В Строгановском дворце Русского музея открылась выставка Роджера Баллена "Далекая земля". Работы известного американского фотографа привезли в Россию впервые, он сам рассказал о своем методе на публичной лекции, которую слушала АННА ТОЛСТОВА.
Ведь человеческое уродство (сам фотограф не выносит, когда его героев называют уродами) не всегда повод для сочувствия, морализаторства или даже банального любопытства. Это в конце концов нарушение привычной, богоданной человеческой геометрии, интересное с формальной точки зрения, как художнику интересны ломаные линии или странные кляксы. И теперь Баллен в числе кумиров чаще называет художников: Хуана Миро — от него эти навязчивые проволочные лабиринты, Жана Дюбюффе — от него эти страшноватые граффити по обшарпанным стенам, на фоне которых позируют балленовские персонажи. Еще называет Сэмюэля Беккета — за абсурд и черный юмор. Когда кот посажен в аквариум, из-под дивана торчат чьи-то ступни, а здоровенный детина зачем-то напялил детскую маску — это смешно или не очень, как бы спрашивает автор. И программирует всю цепочку зрительских реакций: смешно--странно--жутко. Иногда — жалко, но не это главное.
Выставка в Русском музее больше одноименного альбома "Далекая страна" ("Outland"), выпущенного в 2001-м издательством Phaidon: она включает фотографии разных серий, самые ранние из которых — начала 1980-х. Под "далекой страной" обычно понимают Южную Африку, куда ньюйоркец Баллен уехал лет тридцать назад. Вначале снимал дома в небольших городках Северного Трансвааля, потом обитателей этих домов, потом обитателей большого города Йоханнесбурга, не находящих себе в нем места. Бедняков, маргиналов, преимущественно белых. Снимал бы черных — попал бы чего доброго в политические: как-никак времена апартеида. А так его с ходу зачислили в этнографы и социальщики. Вот она, настоящая Африка — с облезлыми стенами, висящей лианами электропроводкой, торчащим из матрасов поролоном, изношенными байковыми одеялами. Вот она, настоящая жизнь — люди без грима в домах без грима, жесткий антиглянец.
Сам Роджер Баллен свою карьеру рисует как движение от фотографа к художнику, от street photography в духе Уокера Эванса — к картине, просто написанной средствами черно-белой постановочной фотографии. Предлагает в "Брайане с любимым поросенком" видеть не аналогию "лицо и морда", а отношения предметов, игру пятен и фактур. И действительно, если в "Сержанте де Бруине" начала девяностых еще была видна Арбус, то в меланхолически-медитативном "Мусорщике с глобусом" конца девяностых видна живопись вообще и барочный жанр vanitas в частности, просто спрятано это так глубоко, что снимок легко принять чуть ли не за репортажный. А последние работы, собранные из людей, вещей, зверей, спутанных проводов, каракулей на стенах, — и вовсе чистые инсталляции, запечатленные на фото. И сейчас от фотографии если что и осталось, так это картье-брессоновский "решающий момент": когда загнанный в грязный угол, спрятавшийся за диваном малыш в съехавшей на бок маске вдруг открыл рот — и композиция сложилась. Чтобы обнажить психическую, а совсем не социальную природу этой жути, словно бы фотограф нацелился объективом прямо внутрь себя. Загадка в том, каким чудом его ночной кошмар становится ночным кошмаром зрителя. Когда видишь такие рисуночки со злобно скалящимися мультяшными рожами на стене в детской, и думаешь, что не хотел бы, чтобы твой ребенок так рисовал, и вообще не хотел бы попасть в такую детскую даже на секунду, и понимаешь, что эта комната, в сущности, — твоя.