Мастер телеобъективности

Умер фотограф Владимир Лагранж

В Москве на 83-м году жизни умер выдающийся советский фотограф Владимир Лагранж. Очевидцем, который не любил врать, считает его преподаватель факультета журналистики МГУ Сергей Шахиджанян.

Я познакомился с Владимиром Лагранжем в 1985 году на Красной площади. Мне нужно было снимать торжественную присягу курсантов военного училища, и я слегка растерялся. «Чем помочь вам, сэр?» — шутливо обратился ко мне коллега-фотограф. Он посоветовал мне, где встать, чтобы никому не мешать, но все увидеть. Предложил немного походить вслед за ним, мне казалось, что на Красной площади он заранее знал все возможные кадры. Он даже проверил, какую выдержку и диафрагму я поставил на своем «Зените», и одобрил мой выбор. После съемки мы обменялись телефонами, а пока шли в сторону метро, он все время смотрел по сторонам, это был его универсальный совет, которому я с тех пор старался следовать: никогда не ограничиваться только редакционным заданием, сюжет может ждать тебя на каждом углу.

Мы иногда встречались на съемках в Москве — и я всегда наблюдал за стилем его работы. Мне очень нравилось его умение был незаметным — ему никто никогда не мешал, и чаще всего он работал телевиком. Именно появление этой техники, буквально давшей фотографу дистанцию, прославило его в 1960–1970 годы прошлого века. Дистанция позволяла оставаться в стороне, не теряя в качестве рассказа. «Я начал снимать во времена хрущевской оттепели. Вместо жестко постановочных карточек, снятых объективом 35 мм "в лоб" с "запаянной экспопарой" — выдержка 125, а диафрагма 5.6,— разрешили публиковать и фотоэтюды, и настоящую жизнь. Но тут тоже не обходилось без постановки. Свой известный кадр "Голуби мира" (1962) я сделал при помощи… пшена. На снимке — восторженные юноши и девушки на Красной площади наутро после выпускного бала. Я насыпал пшена, голуби скопились в нужном месте, а потом попросил вчерашних школьников по команде побежать вперед.

Как говорят джазовые музыканты, каждый экспромт должен быть подготовлен»,— рассказывал мне Владимир Лагранж.

Он был потомственным журналистом, который мог брать первые уроки у родителей. Его отец был корреспондентом газеты «Правда», мать работала фоторедактором. Свой путь фотокорреспондента Лагранж начал в Фотохронике ТАСС, а потом оказался в одном из самых богатых и в то же время наименее известных на родине пропагандистских журналов «Советский Союз». Его работой стал показ всему миру достижений советской власти. Причем в отличие от пишущих корреспондентов он был очевидцем, который не любил врать. Его фотографии стремились к символу, как и требовалось редакторам журнала, но никогда не превращались в прямую постановку. Хотя и неприукрашенной правдой тоже не были. «Когда тебя посылают в очередную дыру, а Советский Союз это была почти всегда дыра, а тебе заказали шесть разворотов красоты — ну конечно, ты будешь что-то организовывать, просто времени нет дожидаться нужного момента»,— вспоминает друг Лагранжа, известный московский фотограф Сергей Киврин.

После исчезновения Советского Союза — и государства, и одноименного журнала — Лагранж стал активно работать для Запада. «Володя — потомок офицера наполеоновской армии,— вспоминает Войтек Лайски, фотограф и директор фотоагентства East News, где Лагранж проработал с 1990-х по 2000 год.— Он очень гордился своей фамилией и сотрудничал со многими французскими фотоагентствами и журналами».

Ужасным ударом стала для него смерть сына. Талантливый телеоператор Евгений Лагранж трагически погиб — разбился на мотоцикле в 2013 году. В последнее время Владимир Лагранж почти ничего не видел — болели глаза.

Он мало снимал, но парадоксальным образом становился все более известным.

У Владимира Лагранжа прошло несколько важных персональных выставок. Особенно удачным было сотрудничество с Фотогалереей имени братьев Люмьер, где были изданы несколько его альбомов, в том числе ставшая бестселлером книга «Так мы жили». Его роль одного из главных летописцев эпохи оттепели сейчас признана всеми. Многие созданные им образы стали настолько известными, так часто публиковались, что почти что потеряли автора — лучшая эпитафия фотографу.