О премии «Сбера» и других премиях рассуждает ее сопредседатель, профессор физики Манчестерского университета, член Лондонского королевского общества, нобелевский лауреат по физике 2010 года Константин Новоселов.
Константин Новоселов, профессор физики Манчестерского университета, член Лондонского королевского общества, нобелевский лауреат по физике 2010 года
Фото: Предоставлено пресс-службой Сбербанка
Константин Новоселов, профессор физики Манчестерского университета, член Лондонского королевского общества, нобелевский лауреат по физике 2010 года
Фото: Предоставлено пресс-службой Сбербанка
— Константин, вы сопредседатель научной премии «Сбера». Почему вы приняли это предложение? Зачем вам это нужно?
— Мне кажется, наука в принципе очень недооценена в обществе. Остальные области деятельности дают результат значительно более быстрый. Скажем, технологии — в течение двух-пяти лет, журналистика — вы написали статью, а через неделю она уже вышла…
— Бывает, что и в тот же день.
— Бывает и так. А в науке вы работаете, работаете, и дай бог, если через пару лет опубликуете результаты, а когда вы сумеете довести до конкретного применения — вообще непонятно. Может быть, и не сумеете. Вашими результатами могут напрямую никогда не воспользоваться — только опосредованно. Из-за этого общество обращает мало внимания на науку и финансирует ее по остаточному признаку. Поэтому любое внимание важно и ценно, тем более в России, где ученые живут не слишком хорошо, а научных премий не так много. Считаю, что моя обязанность как ученого поддерживать такие инициативы.
— Как получилось, что вы стали сопредседателем этой премии? Вам позвонили, написали, вы ответили?
— Тут не было ничего внезапного. Мы уже несколько лет сотрудничаем со «Сбером» в научных проектах. Я принимал участие в семинарах, мы вели совместные разработки, и когда мне предложили участие в этой премии, я сразу согласился. Конечно, это серьезная работа, которая требует времени. Мы общаемся по этому поводу каждую неделю, проводим совещания. Но я знаю, что «Сбер» продвигает науку в России, что и в мире случается нечасто, а в России это вообще редкость, поэтому я не раздумывал.
— Константин, Нобелевская премия, благодаря которой о вас сейчас знает весь мир, была далеко не единственной и не первой вашей наградой. Знаю, что вы с шестого класса побеждали в олимпиадах по физике, потом были многие престижные премии. Как вы оцениваете их роль в вашей судьбе?
— Наверное, я скажу сейчас непопулярную вещь, но я считаю, что премии не должны играть центральную роль в жизни ученого. Это не самый правильный способ стимулирования. Ученые должны делать свою работу, не ожидая никаких премий и наград, и получать за это достойную зарплату. За премию ученые никогда не работают, они работают за научный интерес. И очень плохо, если за это не платят. Это аномалия. И если у вас в голове будет сидеть получение премии, то хороших результатов не жди.
Надо также понимать, что наука делается отдельными учеными, но без научного сообщества они ничего сделать не могут. Поэтому, когда происходит какой - то прорыв, всегда возникает вопрос — заслуга это отдельного ученого или прорыв обеспечила работа целых научных коллективов, и в «тонком» месте достаточно оказалось усилия одного конкретного человека?
По этой причине я не очень люблю обсуждать премии как таковые. Их присутствие полезно, но фокусировать внимание нужно все-таки на систематической научной работе.
— Если премии — это не лучший способ стимуляции ученого, почему же вы здесь?
— Как я уже сказал, «Сбер» планомерно занимается продвижением и поддержкой науки в России, и такая премия — логическое продолжение такой работы. Эта премия для них не самый большой вклад в науку на фоне всего остального, что они делают на этом фронте. Это одна из уникальных компаний в России и в мире, и такое нужно ценить. Именно это и сподвигло меня принять участие в проекте.
— Как вы оцениваете нынешний уровень науки в России?
— Россия всегда славилась мощными научными школами. Это всегда было и остается. Конечно, в 90-е годы многие уехали, но запал в молодых людях сохранился, и сейчас многие возвращаются. Мне всегда нравится работать с ребятами из России. Мне импонируют их позитивный настрой и глубокие фундаментальные знания. Оба эти компонента очень важны. Наука в России развивается, я вижу множество сильных научных очагов, проблема лишь в том, что отдельные очаги могут погаснуть, поэтому очень важно, чтобы они соединялись вместе, контактировали и представляли собой единую систему. Так что потенциал и перспективы есть, но это необходимо развивать.
— Сейчас появляется много различных научных премий. Что, на ваш взгляд, нужно делать компании или частному лицу, чтобы эта премия действительно помогала развитию науки?
