Смотреть как преступник
Линор Горалик о сериале «Мыслить как преступник»
«Я никогда не думал, что они собирались убивать и насиловать всех женщин каждую ночь, каждый день, неделю за неделей, год за годом. Это было пагубным для моей души и моей личности. После этого я не думал, что смогу работать на телевидении снова».
Актер Мэнди Патинкин, исполнитель главной роли в сериале «Мыслить как преступник», ушел со съемок после второго сезона — не выдержал сценарной специфики одного из самых странных и самых спорных американских детективных шоу. Когда мои родители спросили, стоит ли смотреть «МКП», я сказала, что во многих своих проявлениях этот сериал кажется мне порнографическим — не в том смысле, что там совокупляются голые люди, это-то как раз ничем бы меня не смущало, а в том смысле, что время от времени «МКП» совершенно явно представляет собой то, что называется порнографией жестокости.
Преступления невероятно страшны — за 15 сезонов (не считая спин-оффов) сериал превратился в своего рода каталог того, какой ад один человек способен создать для другого (или других),— а ловящая преступников команда, во главе которой стоят гении криминальной психологии («профайлеры»), и сама являет собой не самое здоровое зрелище. В некотором смысле «МКП» оказывается этаким незаявленным ужастиком нового типа: будет очень страшно, но все закончится относительно хорошо; мучителя поймают, последующие преступления, возможно (но не обязательно), предотвратят. Смотреть это довольно тяжело. И пересматривать тоже. Особенно во второй раз. В третий. Четвертый. Пятый.
Я не только смотрю много детективных сериалов — я много их пересматриваю; под них хорошо работать (а работать под музыку я почти не в состоянии). Имеет смысл замечать только реперные точки сюжета, и происходящее на экране не отвлекает от бесед в телеграме или от написания деловых документов. Современный детектив — по большей части вялый детектив, течение его неспешно, итог каждой серии предсказуем, последнюю жертву спасут в последнюю же минуту, если кто и ранен, то не всерьез, добро восторжествует, бюрократы будут посрамлены.
Фото: ABC Studios; CBS Television Studios; Paramount Network
Фото: ABC Studios; CBS Television Studios; Paramount Network
Фото: ABC Studios; CBS Television Studios; Paramount Network
Плюсом и минусом детективных сериалов для меня оказывается потребность сценаристов и всех прочих причастных непременно заниматься развитием главных персонажей — то они влюбляются, то разлюбляются, то травмируются, то у них сестра болеет. Впрочем, это смело можно пропускать: документы сами себя не напишут. Но с «МКП» дела обстоят иначе: профайлеры и сами жертвы — то преступников, то жизненных обстоятельств, то собственной гениальности,— критик The New York Times Нед Мартел заметил в свое время, что герои сериала выглядят «как перевернувшийся грузовик с поломанными игрушками». И ты невольно залипаешь в их страдания не меньше, чем в страдания жертвы очередного маньяка с собственноручно разработанным девайсом для изъятия глазных яблок у живых женщин не старше двадцати трех с половиной лет. Сбывается еще один закон сильного фильма ужасов: герой — такой же потенциальный объект страдания, как те, кому уже досталось; приготовьтесь растянуть эмпатию на всех — или уж не расходуйте ее ни на кого.
Когда-то мне казалось, что я поняла, чем лично для меня хороший ужастик отличается от посредственного. В посредственном со скептиком происходит то, чего не может быть; это и есть страшное: невозможное оказывается возможным, и страдание протагониста многократно усиливается необходимостью расстаться не только с базовым чувством физической безопасности, но и с устойчивой картиной мира. В хорошем же фильме ужасов с верующим происходит то, что всегда могло произойти; это принципиально иное страшное: ты знаешь, что, если оскорбить духов, духи придут за тобою и сделают с тобой вполне конкретные вещи,— и вот, пожалуйста (недаром так очень часто построены азиатские хорроры, да еще — изредка — те западные фильмы, в которых есть место ребенку). Протагонист мучим здесь не столько физической мукой, сколько полным осознанием того, что предстоит ему и окружающим,— и эта мука для него и зрителя оказывается пострашнее тривиальной беготни с воплями.
«Мыслить как преступник» движется на этом механизме: поскольку профайлеры готовы к любым искажениям человеческого ума, они не удивляются ничему, и каждая новая обнаруженная моральная перверсия оказывается для них (и для зрителя) тем самым ожиданным хоррором, предсказуемым закоулком ада, где стоят лишь повернутые другой, прежде невиданной стороною старые щербатые котлы; будет же этот котел уготован лично для тебя — что ж, ты знал — случается и такое. Вергилию нет пути в рай, здесь его место. Кто хочет идти дальше за Стацием, пусть переключается на «Симпсонов».
Увы, под «Симпсонов» невозможно работать — у «Симпсонов» очень высокая плотность и их желтые голоса требуют внимания к их желтым лицам. Но и под «МКП», к сожалению, работать мне не удается — ни при первом просмотре, ни при третьем, ни при пятом; вернее, работать под него бессмысленно, непонятно, зачем это делать,— как не очень понятно (мне), зачем работать под хороший фильм ужасов: тебя пригласили к определенной игре, плотной и странной, и если не играть в нее всерьез, то, кажется, нет смысла отвечать на приглашение вообще. В «МКП» игра устроена так: печальные и немножко поломанные люди ищут и находят печальных и очень поломанных людей за счет того, что полностью их понимают,— и, начиная с какого-то очень раннего момента, ты, зритель, больше не пытаешься угадать, кто преступник, но задаешься совсем другим вопросом: где внутри вот этих хороших людей находится такое место, которым они так замечательно понимают серийного насильника-импотента? А тринадцатилетнего отцеубийцу? А молодую мать, которая — нет, не будем описывать, тут у нас не там. Но чем дальше, тем больше тебя интересует именно этот вопрос и тем больше времени за просмотром каждого эпизода ты тратишь именно на поиски этого ответа. И еще одного ответа (сезона примерно с третьего) — на вопрос о том, где внутри тебя находится такое место, которым ты, кажется, так замечательно понимаешь… Словом, понимаешь.
Заниматься этим очень неприятно; заниматься этим можно бесконечно.