Внутренняя экономическая и политическая неопределенность в странах с переходной экономикой, среди которых и Россия, как правило, сдерживает приток прямых иностранных инвестиций (ПИИ), выяснила группа экономистов, в числе которых сотрудники Банка Франции и Висконсинского университета. Значение глобальной неопределенности при этом всегда выше локальной, но сильнее это выражено только в развитых и бедных странах. Одно из предположений авторов — пандемия реализовала накапливавшуюся с 2016 года глобальную неопределенность в более резкий, чем можно было ожидать, пандемический спад, и, очевидно, изменение потоков ПИИ, вызванное и этим эффектом, и пандемией, повлияет на экономики в ближайшие годы, считаясь «ковид-эффектом».
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Экономисты Мензи Чинн (Висконсинский университет в Мадисоне), Каролин Жардет и Кристина Юд (Банк Франции) в препринте статьи «Динамика ПИИ в условиях неопределенности по данным большой выборки стран», опубликованной американской ассоциацией NBER, проанализировали влияние фактора неопределенности на приток ПИИ за 1995–2019 годы в 129 странах, разбитых на три группы по классификации МВФ: это 22 развитые страны (США, Япония, Германия), 57 государств с переходной экономикой (Китай, Россия, Индия) и 50 беднейших развивающихся (Боливия, Нигерия, Вьетнам).
Авторы отмечают, что при всей изученности динамики ПИИ влияние неопределенности на их приток до сих пор почти не анализировалось, называя своей главной инновацией систему подсчета неопределенности на базе глобальных индексов неопределенности GEPU и WUI.
На фоне сильной волатильности ПИИ в последние три десятилетия — во время пиков 2000 и 2007 годов их прирост составлял 4% и 3,3% соответственно, последний всплеск в 2015–2016 годах был заметно ниже — 2,7% мирового ВВП, а накануне пандемии показатель сократился до 1,7% — снижение доли ПИИ в мировом ВВП в 2016–2019 годах вызывает недоумение у многих аналитиков, так как классические факторы (устойчивый рост ВВП, сохранение высоких цен на акции, исторически низкие ставки в США, Британии, Японии и еврозоне) должны были поддерживать инвестактивность.
Причина доковидного инвестиционного спада, по мнению авторов, кроется в беспрецедентно высоком уровне неопределенности в течение последних лет до 2019 года.
Авторский глобальный мировой индекс неопределенности, который взвешен относительно мирового ВВП, резко уходит вверх от 25 000 в 2016 году до более чем 40 000 в 2019 году одновременно со снижением доли прироста ПИИ в мировом ВВП с 2% до 1,5% (авторы очистили данные от активности стран—центров финансовых операций — Бельгии, Люксембурга, Ирландии, Швейцарии, Гонконга, Сингапура). Иными словами, авторы предполагают, что по крайней мере «коронавирусные последствия» для экономического развития в постпандемических экономиках (менее высокий потенциал роста ВВП, более слабая динамика реального ВВП, нестабильности платежных балансов — существенные изменения динамики ПИИ не влияют на текущие экономические показатели, но изменяют будущие) не стоит оценивать как «последствия COVID-19», во многом они накапливались за четыре года до «триггерного» де-факто события.
В работе также показано, что уровень неопределенности в странах—получателях ПИИ не является статистически значимым, а глобальная атмосфера оказывает существенно больше влияния на ПИИ. При этом последняя имеет привязку к классификации стран—получателей иностранных инвестиций: в государствах с переходной экономикой уровень неопределенности все же влияет на приток ПИИ, хотя и не так сильно, как глобальный показатель. Уровень дохода страны играет важную роль и в периоды роста глобальной нестабильности: она вынуждает инвесторов перенаправлять ПИИ в более безопасные, по их мнению, развитые страны, снижая притоки ПИИ в развивающиеся. Переходные и бедные экономики также получают больше урона от мировой неопределенности при повышении свободы движения капитала, которая ускоряет и упрощает вывод денег из страны. Работа показывает, что для переходных экономик (включая Россию) борьба за привлечение ПИИ является небольшим, но все же конкурентным преимуществом, так как локальная неопределенность в развитых и бедных странах малозначима.