Рожденных сделать сказку былью берегли от соблазнов. Изображения нагих тел с трудом вписывались в рамки соцреалистической догмы. Идеологически необоснованная "обнаженка" попадала под статью о порнографии. Потому совершенные тела физкультурников приходилось прикрывать трусами и майками, смиренный исторической необходимостью ветер не слишком задирал умеренной длины юбки. Находились, конечно, мастера приспустить трусы у ударницы, изобразить шахтеров в душе или купание красноармейцев. Но таких смельчаков было немного. В основном "обнаженку" писали для себя. От любви к искусству и по привычке. В тиши мастерских, подальше от злых глаз.
В условиях, приближенных к боевым, моделей не выбирали. На картинах много некрасивого, немолодого, зато надежного и хорошо знакомого (судя по отсутствию срока в биографии художника) тела. Графика давалась лучше — за линиями плоть почти не ощущалась. Фотография была вообще на грани фола — большой любитель ню Александр Гринберг свое отсидел. Единственным отступлением от правил была, как ни странно, школа. Для сохранения классических традиций совершенно необходимы были штудии обнаженной натуры. На выставке есть учебные работы советских академиков Е. Кацмана и В. Яковлева, упражнения художников второго ряда. Мужские ню преобладают в советском искусстве, не ведавшем гомосексуальных соблазнов, выведенных из сферы эстетической в юридическую. Даже учебные пособия издавали столь мизерными тиражами, что они оказались достойны стать экспонатами выставки.
"Разговор о неясных путях кисти" в галерее "Файн Арт"
Кистью может водить рука Божья, хвост осла или трактаты Михаила Лившица. Автор бессмертного произведения "Кризис безобразия", вдохновенный советский критик буржуазного загнивающего модернизма вдохновил Константина Бохорова с Дмитрием Гутовым на многие подвиги и даже создание института "Институт Мих. Лифшица". На твердой марксистской идеологической базе и некотором количестве совместных проектов основан союз, вот уже десяток лет приносящий разнообразные плоды. Суровый советский официоз увлек взыскующих свободы от подавляющего свободу творчества авангардизма, модернизма, постмодернизма и художественного рынка творцов в светлые дали. Дал повод для бесконечного и увлекательного диалога. Но даже всеподавляющий некогда Лившиц не смог сделать своих нежданных последователей настоящими реалистами или хотя бы выработать общий метод. Константин Бохоров переводит на язык живописи перформансы. Впечатления от чужого искусства он выплескивает на холст под сильным давлением собственных комплексов. Окончательно запутавшись в связях с модернизмом, марксизмом, утомленный сложностями современной культуры и дискуссиями об искусстве, Бохоров "аффектирует травму от опыта взаимодействия с искусством". Дмитрий Гутов гармоничнее. Его травмы почти незаметны. Зато налицо легкость необыкновенная. Сплошная легкость ощущений и приятность процесса.
