«Я бы хотел руку»

У Миши Мамедли акушерский паралич правой руки. Крупный был младенец — пять килограммов. Выдавливали, тянули, и доктор порвал малышу нервы в правом плече. Теперь Мише семь лет, скоро в школу, а рука не двигается: писать и рисовать не получается, шнурки завязать и куртку застегнуть не получается. Вылечить руку массажами, гимнастикой, физиотерапией тоже не получается. Надо сделать несколько операций, с филигранной точностью сшить разорванные нервы. Но это можно только за деньги. Для Мишиной мамы, женщины с тремя детьми из города Чайковского Пермского края,— невообразимые деньги.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Если наблюдать за тем, как Миша играет в машинки с младшим братом, полуторагодовалым Амином, то дисфункцию правой руки вы сразу и не заметите. То ли он скрывает, что рука парализована, то ли за семь лет бессознательно приучился принимать в игре такие позы, в которых рука не нужна. Амин сидит так, как обычно сидят, играя на полу, дети: сложив ноги буквой W. Миша играет так, как играют с детьми на полу взрослые: полулежа, опираясь на локоть парализованной правой руки,— вот и не заметно. Машинки катятся от мальчика к мальчику, сталкиваются, обгоняют друг друга, переворачиваются. Детям весело.

Если наблюдать за тем, как Миша собирается с сестрой на прогулку, то дисфункцию в правой руке заметит лишь ортопед. 15-летняя Катя, заботливая сестра, подает малышу куртку, и пока он расправляет левой рукой капюшон, она застегивает молнию — что тут такого? Потом Катя подает ботинки. Миша ловко застегивает липучку на левой ноге, сестра — на правой. Что ж такого, что старшая помогает младшему одеваться, они же спешат по неотложным увлекательным делам. И ничего не заметно. Миша научился жить с этой своей парализованной рукой, как будто так и должно быть.

Но всякий, у кого есть дети, знает: бывают такие интимные моменты — по дороге из детского сада или вечером перед сном,— когда ребенок разговаривает с мамой на философские темы. Например, все ли умрут? И близкие? И бабушка? И ты, мама? Или — у всех ли детей есть папа? Или — не плохо ли Деду Морозу, когда кто-то говорит, что его нет?

Миша ничего подобного почти никогда не спрашивает. Их интимные беседы с мамой — по дороге из детского сада или вечером перед сном — год от года все чаще бывают про парализованную руку.

Такое ощущение, что Миша про руку думает, но говорит лишь в обстоятельствах, располагающих к откровенности.

— Почему у меня эта рука работает,— мальчик активно шевелит левой рукой,— а эта не работает? — смотрит на правую руку и немного сгибает ее в локте.

— Люди разные,— отвечает мама.— У одних такие особенности, у вторых другие.

— А эту руку можно починить?

— Можно.

— А почему мы не чиним? Потому что будет больно?

— Нет, больно не будет. Когда доктор починит тебе руку, ты будешь спать и ничего не почувствуешь.

— Тогда почему мы не чиним?

— Потому что дорого. Нужно очень много денег, чтобы починить руку.

Обычно на этом разговор заканчивается. Миша отвлекается на что-нибудь. Или просто устает думать про починку руки и необходимые для этого деньги. В семь лет дети еще не очень понимают про деньги.

Начинается, например, подготовка ко сну. Чистка зубов левой рукой. Застегивание — «Мама, помоги, я не могу!» — пуговиц на пижаме. Милые уловки, чтобы оттянуть окончательное укладывание: сбегать за игрушкой, попить, держа чашку левой рукой…

Наконец мама выключает свет в спальне, желает Мише спокойной ночи и идет заниматься хозяйственными делами.

Проходит некоторое время. Дети, должно быть, уже спят. Мама тихонько подходит к двери, осторожно приоткрывает, заглядывает в темноту и прислушивается. Младший спит, это точно — мама слышит его размеренное дыхание. Но Мишиного сонного сопения не слышит. Спит? Не спит?

— Миша, ты спишь? — шепчет мама.

Смешно, когда на этот вопрос дети отвечают: «Сплю». Но Миша из темноты говорит:

— Я бы хотел руку.

Валерий Панюшкин, Пермский край