— Наличие премий всегда лучше, чем их отсутствие. Другое дело — насколько это эффективно для развития науки, и здесь есть о чем думать. Например, большинство университетов в США существует на endowment — сформированной за счет пожертвований части имущества. Российским вузам такая система очень бы помогла. Я вижу, как они крутятся, придумывают, как выжить. Создание такой системы помогло бы им иметь гораздо большую свободу действий.
— Поддержка науки — это ведь весьма рискованный путь. Деньги, которые в нее вкладывают частные лица и организации, могут им и не вернуться. Иначе говоря, премия «Сбера» — это смелость не только тех, кто в ней участвует, но и тех, кто ее учреждает.
— Именно так. Эти деньги вернутся человечеству, но вряд ли они окупятся и дадут новое громкое имя прямо сейчас. Наука развивается на значительно больших интервалах, чем ежегодная премия, и ученые рискуют точно так же, как те, кто их поддерживает. Но мы хотя бы удовольствие получаем от того, что занимаемся любимым делом, а меценаты не получают ничего, и их риски поэтому намного выше.
— Знаю, что вы активно участвуете в развитии российской науки. В частности, возглавили новую лабораторию в МФТИ, который когда-то заканчивали. Что это за лаборатория?
— Я бы никогда не набрался смелости создать ее в одиночку, ведь делать науку наездами проблематично. Лаборатория уже работает. У меня есть замечательный коллега Денис Бандурин, который учился у нас в Манчестере в аспирантуре, а потом был аспирантом в MIT. Он согласился быть моим содиректором в этой лаборатории. Мы с ним постоянно на связи, и это очень важно. Лаборатория будет заниматься «умными» материалами, которые могут менять свои свойства и функциональность под действием окружающей среды. Например, такие материалы можно использовать для производства нейроморфных компьютеров — новой компьютерной технологии, нацеленной на использование принципов строения и работы человеческого мозга. Эта работа уже идет, есть интересные результаты, и мне очень радостно, что мы смогли быстро обустроить на физтехе работу, нашли способы коллаборировать с другими институтами, что дает нам возможность проводить реальные измерения и получать образцы.
— Насколько я понимаю, лаборатория открылась благодаря гранту, который тоже можно считать своего рода премией. Это так?
— Да, и это тот самый случай, когда частные деньги были напрямую вложены в науку, за что хочется сказать огромное спасибо Владимиру Потанину и Тагиру Аушеву, который организует работу Центра исследований мозга, частью которого стала наша лаборатория. Мы осознаем всю ответственность и работаем с большим энтузиазмом.
— Возвращаясь к премии «Сбера», хочется узнать, что представляют собой ее участники. Каков уровень представленных работ, находите ли вы там что-то действительно интересное и перспективное?
— Мы изначально хотели ограничиться теми работами, которые производятся в России. У нас есть очень хорошие работы, выполненные на мировом уровне. Поэтому с выбором кандидатов у нас проблем не было. Мы собираемся в дальнейшем расширять географию представленных работ, и я надеюсь, что вскоре у нас встанет острая проблема выбора, потому что все работы будут очень хороши. При этом хочу подчеркнуть: задача любого государства — не только создавать лидеров, но и обеспечивать общий высокий уровень научных исследований.
— Что нужно делать, чтобы вырастить ребенка, которому интересно учиться и познавать мир?
— Это вопрос на отдельную Нобелевскую премию. Хотел бы и я знать на него ответ. Понятия не имею, что нужно делать. Могу только сказать, что точно не нужно давить на ребенка. Никогда интерес не возникнет из насилия. Весь вопрос в том, как создать этот интерес, ведь интересы могут быть разные. Принуждать всех заниматься математикой или физикой неправильно. Мне вот всегда было интересно, но это не всегда так. При этом я уверен, что есть способы увлечь точными науками любого, но что это за способы, не знаю. Очень многое зависит от учителей, от тех трюков, которые они держат в своем рукаве.
— Рассказываете ли вы своим дочкам что-то из мира науки, пытаетесь их чем-то увлечь?
— Да, я пытаюсь это делать, и в какие-то моменты вижу, что у них загораются глаза. При этом очень важно, чтобы они сами до этого доходили. Решая какую-то задачку, главным призом становится то, что они поняли, как это можно решить. То же самое я всегда делаю и в лаборатории — стараюсь студентам и аспирантам дать несколько проектов на выбор, и дальше они уже сами видят, что их действительно привлекает и где они могут достичь интересных результатов. А если скучно, то лучше и не начинать.