхлой современностью.
Вот что Чудакова могла бы вам сказать — и говорила не стесняясь! Но ее на деле интересовало совсем другое. Например, русская история, культура и литература, в частности,— она давно уже ее часть.
Мне всегда было удивительно то, что Мариэтта Омаровна, безусловно, очень хороший публицист и лектор-преподаватель, никогда не стремилась завершить выступление каким-то эффектным финалом, риторической фигурой. Она всегда оставляла возможность продолжить, уточнить, дополнить — при всей ее пугающей порой точности в определениях конечного установления истины, окончательной правоты не предполагалось. Не предполагается ничего подобного и сейчас: жизнь завершена, существование — нет.