|
Работа с риском космических масштабов |
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ЛЕКАЙ, "Ъ" |
Физический смысл
Павел Устименко управляет компанией, которая занимается страхованием в авиакосмической области. Когда входишь в его приемную, то видишь три кабинета, на каждой двери — табличка с фамилией Устименко. Сразу понимаешь, что это семейное предприятие: в руководстве группой помимо Павла участвуют его отец, президент компании, и брат.
Между тем это семейное предприятие с 1992 года осуществляет страхование всех российских пилотируемых космических полетов, а также международных проектов "'Мир' — шаттл" и Sea Lunch. Это же предприятие несло страховую ответственность за сбитый украинской ракетой Ту-154М авиакомпании "Сибирь", Ту-154М "Башкирских авиалиний", столкнувшийся над Юберлингеном с Boeing компании DHL (в результате чего был убит швейцарский авиадиспетчер), а также за два "Ту", взорванных незадолго до Беслана.
— Как вы умудрились стать крайним в таких серьезных передрягах? — спросил я, чтобы завязать разговор.
Павел отвечает в том смысле, что есть такая профессия. На самом деле профессия у него была совершенно другая. В 1991 году он окончил физический факультет МГУ. Еще не закончив обучение, работал в Научно-исследовательском институте ядерной физики, мечтал о карьере ученого. Сейчас с гордостью вспоминает установку в Казахстане, на которой довелось поработать: телескоп, сеть детекторов на площади 1000 кв. км и транспьютер. Если честно, я, троечник по физике, так и не понял до конца, что именно они там улавливали своими детекторами и куда транспьютировали, но речь вроде шла о физике сверхвысоких энергий.
Установка стоила 1 млрд рублей (по тогдашним, еще советским, ценам это было покруче $1 млрд!). Об этом можно говорить с гордостью: что за могучая страна была, если простой выпускник университета мог запросто поработать на приборе ценой в годовой бюджет некоторых стран?
Но, увы, ход событий сделал невозможным дальнейшее пребывание Павла Устименко в науке. Последовавший за перестройкой развал экономики ясно давал понять: больше финансирования не будет и исследований на 1000-километровом приборе — тоже. Так Павел Устименко отказался от звания "ученый" и стал именовать себя скромно: научный работник. А вскоре и вовсе переквалифицировался в бизнесмены. Сначала пытался работать брокером. Но для него, еще в науке привыкшего к размаху, все это было, видимо, мелковато. Поэтому он стал страховать самолеты.
Я предположил, что именно масштаб у Павла определяет сознание. И если бы он пошел не в страхование, а в торговлю, то наверняка продавал бы не сосиски (хотя что плохого в сосисках?), а те же самолеты, пароходы, космические корабли. А если бы в инвестиционный бизнес, то покупал бы атомные или гидроэлектростанции, тоннель под Ла-Маншем, Manchester United — что-нибудь дорогое и громоздкое, со сверхвысокой энергией.
Но сам Павел считает, что все проще: идея страховать авиакосмическую технику пришла в голову его отцу, Николаю Павловичу, и тот предложил сыну присоединиться к бизнесу. А дело в том, что Николай Павлович Устименко всю жизнь проработал в системе гражданской авиации, пользовался в этой системе уважением и, в частности, занимался расследованием авиапроисшествий. Кому, как не ему, знать о важности страхования летающей техники?
Надо признать: идея была многообещающей. Связи отца позволили получить ведомственную поддержку. Кроме того, уже в начале 90-х образовалось много коммерческих авиакомпаний, которые были обязаны иметь страховку при выполнении международных рейсов. А страховать есть что: имущество авиакомпаний (самолеты), жизни (пассажиров), грузы.
Компания "Авикос" (из названия понятно, что речь идет об авиации и космосе) создавалась еще как советское предприятие, а развивалась уже как постсоветское: пока собирали уставный капитал, он параллельно обесценивался.
— И все же, Павел, это должен быть очень узкий рынок: не так уж много компаний могут позволить себе содержать самолеты.
— Мы были одной из первых страховых компаний в России. К концу первого года работы у нас было уже 50 клиентов. Сейчас более 200.
Бизнес с длинным хвостом
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ЛЕКАЙ, "Ъ" |
| Благодаря товарищам Павел Устименко уверен, что со студенческих лет он правктически не изменился |
- Трудно? Мне, физику? Я вас умоляю... Хотя, конечно, в то время на рынке был дефицит квалифицированных кадров. И нам, топ-менеджерам, пришлось заниматься самообразованием. Очень помогли стажировки в Лондоне.
— И как вы искали специалистов?
— С самого начала в штате работали 25 человек (сейчас только в Москве — 200 человек, и еще у нас около 70 филиалов по стране, скоро откроем компанию на Украине). Специалистов, конечно, вначале набирали не столько по профессиональным качествам (профессионалы появились где-то в середине 90-х), сколько по способностям: адекватность реакций, способность учиться, коммуникативность.
