На фестивале NET, проходящем при поддержке Фонда Михаила Прохорова, показали работу датской танцовщицы, хореографа и перформера Метте Ингвартсен «21». Это самый смелый и самый беспощадный спектакль последнего времени, считает Алла Шендерова.
Метте Ингвартсен в спектакле «21»
Фото: Катерина Шмидт
Метте Ингвартсен в спектакле «21»
Фото: Катерина Шмидт
Датчанка, с начала 2000-х живущая в Брюсселе, Метте Ингвартсен несколько лет назад начала серию перформансов о сексуальности и публичности под названием «Red pieces», в которых удовольствия рассматриваются с разных ракурсов. В «21» объектом исследования в равной степени становятся ее собственное тело и подсознание зрителей.
Название «21» (в оригинале — «21 pornographies»), вероятно, отсылает к возрасту окончательного взросления, когда, как считают некоторые физиологи, заканчивается формирование мозга. «21+» — выдуманный рейтинг для жесткой культурной продукции. И дело не столько в том, что большую часть 70-минутного действия Ингвартсен существует на сцене голая: ее моноспектакль заставляет зрителя столкнуться с тем, что есть в каждом.
Все начинается с того, что высокая светловолосая девушка на каблуках, в белой рубашке и брюках рассказывает о высокородном сборище из герцога, епископа и дамы в черном. Через несколько минут она поворачивается спиной и приспускает брюки, под которыми нет белья. Движения сопровождаются фразой о том, что здесь, в зале, сидят мужчины — истинные ценители плоти. И эта фраза, и весь текст — отрывок из первой части романа Маркиза де Сада «120 дней Содома, или Школа разврата», где рассказы знаменитой куртизанки сопровождаются насилием и копрофагией.
Ингвартсен очень хорошая актриса: что бы ни происходило с ее телом, текст звучит поэтично-отстраненно, в то же время любой жест в ее исполнении страшно заразителен. Вот она рассказывает об остром запахе дерьма, держа на ладони воображаемую коричневую массу, угощает ею зрителя первого ряда, почти без паузы засовывает палец в рот, издавая визг сытого младенца. Зрителей мутит. Через пару минут она садится в третьем ряду и предлагает каждому в зале найти у себя под креслом конфету и съесть.
Разумеется, это провокация. В интервью Ингвартсен рассказывает о том, как давняя лекция Сьюзан Зонтаг «О классической порнографии» (1964) помогла ей обнаружить в порнографической литературе юмор. Но, конечно, не только его. Подобно тому, как де Сад открыл, что насилие и преступление — это одно из крайних проявлений человеческой сексуальности, Ингвартсен исследует порнографию, которая была легализована в Дании в 1967-м и поначалу даже способствовала росту гендерного равенства. Но ведь порнография в кино, говорит Ингвартсен в интервью, все равно мужской взгляд на женское тело. К тому же сегодня, добавляет она, точно доказано, что просмотр порнографии способствует увеличению жестокости — например, применению пыток во время военных действий.
Амбивалентность всего на свете: возбуждения и боли, любви и насилия, дерьма и шоколада наконец — поражает в спектакле тем сильнее, чем виртуознее исполнительнице удаются мгновенные эмоциональные и физические переходы: ее тело попеременно кажется телом жертвы и палача, страдающим и глумящимся.
«Эта книга пахнет спермой и убийством» — так когда-то современники отзывались о романе Пьера Гийота «Эдем, Эдем, Эдем», самой скандальной книге XX века, которую часто сравнивают с романом де Сада. Ингвартсен не цитирует «Эдем», но беспощадность и безудержность второй части спектакля — тексты тут скомпонованы Бояной Цвеич — если с чем и сравнивать, то с романом Гийота.
Порноактрису обливают на съемках шоколадом — Метте корчится в воображаемой липкой луже; солдаты на войне снимают селфи о том, как они мочатся на только что убитых ими людей,— когда рассказ достигает апогея, между ног обнаженной перформерки течет струя; к финалу в ее руке оказывается светодиодная лампа — она размахивает ею, как светящимся мечом. В контексте происходящего сразу ясно: лампу-меч она воткнет себе в зад. Это и происходит при мигающем свете — тут Метте рычит совсем уж нутряным голосом под аккомпанемент «Spit Out the Bone» группы Metallica. А потом до одури кружится с черным пакетом на голове — так долго, что успеваешь вспомнить все: кадры, запечатлевшие и казни осужденных, и афганских женщин в чадре, и многие другие жуткие сцены. Они все еще мелькают перед глазами, когда включается яркий свет и Метте Ингвартсен с приветливым выражением лица выходит на поклоны.