«С удовольствием вспоминал свои валенки»

5 декабря исполняется 130 лет со дня рождения художника и фотографа Александра Родченко. В 1925 году его командировали в Париж для оформления советского павильона Международной выставки современных декоративных и промышленных искусств — опыт оказался невыносимым: Родченко не говорил по-французски и совсем не понимал тамошней жизни. Анастасия Ларина перечитала его письма из Парижа и для всех, кто скучает по загранице, выбрала самые пронзительные места о том, как там плохо.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

1
Купил проклятую шляпу, ибо в кепке ходить нельзя, так как в ней ни один француз не ходит, а потому на меня везде смотрят с неудовольствием, думая, что я немец.

2
Что будет дальше? Лучше бы я не ехал. Видишь, даже стал «ять» писать. Скучаю обо всех. Извозчики в Риге похожи на Бетховенов. Пока заграница совсем липовая. Приеду, вероятно, очень скоро. Женщины совсем сзади ходят обтянутые.

3
Действительно, здесь все идет по одному. Женщины тоже одеваются совсем одинаково, так что своей жены не найдешь.

4
Интересно, что француженки очень мало красятся и не очень шикарно одеваются, многие совсем некрашеные.

5
Уже купили воротничков две штуки и галстук. Стал похож черт знает на кого.

6
Сижу и любуюсь всем. Дураки и идиоты — у них так много всего, и дешево, а они ни черта не делают — «все любовь делают». Это у них так нежно называется.

7
Заходил в какую-то «Олимпию», где до утра танцуют эти фокстроты и прочее. На меня это произвело большое впечатление; женщины одеты только в одну тунику, намазанные, некрасивые и страшные бесконечно. Просто это публичный дом, подходят, танцуют, уводят любую.

8
Сегодня купил ночные туфли, без них я очень простужался. Здесь они необходимы, ибо целый день в ботинках устаешь; с удовольствием вспоминал свои валенки.

9
Не люблю я этих сыров «бри» и «рокфор», а от устриц, которые жрут другие, меня тошнит.

10
Пиво не такое уж особенное.

11
И вот я думаю скорей все устроить, заработать, купить и — какое счастье — приближаться к Москве. Отсюда она такая дорогая.

12
Ничего интересного нет, что я одет в эти идиотские костюмы, чувствую я в них себя отвратительно. И вообще, нужно ехать смотреть Америку, а не этот бабий Париж.

13
Идиоты, как они не поймут, почему Восток ценнее Запада, почему они его тоже любят и хочется им бежать из этого шумливого, бумажного Парижа на Восток. Да потому, что там все такое настоящее и простое.

14
Сижу, смотрю в окно и вижу синее небо и эти жидкие, чужие, ненастоящие дома, вылезшие из плохих кинокартин. Эти стаи авто на гладких улицах, эти обтянутые женщины и шляпы и бесконечные биде. Как бы хотелось в несколько часов прилететь в Москву на Юнкерсе.

15
Говорят, что здесь есть русские кафе, где бывать невыносимо, там поют русские песни и буквально плачут в тоске. Говорят, что те, кто не может ехать в СССР, не могут выносить такой вещи. И я уверен, если б мне сегодня сказали, что я не вернусь в СССР, я бы сел посреди улицы и заплакал — «Хочу к маме». Конечно, эти две мамы разные: у них это Россия, у меня СССР.

16
Я был в кино, видел «Десять заповедей» Сесиль Де Милля… Дорогая ерунда.

17
Моды действительно интересны. Реклама в Париже плоха. Некоторые интересно придуманы, но скверно исполнены. Вечером все светит.

18
Лошадей, можно сказать, совсем нет.

19
Культ женщины как вещи. Культ женщины как червивого сыра и устриц,— он доходит до того, что в моде сейчас «некрасивые женщины», женщины под тухлый сыр, с худыми и длинными бедрами, безгрудые и беззубые, и с безобразно длинными руками, покрытые красными пятнами, женщины под Пикассо, женщины под «негров», женщины под «больничных», женщины под «отбросы города».

20
Зачем я его увидел, этот Запад, я его любил больше, не видя его. Снять технику с него, и он останется паршивой кучей, беспомощный и хилый.