Колыбель для Золушки
На Крещенском фестивале в «Новой опере» исполнили редкую оперу Массне
В театре «Новая опера» концертным исполнением «Золушки» Массне открылся традиционный Крещенский фестиваль. В обновленном формате он обещает «новую музыку и новые смыслы», а его главным героем становится дирижер и новый музыкальный руководитель театра Валентин Урюпин. Рассказывает Юлия Бедерова.
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Ирина Бужор / купить фото
В этом сезоне Крещенский фестиваль, впервые прошедший в 2005 году в память об основателе театра «Новая опера» Евгении Колобове, снова меняет концепцию. Еще в 2010-е годы «Крещенские недели» стали компактнее, фестиваль обзавелся сюжетной интригой (среди его тем бывали литературные, музыкальные, живописные, юбилейные и прочие). Но программы так или иначе были собранием пестрых глав театральной жизни, включали оперные премьеры и репертуарные спектакли, выступления домашних и приглашенных звезд, концерты на сцене и вечера в фойе.
В расписании ребрендированного фестиваля 2022 года всего три события. Все представляют обновленную «Новую оперу» как дирижерский театр, фестиваль — как музыкальную форму, во всех очевидно нетривиальное репертуарное мышление нового главного дирижера Валентина Урюпина, все выдержаны в концертном жанре, хотя даже по первому дню с редкой в России «Золушкой» видно, что можно вывести концерт из театра, но нельзя вывести театр из концерта, если он проходит на театральной сцене.
Сценический гибрид концерта и театра — с пюпитрами, концертными костюмами и звездным небом, напоминающим о «Тристане и Изольде», одном из самых важных и красивых спектаклей «Новой оперы», выглядел не только ловко, но и органично, рифмуясь с подчеркнутой декоративностью музыки Массне.
Ровесница «Садко» и «Богемы», наследница опер Бизе и Мейербера, «Золушка» с ее жанровым подзаголовком «Сказка фей», морем фантастики, юмора и печали, следами гобеленовой лесной романтики, оффенбаховской игрушечной колыбельностью, с мотивом сна, ставящим всю сказочную суету в огромные кавычки грустного сомнения, звучит словно звуковая проекция самой Lа Belle Epoque. Это мельчайшим образом детализированное оперное панно огромных размеров, увитое полифоническими репликами, маршиками и плясочками, словно растительными орнаментами, красочное и в то же время затемненное, мозаичное, но геометрически стройное, материально осязаемое и вместе с тем подвижное и невесомое. А в его центре — одновременно узнаваемые и символические персонажи, улыбающиеся и рыдающие, родные и загадочные.
Одевая сюжет в изобретательные оркестровые одежды, Массне выстраивает прозрачную и необычную вокальную конструкцию: три главные партии написаны для женских голосов. Их музыка и тембры сплетаются иногда почти до неразличимости, но если Золушка и Принц становятся словно отражениями другу друга, то Фея, по словам дирижера, дарит нам богородичные ассоциации. Впрочем, за христианскую модальность в партитуре больше отвечает хор, а колоратуры Феи напоминают о Снегурочке: в фарфоровом исполнении Валерии Бушуевой Крестная казалась то тающей героиней, то Снежной королевой, а то и анти-Мефистофелем — когда на заправский берлиозовский манер заговаривала эльфов и сильфид. Елизавета Соина (Золушка) в первом действии смиренно пряталась в скромном образе в песенке о сверчке, но в сольном монологе, дуэтах с Принцем и Пандольфом из третьего действия это был уже сильный, трепетный, неодномерный характер, свойственный музыкальным героиням модерна. Принц (Антуанетта Деннефельд) во втором акте был еще церемонным предшественником Принца из «Любви к трем апельсинам», но штраусовская сила и объем в третьем акте не могли никого обмануть: перед нами музыка и музыкант недетской выучки и характера, а опера — не сказка.
Вот Золушка убегает под звон часов, ее пугают пустые глаза белых статуй в саду, обступающих ее в темноте, она бежит от собственной тени; вот наши герои решаются на смерть у волшебного дуба, украсив его ветви своими ранеными сердцами,— как тебе такое, любитель детских сказочек? Тревогу, темноту, прощальные мотивы, по-вагнеровски бесконечный ночной дуэт — все это Массне раскладывает с изумительным изяществом, перекладывая откровенным музыкальным юмором, с ловкостью факира перелицовывая бесконечные «ха-ха» в нескончаемые «ах-ах» или изображая звон колоколов одними струнными. С чуть заметной нехваткой где-то дикции, где-то артикуляции, где-то грации вся огромная ансамблево-оркестровая конструкция, собранная руками Урюпина, звучала ярко, ясно и изящно, порывисто без надрыва и скрупулезно без начетничества.