К своему 150-летию Пермский театр оперы и балета выпустил единственную балетную премьеру сезона: двухчастный просветительский «Путеводитель по балету». Татьяна Кузнецова сочла его заменой новогодней елке.
Фото: Гюнай Мусаева
Фото: Гюнай Мусаева
«Путеводитель по балету», поддержанный Министерством культуры РФ, вероятно, считается образовательным проектом, в легкой и доступной форме растолковывающим детям и их родителям, как родилось, развивалось и трансформировалось это диковинное искусство. Автор общедоступного сценария Богдан Королек легко спрессовал в стремительной первой части спектакля основные слагаемые классического балета: «урок», «языки танца», «иерархию» труппы, музыкальные темпы, историю костюма. Все эти разделы он объединил гидом, на роль которого назначил своего любимого персонажа, фигурировавшего во многих его проектах,— Людовика XIV. В «Путеводителе» Людовик-солнце курирует развитие балета с XVII века до конца XIX, лично трансформируя балетный костюм и ангажируя Петра Чайковского: композитор является на сцене во плоти, отчаянно рыдает (возможно, печалясь по поводу засилья в балете низкопробной музыки), однако воодушевляется погоней за Людоедом (эпизодическим персонажем «Спящей красавицы») — этим и заканчиваются события первого акта. Вторая часть «Путеводителя» демонстрирует плоды многовековой селекции, произведенной Людовиком: третий акт из ленинградско-петербургской «Спящей красавицы» Петипа—Сергеева.
Прогрессивную шаловливость сценария поддержала сборная столичная команда. Впрочем, петербургский композитор Настасья Хрущева отнеслась к делу серьезно: сочинила резковатую, динамичную, ритмически акцентированную музыку, стилизовав и балетный урок, и исторические формы танца в духе пестуемого ею «метамодерна». А вот художники московского Электротеатра Станиславский — сценограф Степан Лукьянов и автор костюмов Анастасия Нефедова — порезвились вволю: их роль по превращению «Путеводителя по балету» в новогодний детский праздник чрезвычайно велика. Учебная деловитость первого акта их все-таки сдерживала: сценограф расчертил задник на клетки для пояснительных картинок (типа различных механизмов, чертежей и заголовков очередных разделов), а художница всего лишь украсила чело короля-солнца лучами из электрических лампочек. Зато во втором, академическом акте фантазия постановщиков заполыхала анилиновыми красками из набора куклы Барби: в обрамлении розовых и кобальтовых колонн, прикрытых желтым навесом «деревьев», ядовитой зеленью сочился задник с прорисованным пейзажем дворца и парка. На распахнутой для танца площадке толкались объемные фигуры сказочных персонажей: Синяя Борода в облике турецкого султана с метровым ключиком в руке, «людоеды» и «чудовища» с накладными головами и прочие порождения «сна разума» художницы — несчастным носителям этих объемов не то что танцевать, ходить было нелегко. Но и тем, кому достались «нормальные» пачки и трико, не слишком повезло. Фее сапфиров губы накрасили синим цветом, Фее серебра — белым; лицо Феи золота обмазали желтым, глаза Бриллиантов усыпали блестками; корсет королевы украсили отчетливым лифчиком, Голубая птица походила на общипанного попугая, принцу Дезире на голое тело надели кособокий белый жилет, отчего казалось, что брачную ночь он провел еще до свадьбы. Словом, художница Нефедова перешибла хореографа Петипа — в буквальном смысле.
Худрука пермской труппы Антона Пимонова перешибить оказалось еще проще. Бывший солист Мариинского театра, по призванию — постановщик камерный, по должности — масштабный, он сочинил хореографию предсказуемую и чрезвычайно скудную. Понятно, что сценарист, обегающий балетные разделы бодрой рысцой, не позволил постановщику развернуть полноценный класс-концерт у станка. Но, например, иерархию балетной труппы следовало бы представить не только количественно (прибавляя к премьерской паре еще две, еще четыре, еще двенадцать), но и качественно: в виде балетных комбинаций различной степени сложности. Для эпизода «Адажио» балетмейстер Пимонов не нашел иных больших движений, кроме арабесков, зато включил в текст несвойственные этому темпу резкие пике. В «Аллегро» (балетное значение которого отличается от музыкального «быстро» и обозначает раздел прыжков) попрыгать артистам он толком не дал, а сохранил те же комбинации пике, добавив к ним пируэты с маленькими жете. В «Пантомиме» попросту переврал условные жесты (их значение объясняли титры на заднике): например, балерина касается лба (что означает: «Ах, это моя фантазия»), а текст уверенно комментирует: «Ах, я сошла с ума», и обучаемая публика бурно веселится. С историческими стилями танца у выпускника Вагановки тоже вышла неразбериха: вместо «характерного» (в данном случае испанского) танца Пимонов понаставил какие-то парные подскоки и поддержки, вместо виртуозностей «гротеска» — скрюченности а-ля Злой Гений. А исторический средневековый бранль и вовсе оказался у балетмейстера танцем Французской революции — буйным хороводным галопом обоеполого кордебалета, одетого в длинные юбки цветов французского флага.
Антон Пимонов, потерпев провал на своей, балетмейстерской, территории, не реабилитировал себя и как рачительный худрук: за неполные полтора сезона его деятельности труппа заметно сдала позиции, что отчетливо продемонстрировала вторая часть «Путеводителя» — дивертисмент «Спящей красавицы». Сказочные персонажи, зажатые и унылые в нефедовских одеждах, являли собой прежалкое зрелище. Феи, позабыв о школьных прописях вроде releve, при которых рабочая нога закрепляется спереди, а не болтается где-то сбоку, с трудом выдерживали темп, заданный темпераментным маэстро Абашевым. Амбициозный Дезире (Олег Куликов) на третьей части вариации просто запутался в собственных ногах. И лишь вчерашние школьники Диана Куцбах и Расмус Алгрен, аккуратно станцевавшие главные партии на втором спектакле, оставили надежду, что пермский колледж не оставит театр без талантливого пополнения.
«Путеводитель по балету» завершился «Апофеозом», в котором все участники во главе с электроголовым Людовиком XIV вернулись к прописям экзерсиса: первой позиции ног и «подготовительной» — рук, к главным позам — эффасе и круазе. И правильно: самое время взяться за школьные уроки, а то развлекательное просветительство авторов исполнено такой слоновьей грации, что в посудной лавке пермского академизма придется долго прибираться.