— Были проблемы, связанные с ростом компании и масштаба операций?
— Обычно возникают управленческие проблемы, но их решение давно известно. Например, в какой-то момент понимаешь, что проводимость информационных каналов заканчивается на уровне общения с пятью-семью сотрудниками. Соответственно выстраивается и вертикаль власти, причем на ключевых позициях должны находиться люди, передающие не поток фактов, а обработанную и сфокусированную аналитику.
— А как рос бизнес — бурно или постепенно?
— Взрыва не было — по 10-20% в год. Мы крепкие середняки. Группа "Авикос-Афес" — крупнейшая в сегменте, но не доминирующая, у нас примерно 25% рынка.
Впрочем, именно сейчас Павел Устименко видит возможности для резкого рывка — в связи с появлением рынка обязательного страхования автогражданской ответственности (ОСАГО). Компания и раньше занималась автострахованием, но именно введение ОСАГО заставило всерьез задуматься о розничном рынке как об отдельном направлении работы.
— А наличие родственников в руководстве компании не помеха? Трудно работать с отцом?
Павел говорит, что, с одной стороны, проще, с другой — сложнее. Хочется сохранить семейные отношения, радость общения. Но часто домашние посиделки превращаются в рабочее заседание. Но зато есть и плюсы, например понимание с полуслова.
— То есть все идет гладко?
— Конечно, в силу наших темпераментов все так и искрит. Тем не менее работа идет плечом к плечу, все решения принимаются коллегиально.
— И все же кто был лидером вначале и кто сейчас?
— Вы понимаете, как ценны бывают советы и опыт старшего. С другой стороны, в начале 90-х мы, молодые, были даже более адаптированы к рыночной ситуации и тоже давали ценные советы, к которым отец прислушивался.
— Вас коснулся последний, весенний банковский кризис?
— Мы потеряли примерно процентов пять. Фактически те доходы, которые мы планировали получить в этом году, мы не получим.
— Есть ощущение, что что-то подобное случится в ближайшее время?
— Системных факторов нет. Но чувствуется, что в финансовой сфере уменьшилось число крупных контрагентов. Сейчас в процесс кредитования вовлечены в основном крупные банки, известные своей бюрократизированностью, и это не способствует росту экономики. Если принять известный тезис, что деньги — кровь экономики, то выходит, что с гемоглобином все в порядке, но проводимость сосудов не увеличивается.
Привычный к научному языку, Павел отмечает, что имевший место кризис — явление прикладного характера. Банки плавно шли к снижению стоимости денег, долгосрочному кредитованию. Да, у них были фундаментальные проблемы с финансовым менеджментом, но они должны были проявиться года через два. Банки только начали выдавать долгосрочные кредиты, и в этой ситуации действия государства должны были быть разумными и скоординированными: решили проверять — проверяйте, но нужно было просчитать последствия, проинформировать население.
Тем не менее в его отрасли ситуация пока благоприятная: на внутренних линиях пассажиропоток растет на 15% в год. Причем это устойчивая тенденция начиная с 2001 года. Никакого сравнения с 90-ми годами, когда спрос был зажат неплатежеспособностью населения.
— Внешние риски как-то отражаются на вашем бизнесе?
— Страновые риски — нет. Но мы изначально работаем в самом рискованном сегменте, поскольку имеем дело с катастрофическими рисками. Поэтому мы суперконсервативны, хотя у нас инновационный подход к бизнесу.
— Два самолета, взорванных перед Бесланом,— это были ваши клиенты?
— Наши.
— Большие убытки?
— Конечно, это убытки. Но наш бизнес завязан на перестраховании рисков, в первую очередь на Западе. Ни одна компания в одиночку не способна выдержать такие риски.
— Наверное, в этом бизнесе ключевую роль играет репутация страховщика?
— Главное здесь то, чтобы клиент был уверен, что компания спустя годы останется на рынке и сохранит свой профиль.
Павел Устименко называет этот фактор "бизнесом с длинным хвостом". Если в начале работы его компания стремилась предлагать услуги по минимальной цене, то сейчас повышает эффективность бизнеса, наращивая качество услуг: предлагает комплексное обслуживание, быструю работу по претензиям.
— Что вы предпринимаете в связи с усилением угрозы терактов?
— Это вопрос для авиакомпаний, если шире — для государства. Необходимо менять систему проверки в аэропортах. Надо, как это делается на американских направлениях, нанимать специальных людей, проводить ручной досмотр. Это потребует изменения бюджета, причем кардинального. Финансирование этих процедур будет ложиться либо на плечи госбюджета, либо на плечи пассажиров в виде аэропортовских сборов.
— А вот в Штатах неплохо справляются собачки, по крайней мере с обнаружением наркотиков...
