В Зале имени Чайковского выступили прославленный дирижер-аутентист Марк Минковский и его оркестр Les Musiciens du Louvre («Музыканты Лувра»). Вместе с баритоном Тома Долье французские музыканты исполнили новое несуществующее сочинение Жан-Филиппа Рамо (1683–1764). Как звучит вторая серия знаменитой «Воображаемой симфонии», рассказывает Юлия Бедерова.
Под управлением Марка Минковского музыка Жана-Филиппа Рамо наполнилась колоритным барочным театром
Фото: Предоставлено Московской (государственной академической) филармонией
Под управлением Марка Минковского музыка Жана-Филиппа Рамо наполнилась колоритным барочным театром
Фото: Предоставлено Московской (государственной академической) филармонией
В 2019 году «Музыканты Лувра» во главе с Минковским впервые привезли в Москву свой безусловный шлягер — созданную в начале нулевых программу «Воображаемая симфония» c музыкой Рамо, по мнению дирижера, «отца всей настоящей и будущей французской музыки». Пестрое собрание фрагментов из балетов и опер было устроено в манере Льюиса Кэрролла и могло бы предваряться эпиграфом о том, что «жить-то он жил, а быть-то его не было». Речь шла о существующей музыке, но никак не о существующем цельном сочинении. Дело в том, что в портфеле месье Рамо не было ни одной симфонии, и это неудивительно: французская музыкальная традиция ориентирована на театр, а жанр симфонии в то время был еще в активном поиске, и его звуковой состав мог выглядеть, в сущности, как угодно. Это-то обстоятельство вкупе с культом симфонизма, доставшимся XXI веку в наследство от XX века, и позволило «Музыкантам Лувра» превратить Рамо в симфониста, а его увертюры, танцы и прочую музыку без пения — в части как будто бы единой, причудливой, внутренне контрастной, приключенческой и страстной инструментальной симфонии.
Первой версии «Воображаемой симфонии» сопутствовал успех. И как тут было не продолжить дело? Новая программа называется «Воображаемая симфония с голосом» и включает в себя, соответственно, вокальные эпизоды. Впрочем, так же как первая несуществующая, вторая воображаемая иронически переговаривается с романтической традицией и даже будто имитирует бетховенский хоровой финал, отливая в звуке гимнический объем без хора — одним вокальным монологом (небесной красоты арией Поллукса «Nature, Amour») и одной торжественно космической чаконой, тоже из «Кастора и Поллукса».
В сравнении с оригиналом сиквел звучит не менее драматично, обаятельно и в то же время математически прозрачно. Минковский собирает его как конструкцию из почти двух десятков интерлюдий, танцев, арий, объединенных в десяток номеров, распределенных на три части, и перемежает их своим по-барочному многоязычным конферансом: англо-русско-французский винегрет становится неотъемлемой частью симфонии, как выясняется, не только с голосом, но и с изумительными разговорами о ветрах и розах, празднествах и страхах («В следующем номере поет слуга, который всего боится, впрочем, как видите, не побоялся приехать сейчас в Москву»).
Первая часть симфонии предлагает слушать Рамо как захватывающую математическую игру. Видно и слышно, как меняется числовая, звуковая фабула в каждом фрагменте: вступление — сверхвиртуозная увертюра из «Кастора и Поллукса» — предстает в образе струнных, четырех фаготов, четырех гобоев, двух флейт, трех контрабасов; архитектурный образ «нежного рондо» из «Зороастра» — одна флейта и высокие струнные; выход трубадуров в «Паладинах» расчислен по формуле «две флейты, две валторны, четыре фагота». Физический театр гармоний, полифонических имитаций, нежных соло и ригодонов звучит естественно-научной барочной драмой. Но чем дальше, тем материальный звуковой сюжет стремительнее, иллюзии волшебнее, и математика отступает на задний план, превращаясь, как это принято в барочном театре, в собственную противоположность. Между флейт и кларнетов мы слышим пушечные залпы («Акант и Цефиза»), чувствуем, как фаготы и контрабасы перевоплощаются словно в педальную клавиатуру громадного органа. Мы видим, как еще недавно до смерти напуганный псевдофуриями страж («Паладины») превращается в смелого глашатая Солнца, в горестного царя Антенора из «Драдана», к которому Амур оказался беспощаднее, чем морской монстр (чудовище в музыке мы тоже как будто видим собственными глазами), в трагического полубога Поллукса с его изумительно музыкальной любовью и мелодически изящным долгом. Чудесный голос и мелодекламационная фантазия баритона Тома Долье — как будто еще один инструмент в оркестре, мастер-класс по стилю и еще одна феноменальная машина драматических иллюзий в музыкальном театре Рамо, неистовом и прозрачном.
Каждая следующая часть симфонии масштабнее предыдущей, каждая включает в себя вокальную сцену все большего размера, изобретательности и градуса экспрессии. Но когда дело доходило до бисов, которыми «Музыканты Лувра» одаривают слушателей щедро и с удовольствием (не обошлись без «Танца дикарей» из «Галантных Индий», снова прозвучавшего с участием деликатно хлопающей публики), уже казалось, что «воображаемая симфония» где-то в параллельном измерении имеет как будто бесконечные размеры, а вот в нашем доступны только ее отрывки. Потом она где-то неслышно продолжалась, покуда Марк Минковский, перекрывая оглушительные аплодисменты, громовым голосом барочного бога не без лиризма обращался к московской публике: «Болшое спасиба! И плиз, континью ту приходить на концерты!»