— Ручками, только ручками! Других надежных способов обнаружения взрывчатых веществ нет. Да, уже есть новейшее оборудование, реагирующее на пластит, но это тоже кардинальное увеличение бюджета. Одна из дилемм во время ручного досмотра — чем жертвовать: политкорректностью или безопасностью? Уверен, что в данной ситуации жертвовать надо политкорректностью.
Скорость и воздух
— Вы верите в прогресс?
— Самое парадоксальное, что, несмотря на огромные технические достижения, XX век так и не дал ответов на философские вопросы века XIX. Есть лишь две теории — квантовая и теория относительности, которые правдоподобно объясняют существующее положение вещей, но они совершенно не стыкуются друг с другом. Зато бурно развиваются такие области, как евгеника, робототехника, все ждут появления нейронной логики — все это способно перевернуть мир, поменять наше мироощущение. Представьте машину, которая нашла ответы на все вопросы,— и каким будет следующий вопрос? Мы ведь даже осознать его не сможем! Я уж не говорю о том, что эти новые области выходят за рамки наших представлений о морали и этике.
— Ну а если говорить о конкретной ситуации в России?
— Безусловно, огромный прогресс. Во-первых, появились отношения собственности, механизм разрешения споров, особенно по возмещению задолженности. Сравните с серединой 90-х — известно, куда обращались за возвратом долгов. Второе — проблема криминала. В стране укрепилась силовая составляющая — не в пример тому, что сейчас в бывшей Югославии.
— У вас были проблемы с криминалом?
— В нашем бизнесе не очень была понятна доходно-расходная база, наш рынок не особо процветал... Продолжаю. Третье — сфера обслуживания. Появились новые люди, которые внесли новые стандарты обслуживания, не уступающие европейским. Четвертое — рост рождаемости. Вы знаете, нас ждет демографический провал, когда подрастут дети начала 90-х. Но люди переквалифицировались, начали зарабатывать и поверили в себя, поверили, что представляют собой определенную ценность. И во второй половине 90-х демографическая ситуация стала выправляться.
— У вас есть семья?
— Дочке два с половиной месяца. Жена, Наталья Летуновская, работала в рекламном бизнесе, в глянцевом журнале, сейчас домохозяйка.
— А вы сами из какой семьи?
— Про отца вы знаете. Мама — радиофизик. Вся родня — летчики, военные летчики, работники "Аэрофлота". В детстве я долго жил в Восточной Европе — в Чехословакии, Польше. Это были командировки отца.
— Языки выучили?
— Ну в Чехословакии я малышом был, а в Польше школу заканчивал, поэтому польский лучше отложился в памяти.
— Спортом увлекаетесь?
— Спорт тоже идет от семейных традиций: летаю на самолете, на параплане, прыгаю с парашютом, катаюсь на горных лыжах. Но это не для острых ощущений, как бывает у многих бизнесменов, которым опостылела рутина. Я сначала всем этим увлекся, а уже потом попал в бизнес. Еще студентом ездил кататься на лыжах в Боксанское ущелье, Чегет, Приэльбрусье. Просто я люблю эту стихию — скорость, воздух. Еще люблю сноуборд и кайт. Если вы прыгали с парашютом...
— Ни за что!
— ...то там есть два захватывающих момента — свободное падение и приземление. Так вот, оба этих момента есть на кайте при каждом галсе. Раньше я старался где-нибудь "перезимовать" лето — в Чили, Новой Зеландии, Гренландии. Но сейчас уже третий год беру кайт и туда, где ветер,— в Тарифу, Египет, Вьетнам...
— А где проводите выходные?
— Зимой по выходным в Красную Поляну летаю.
— Не далековато?
— Примерно так же, как до "Волена" (центр развлечений спортивного характера под Москвой.— "Деньги"), но удовольствие несравнимо. До Сочи полтора часа на самолете и полчаса до горы. А если в Боксан — это лететь до Минвод, еще три часа в горы...
— Вы стали новым русским?
— У меня ведь не было роста богатства в результате одной операции. Я и в студенческие годы не был особо стеснен в средствах, была семейная машина, так же катался на горных лыжах. Метаморфозы со мной не произошло. Товарищи тоже считают, что я не изменился.
— Есть вилла на Рублевке?
— Я городской житель. Согласен, что на природе крепче спится, но я и так на сон не жалуюсь, даже в самолете. Люблю Москву, "золотую милю" — Пречистенку, Остоженку. Раньше я жил на Плющихе, сейчас на Лесной, в обычном доме.
— Машины?
— Не фанат, но люблю хорошие авто. Права у меня с 1982 года, за 22 года сменил 6 машин — "одиннадцатая", 41-й "Москвич", Ford Taurus, Land Rover, X5 и Audi A8.
— Какая больше понравилась?
— X5 — отличная машина. Но А8 — регулируемый клиренс, турбодвигатель 4,2 литра... Такие машины надо водить самому.